Я не ваш подчиненный. Будь я проклят, если хоть раз пришлю записку к вашему утреннему кофе. Вы и так все узнаете, без бумажной волокиты.
Эти гражданские выскочки просто невыносимы. Как не хватает здесь железной армейской дисциплины! Самонадеянный адвокатишка.
– Хорошо. Соблаговолите изучить протокол.
Манн открыл кожаную обложку, перевернул несколько страниц.
– Видите ли, раньше мы обходились без учебников.
– Честно говоря, удивлен.
– А я, честно говоря, нисколько. Боюсь вас разочаровать, но мы накопили определенный опыт.
– Послушайте, Лукас, я сам не получаю от этого никакого удовольствия. Задачу передо мной поставил Найфех. Искренне надеюсь, что Кэйхоллу дадут отсрочку, уверяю вас. Но если ему откажут, мы будем во всеоружии. Порядок прежде всего.
Оставив без ответа явную ложь, Манн сунул объемистый труд под мышку. Наджент еще ни разу не присутствовал на экзекуции и наверняка считал сейчас оставшиеся до нее не дни, а часы. Ему не терпелось увидеть, как Сэма пристегнут ремнями к креслу, как тело старика забьется в конвульсиях.
Лукас кивнул и вышел из кабинета. В коридоре он едва не столкнулся с Биллом Мэнди, официально назначенным властями штата исполнителем приговора. Билл торопился на беседу с руководством.
* * *
Порог тюремной библиотеки Адам переступил в три часа пополудни. Утро было испорчено инцидентом с Ли, и настроение с того момента ничуть не улучшилось.
В офисе на Мейн-стрит он пытался забыть о головной боли, разобрать накопившиеся бумаги, но буквально через десять минут после начала рабочего дня зыбкий покой его кабинета нарушила Дарлен:
– Вам два факса, из Нового Орлеана и из окружного суда.
Вести оказались неутешительными. Триумвират поддержал отказ федерального судьи признать казнь в газовой камере не соответствующей конституции, а окружной суд отверг протест по поводу неквалифицированных действий Бенджамина Кейеса.
Головная боль внезапно отступила. Менее чем через час позвонил из Вашингтона Олэндер: его интересовало, не намерен ли Адам подать новую апелляцию.
– Не забывайте, мистер Холл, осталось всего восемь дней. Как будто об этом стоило напоминать. Спустя тридцать минут раздался новый звонок. Клерку апелляционного суда требовалось знать, когда адвокат Сэма Кэйхолла готов будет опротестовать решение суда окружного.
Своим собеседникам Адам объяснил, что заканчивает работу над обоими документами и рассчитывает выслать их факсом к концу дня. Горький все-таки это хлеб – занятие юриспруденцией. В данный момент судебные инстанции беспокоило лишь одно – планы защиты. Причины такого беспокойства не только ясны, они приводят в уныние: чиновников не волнует, сумеет ли Адам найти магическое средство, которое остановит падающий топор, им важно соблюсти всю предписанную законом казуистику. Безответные клерки выполняют волю своих боссов: обеспечить бесперебойную работу конвейера. Никто из судей не утруждает себя в три часа утра чтением каких-то апелляций. Предполагается, что копии последних ходатайств лягут на их столы еще до того, как адвокат составит окончательный вариант документа.
Ближе к полудню позвонил Фелпс: Ли нигде нет. Он навел справки в десятке клиник, и все без результата. Пациентка Ли Бут не поступала за прошедшие сутки ни в одну. Поиски продолжаются, но с меньшей интенсивностью: у Фелпса неотложные дела в банке.
Сэм вошел в библиотеку около половины четвертого. Выглядел дед подавленно. Дурные вести он узнал в полдень по телевизору: репортеры в Джексоне продолжали считать дни. Теперь их оставалось девять. Опустившись на стул, Кэйхолл устремил на Адама отсутствующий взгляд.
– А где эскимо? – спросил он печально, как ребенок, которому взрослые не дали конфету.
Адам достал из-под стола небольшой контейнер из пористого пластика, снял крышку.
– У ворот его чуть не конфисковали. Неприступная дама хотела вывалить все на землю, но потом смилостивилась. Наслаждайся!
Сэм схватил холодный брикетик, восторженно осмотрел его со всех сторон и плавными движениями, как бы священнодействуя, принялся срывать глянцевую упаковку. Когда фольга упала на пол, он лизнул шоколадную глазурь, откусил огромный кусок, прикрыл глаза и начал медленно, с наслаждением жевать.
Пару минут спустя с первой порцией было покончено. Разворачивая вторую, Сэм буркнул:
– Не самый удачный сегодня денек. Адам протянул ему несколько бумаг:
– Вот решения. Оба краткие, по существу, оба против нас. В местных судах у тебя не так много друзей, Сэм.
