— Ничего себе!
— Ты сказал, что он был очень плодовит, — Снегирь отхлебнул шампанское прямо из горлышка. — Тогда почему до нас дошло только несколько картин?
— Большая их часть уничтожена еще при жизни Лукаса Устрицы. Или сразу после его смерти. Несколько свихнувшихся бюргеров взяли на себя миссию возмездия. В “Хрониках города Гента” указана пара-тройка имен. Якоб де Фас, стрелок Питер и некий Хендрик Артенсен. Последний был из Мертвого Города Остреа — единственный оставшийся в живых после наводнения 1499 года…
— А сам Устрица?
— О его смерти ничего не известно. Предполагают, что он тоже погиб во время наводнения. Во всяком случае, после 1499 года его никто не видел.
— Сколько она может стоить? — спросила я.
— Не знаю… Во всяком случае, по размерам доска больше, чем “Запертый сад”, и находится в довольно приличном состоянии….
— Но это еще не все, Кэт. — Снегирь крепко сжал мои плечи. — Самое интересное мы приберегли на десерт.
— Думаю, ты уже ничем не можешь меня удивить, — от обилия информации голова моя шла кругом, а тело приобрело пугающую легкость.
— И напрасно. Дело в том, что это не картина.
— Не картина?
— Вернее, не совсем картина. Судя по всему, это внешняя створка триптиха, Кэт.
— Внешняя створка триптиха?
— Идем, я покажу тебе ее обратную сторону. Ваньке пришла светлая мысль сфотографировать ее в инфракрасных лучах. Под несколькими слоями масла существует еще одно изображение.
Я прижала руки к щекам, и сердце мое бешено заколотилось.
— И вы собираетесь его раскрыть?
— А как ты думаешь? Конечно, собираемся. Сделаем компрессик, снимем более поздние наслоения, вот и все… Не бойся, ты имеешь дело с лучшими реставраторами этого города.
— Нет! — это вырвалось помимо моей воли: я снова вспомнила прикрытые веки Быкадорова, за которыми бушевал ад.
— Что-то я тебя не узнаю. Ты же ведь была инициатором и идейным вдохновителем. Теперь поздно что-либо менять. Мы просто обязаны это сделать. Открыть новую вещь Лукаса ван Остреа, такой шанс выпадает раз в жизни!
— Ну хорошо, — я сдалась. — Допустим. Допустим, вы проводите все на высшем уровне. Что потом?
— Мы должны будем обнародовать это, — веско сказал Бергман. — Невозможно долго скрывать такую ценность.
Снегирь нахмурился: похоже, по гладкой и благостной поверхности реставрационного коллектива пошли первые трещины разногласий.
— Полегче, Ванюша. Ты забываешь, что картина принадлежит мне. — Снегирь вовсю раскручивал миф о покупке картины у ветхой старушки из Опочки.
— И что ты собираешься с ней делать?
— Что хочу, то и сделаю, — неожиданно окрысился Снегирь. — Могу с маслом съесть, могу господину Пиотровскому подарить на день ангела. А могу и на аукцион выставить.
— Ты не понимаешь, Лаврентий, — Ванька наконец-то слез со стремянки и нервно заходил по мастерской. — Это же национальное достояние…
— Значит, я являюсь владельцем национального достояния. Только и всего.
— Нет…. Я тебе не позволю…
Снегирь со злобой уставился на Ваньку.
— Интересно, каким же это образом ты можешь мне не позволить? Разве забыл, что у нас частная собственность охраняется государством?
— Эта картина не может…
— Ах, не может!
С неожиданной для его грузного тела ловкостью Снегирь накинулся на тщедушного Ваньку, и спустя секунду они уже катались по полу. Я с ужасом взирала на беспричинную и беспощадную мальчишескую драку двух тридцатилетних лбов. Снегирь наседал, но и Ванька оказывал ему достойное сопротивление. И все-таки силы были неравны. Через несколько минут огрубевшие пальцы Снегиря сомкнулись на бергмановском кадыке, и Ванька отчаянно захрипел.
Мне с трудом удалось оттащить Лавруху — и то после того, как я обдала его остатками шампанского. Руки Снегиря разжались, и он всей тушей рухнул на пол. Ванька же, скуля, отполз в дальний угол и затих.
— Черт, что это было, — замычал Снегирь. — Я тебя чуть не убил… Помутнение какое-то.
— Ничего себе, помутнение, — сглотнул Ванька.
— Ничего не могу понять… Мальчики кровавые в глазах, — Лавруха все еще не мог прийти в себя.
Я обернулась на картину. И снова мне показалось, что ресницы рыжеволосой Девы Марии дрогнули. Или это была просто игра света?
— Ладно, — я попыталась примирить дураков-реставраторов. — Будем считать инцидент исчерпанным и отнесем его на счет нервного потрясения. Не каждый день к нам в руки такие полотна плывут.
— Вот именно…. Прости меня, Ванька.
— Я не сержусь, — щуплый Бергман всегда обладал кротостью матери Терезы. И всех более ранних святых, вместе взятых.
— Идиоты. Вот так посмотришь на вас и уверишься в “пробном камне антихриста”. Должно быть, эта картина действительно как-то влияет на людей…
— Скажешь тоже! — Снегирь поморщился и снова воззрился на Ваньку. — Поможешь мне снять слои?
— Конечно, — Бергман почти успокоился и снова водрузил очки на нос.
— Отлично. Ты, Кэт, можешь отправляться спать. А мы тебе завтра позвоним.
— Ну уж дудки, — возмутилась я. — Во-первых, я тоже хочу присутствовать на этом историческом событии. И, во-вторых, должен же кто-то за вами присматривать, иначе вы друг другу кадыки повырываете.
Мое предложение было воспринято благосклонно.
— И когда вы собираетесь начать? — спросила я.
— Прямо сейчас и начнем, — видно было, что Лав-
Рухе не терпится приступить к работе. — Ты пока можешь подняться наверх, поспать часок. Все равно ничего интересного сейчас не будет. Пока аэфтэшкой покроем, пока компресс, пока слой размягчится, пока краска набухнет…
— И всего лишь часок? — недоверчиво спросила я.
— У Ваньки смывка новая, презент коллег из галереи Уффици. Так что спи спокойно, дорогой товарищ. На заключительную часть драмы мы тебя позовем. Сама понимаешь, реставрация — процесс интимный. “Камасутра” отдыхает.
Им все-таки удалось уломать меня. Им хотелось обладать картиной безраздельно и без свидетелей, так, как обладают женщиной. Это было очень по-мужски, и я не стала спорить. Я уважала чужие чувства.
Прихватив “Вестник Британской Академии”, заложенный на странице со статьей о Лукасе ван Остреа, я отправилась наверх, на второй этаж мастерской, в крошечную монашескую келью Ваньки. Забравшись с ногами на кушетку, я открыла статью с пророческим названием “Deadly kiss” .
Выглядит слишком уж романтично для такого консервативного издания. Фамилия автора не очень-то смахивала на английскую, некий Ламберт-Херри Якобе. Я перевернула несколько страниц и заглянула в комментарии: Ламберт-Херри оказался довольно молодым человеком и — по совместительству — директором музея Мертвого Города Остреа.
С фотографии на меня взирала типичная голландская, кисло-интеллигентская морда: круглые очочки и такой же круглый подбородок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105