Сюда даже приезжал специалист по творчеству художника…
— Очкарик из твоей банды, — неожиданно выпалила Агнесса. — Такой же беспринципный, как и ты… Явился ко мне, когда Алешу еще не похоронили…
Херри-бой, Херри-бой, ты всегда бежишь впереди поезда!..
Выплеснув ярость в чашку с остатками кофе, Агнесса Львовна немного успокоилась.
— Что я должна сделать, чтобы эта картина навсегда исчезла из моей жизни? И вы вместе с ней?
— Вы настаиваете? — мне до смерти не хотелось воссоединяться с картиной, и я тянула время.
— Настаиваю. Быть может, когда-нибудь она также убьет тебя, как убила моего сына…
Вот оно что! Попытка всучить мне “Всадников” вовсе не блажь, а тонкий психологический расчет обезумевшей от горя женщины. Рафинированная месть диссидентки.
— Вы же материалистка, Агнесса Львовна… Вы должны понимать…
— Алеша никогда не жаловался на сердце. Он был абсолютно здоров. Абсолютно. Я не верю в его сердечный приступ, — она все еще не могла поверить в его смерть.
— Даже не знаю, что вам сказать… Жаик осторожно сжал локоть старухи.
— Все в порядке, милый, — Агнесса взяла себя в руки. — Какие бумаги мне необходимо подписать?..
…Через час я вышла из нотариальной конторы обладательницей картины. Перспектива оставить “Всадников” у себя мне вовсе не улыбалась, и я решила избавиться от нее при первой же возможности. Нужно позвонить Херри-бою, снова вызвать его сюда и начать подготовку документов к передаче “Всадников”. Это потребует определенных усилий с подключением всевозможных комиссий по культурным и перемещенным ценностям. А если они не увенчаются успехом — что ж, остаются музеи. Даже Эрмитаж почтет за честь иметь в своих фондах Лукаса Устрицу…
Но дозвониться до Херри-боя я так и не смогла. Он проявился сам и теперь вдохновенно сопел в трубку.
— Вы прилетите в Голландию, Катрин?
— Да. Только свяжитесь со своим консульством, чтобы мне быстрее оформили визу. По какой-нибудь линии культурного обмена.
— Конечно. Вы поразитесь тому, что я обнаружил.
— Вас тоже ждет сюрприз, Херри, — великодушно сказала я, хватит держать устричного фанатика в неведении.
— Это касается “Всадников”, Катрин?
— Возможно. — Никакой интриги, никакого флера, я даже рассердилась на Херри-боя.
— Жду вас в Амстердаме, Катрин. И привет, как это есть… charming Лаврентию.
…Десять дней ушло на созвоны и формальности в консульстве. И вот теперь я летела в Амстердам. Картина была помещена в один из банков — так было спокойнее для всех, и для меня, как для новой владелицы, прежде всего. За два часа до отлета мы с Лаврухой сидели на кухне и глазели на крошечный кусок парка за окном. После невыносимо жаркого лета природа как будто спохватилась: сентябрь выдался прохладным.
— Счастливая. Едешь в Голландию, — вздохнул Лавруха.
— Мог бы поехать со мной.
— Не мог, ты же знаешь… У нас с Ванькой халтура. Реставрируем росписи в музыкальной школе, бывшей гимназии. Вроде как кисти незабвенного Рериха Николая Константиновича.
— Разве Рерих когда-нибудь делал росписи в гимназии?
— Я же не сказал, что это конкретно Рерих… Сказал — вроде как… Ну, привет неистовому голландцу. Я там тебе пару бутылок “Балтики” в сумку сунул. Передашь ему. И не вздумай в самолете высосать!
— Ладно тебе…
Уже перед самым выходом из квартиры меня остановил телефонный звонок. Времени было в обрез, но я все же сняла трубку.
— Катька, это я! Дома тебя не застать…
Жека.