– Знаю. Зато как любят меня остальные жители страны! Читать эту дрянь ни к чему. Каков наш следующий шаг?
– Будем доказывать твою ментальную неполноценность. Старческий маразм не позволяет осужденному понять истинные причины и характер наказания.
– Не выйдет.
– В субботу тебе эта идея понравилась. Что произошло?
– Ничего не выйдет.
– Почему?
– Потому что я не полоумный. Я прекрасно знаю, за что иду в газовку. Ты сейчас занят любимым делом всех адвокатов: паришь мыслью, выстраиваешь дивные теории, рыскаешь в поисках продажных экспертов. – Кончиком языка Сэм облизнул губы.
– Хочешь, чтобы я прекратил? – не сдержался Адам. Сэм растопырил желтые от никотина пальцы, облизнул и их.
– Может быть.
Пересев на соседний стул, Адам окинул Сэма встревоженным взглядом.
– Что случилось, Сэм?
– Не знаю. Дай подумать.
– Думай.
– В молодости, – после долгой паузы сказал Кэйхолл, – я потерял лучшего друга. Парень погиб в автокатастрофе. Было ему тогда двадцать шесть лет. Жил с женой и крошечной дочкой в только что отстроенном домике. Перед парнем открывались прекрасные перспективы. Я пережил его на сорок три года. Мой старший брат умер в пятьдесят шесть. Еще тринадцать лет. Я стар, Адам, я стар и очень устал. Наверное, пришла пора сдаться.
– О чем ты, Сэм?
– А как же преимущества? Ведь закончится и твое немыслимое напряжение. Тебе не нужно будет носиться по судам, строчить бесполезные петиции. Ты не познаешь горького чувства неудачи. Я же, вместо того чтобы молиться о чуде, неспешно приведу свои дела в порядок. Мы станем больше времени проводить вместе и сделаем счастливыми множество людей: Крамеров, Макаллистера, Роксбурга, восемьдесят процентов населения страны, которые готовы аплодировать палачу. Закон восторжествует. Я уйду с достоинством, а не как отчаявшийся, боящийся смерти старик. По мне, это очень заманчиво.
– Что случилось, Сэм? В субботу ты рвался в бой.
– Говорю тебе, я устал. Я прожил долгую жизнь. Допустим, ты спасешь мою шкуру – а дальше? Ведь я в любом случае останусь здесь. Ты вернешься в Чикаго, сделаешь карьеру. Конечно, при желании ты всегда сможешь навестить меня. Но жить-то мне придется на Скамье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
Эти гражданские выскочки просто невыносимы. Как не хватает здесь железной армейской дисциплины! Самонадеянный адвокатишка.
– Хорошо. Соблаговолите изучить протокол.
Манн открыл кожаную обложку, перевернул несколько страниц.
– Видите ли, раньше мы обходились без учебников.
– Честно говоря, удивлен.
– А я, честно говоря, нисколько. Боюсь вас разочаровать, но мы накопили определенный опыт.
– Послушайте, Лукас, я сам не получаю от этого никакого удовольствия. Задачу передо мной поставил Найфех. Искренне надеюсь, что Кэйхоллу дадут отсрочку, уверяю вас. Но если ему откажут, мы будем во всеоружии. Порядок прежде всего.
Оставив без ответа явную ложь, Манн сунул объемистый труд под мышку. Наджент еще ни разу не присутствовал на экзекуции и наверняка считал сейчас оставшиеся до нее не дни, а часы. Ему не терпелось увидеть, как Сэма пристегнут ремнями к креслу, как тело старика забьется в конвульсиях.
Лукас кивнул и вышел из кабинета. В коридоре он едва не столкнулся с Биллом Мэнди, официально назначенным властями штата исполнителем приговора. Билл торопился на беседу с руководством.
* * *
Порог тюремной библиотеки Адам переступил в три часа пополудни. Утро было испорчено инцидентом с Ли, и настроение с того момента ничуть не улучшилось.
В офисе на Мейн-стрит он пытался забыть о головной боли, разобрать накопившиеся бумаги, но буквально через десять минут после начала рабочего дня зыбкий покой его кабинета нарушила Дарлен:
– Вам два факса, из Нового Орлеана и из окружного суда.
Вести оказались неутешительными. Триумвират поддержал отказ федерального судьи признать казнь в газовой камере не соответствующей конституции, а окружной суд отверг протест по поводу неквалифицированных действий Бенджамина Кейеса.
Головная боль внезапно отступила. Менее чем через час позвонил из Вашингтона Олэндер: его интересовало, не намерен ли Адам подать новую апелляцию.
– Не забывайте, мистер Холл, осталось всего восемь дней. Как будто об этом стоило напоминать. Спустя тридцать минут раздался новый звонок. Клерку апелляционного суда требовалось знать, когда адвокат Сэма Кэйхолла готов будет опротестовать решение суда окружного.
Своим собеседникам Адам объяснил, что заканчивает работу над обоими документами и рассчитывает выслать их факсом к концу дня. Горький все-таки это хлеб – занятие юриспруденцией. В данный момент судебные инстанции беспокоило лишь одно – планы защиты. Причины такого беспокойства не только ясны, они приводят в уныние: чиновников не волнует, сумеет ли Адам найти магическое средство, которое остановит падающий топор, им важно соблюсти всю предписанную законом казуистику. Безответные клерки выполняют волю своих боссов: обеспечить бесперебойную работу конвейера. Никто из судей не утруждает себя в три часа утра чтением каких-то апелляций. Предполагается, что копии последних ходатайств лягут на их столы еще до того, как адвокат составит окончательный вариант документа.
Ближе к полудню позвонил Фелпс: Ли нигде нет. Он навел справки в десятке клиник, и все без результата. Пациентка Ли Бут не поступала за прошедшие сутки ни в одну. Поиски продолжаются, но с меньшей интенсивностью: у Фелпса неотложные дела в банке.
Сэм вошел в библиотеку около половины четвертого. Выглядел дед подавленно. Дурные вести он узнал в полдень по телевизору: репортеры в Джексоне продолжали считать дни. Теперь их оставалось девять. Опустившись на стул, Кэйхолл устремил на Адама отсутствующий взгляд.
– А где эскимо? – спросил он печально, как ребенок, которому взрослые не дали конфету.
Адам достал из-под стола небольшой контейнер из пористого пластика, снял крышку.
– У ворот его чуть не конфисковали. Неприступная дама хотела вывалить все на землю, но потом смилостивилась. Наслаждайся!
Сэм схватил холодный брикетик, восторженно осмотрел его со всех сторон и плавными движениями, как бы священнодействуя, принялся срывать глянцевую упаковку. Когда фольга упала на пол, он лизнул шоколадную глазурь, откусил огромный кусок, прикрыл глаза и начал медленно, с наслаждением жевать.
Пару минут спустя с первой порцией было покончено. Разворачивая вторую, Сэм буркнул:
– Не самый удачный сегодня денек. Адам протянул ему несколько бумаг:
– Вот решения. Оба краткие, по существу, оба против нас. В местных судах у тебя не так много друзей, Сэм.
– Знаю. Зато как любят меня остальные жители страны! Читать эту дрянь ни к чему. Каков наш следующий шаг?
– Будем доказывать твою ментальную неполноценность. Старческий маразм не позволяет осужденному понять истинные причины и характер наказания.
– Не выйдет.
– В субботу тебе эта идея понравилась. Что произошло?
– Ничего не выйдет.
– Почему?
– Потому что я не полоумный. Я прекрасно знаю, за что иду в газовку. Ты сейчас занят любимым делом всех адвокатов: паришь мыслью, выстраиваешь дивные теории, рыскаешь в поисках продажных экспертов. – Кончиком языка Сэм облизнул губы.
– Хочешь, чтобы я прекратил? – не сдержался Адам. Сэм растопырил желтые от никотина пальцы, облизнул и их.
– Может быть.
Пересев на соседний стул, Адам окинул Сэма встревоженным взглядом.
– Что случилось, Сэм?
– Не знаю. Дай подумать.
– Думай.
– В молодости, – после долгой паузы сказал Кэйхолл, – я потерял лучшего друга. Парень погиб в автокатастрофе. Было ему тогда двадцать шесть лет. Жил с женой и крошечной дочкой в только что отстроенном домике. Перед парнем открывались прекрасные перспективы. Я пережил его на сорок три года. Мой старший брат умер в пятьдесят шесть. Еще тринадцать лет. Я стар, Адам, я стар и очень устал. Наверное, пришла пора сдаться.
– О чем ты, Сэм?
– А как же преимущества? Ведь закончится и твое немыслимое напряжение. Тебе не нужно будет носиться по судам, строчить бесполезные петиции. Ты не познаешь горького чувства неудачи. Я же, вместо того чтобы молиться о чуде, неспешно приведу свои дела в порядок. Мы станем больше времени проводить вместе и сделаем счастливыми множество людей: Крамеров, Макаллистера, Роксбурга, восемьдесят процентов населения страны, которые готовы аплодировать палачу. Закон восторжествует. Я уйду с достоинством, а не как отчаявшийся, боящийся смерти старик. По мне, это очень заманчиво.
– Что случилось, Сэм? В субботу ты рвался в бой.
– Говорю тебе, я устал. Я прожил долгую жизнь. Допустим, ты спасешь мою шкуру – а дальше? Ведь я в любом случае останусь здесь. Ты вернешься в Чикаго, сделаешь карьеру. Конечно, при желании ты всегда сможешь навестить меня. Но жить-то мне придется на Скамье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149