Я почувствовала угрызения совести. За две недели мы так и не удосужились съездить к ней. Я не знала даже, в курсе ли она, что Алексей Титов умер в разгар вечеринки, на которую я затащила ее почти силком. Голос Жеки, искаженный помехами, пропадал и появлялся снова: видимо, на линии были неполадки.
— Ты откуда? — спросила я.
— Из дом…..егодня только вернулись…
— А почему такая отвратительная слышимость?.. Алло, ты пропадаешь все время.
— Лавруха-младший уронил телефон… Корпус развалился…
Треск и шипение становились невыносимыми.
— Я сейчас уезжаю, — проорала я. — В Голландию.
— Зачем?
— Приеду — объясню, сейчас просто времени нет. Ты меня на пороге поймала…
— Мне нужно обязательно поговорить с тобой… — голос Жеки снова пропал. — …ажио. Ты слышишь меня — это очень важно… я прочла в газетах… от… арень…
— Что? Говори громче, ни черта не слышу…
— Этот твой парень, он умер?
Сейчас начнется! Жека начнет методично выедать мне плешь за недоносительство. Да и голос у нее какой-то взволнованный. Наверняка раскрыла газетку недельной давности и приняла все близко к сердцу. Прав Лавруха, Жеку, впечатлительную, как попугай-неразлучник, нужно оберегать от всего.
— Почему ты не …оявилась?….ичего мне не сказа…
— Я опаздываю, Жека! — взмолилась я.
— …одожди… Мне …ужно сказать тебе что-то …чень …ажное… Я …идела кое-что, там, на даче… Это ужасн…
— Приеду, поговорим. Крепко це! И крестников тоже крепко це-це! Приеду через неделю, поговорим… Я бросила трубку.
— Жека? — спросил Снегирь, переминающийся с ноги на ногу у дверей.
— Она, родимая. Уже в Питере. А мы просто скоты, совсем ее забросили. Смотайся к ней сегодня, Снегирь.
— Как там она?
— О смерти Титова узнала из газет. Бедные наши головы.
— Причитает?
— Она что-то хотела сказать мне, что-то по поводу той вечеринки, но слышимость просто отвратительная. Твой наглый любимец раскурочил аппарат… И отвези им мой телефон, пусть пока у них будет.
— Сегодня не смогу. Поеду завтра вечером. И давай поживее, а то будешь куковать вблизи Смоленского кладбища вместо дивных каналов Амстердама…
…Во дворе нас ждал новенький “Фольксваген-Пассат” Снегиря. Картина начала приносить свои первые плоды. Пусть бросит в меня камень тот, кому не нравятся иномарки…
* * *
Херри-бой нисколько не изменился. Даже родина не пошла ему на пользу. Та же потертая джинсовая рубашка, в которой он проходил весь Питер, те же джинсы, те же ботинки. Он крепко сжал мои руки, но так и не снизошел до дружеского поцелуя в щеку. А я вдруг подумала, что мне бы очень этого хотелось. В моей не такой уж богатой частной коллекции не было еще романа с иностранцем.
— Рад видеть вас, Катрин. Вы не представляете себе, что вас ждет, — Херри-бой все еще держал меня за руки. Интересно, каков он в постели, этот аскет и исследователь творчества Лукаса ван Остреа. И забывает ли он об Устрице хотя бы на секунду?..
— Я тоже рада видеть вас, Херри. У меня для вас есть новости.
— У меня тоже.
— Куда мы едем?
— Ко мне, в Мертвый город Остреа. Это недалеко от Харлингена.
— Что, прямо сейчас? А…
Весь полет я изучала путеводитель по Нидерландам и больше всего хотела попасть в Амстердам. В путеводителе, отпечатанном на хорошей глянцевой бумаге, он смотрелся великолепно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Очкарик из твоей банды, — неожиданно выпалила Агнесса. — Такой же беспринципный, как и ты… Явился ко мне, когда Алешу еще не похоронили…
Херри-бой, Херри-бой, ты всегда бежишь впереди поезда!..
Выплеснув ярость в чашку с остатками кофе, Агнесса Львовна немного успокоилась.
— Что я должна сделать, чтобы эта картина навсегда исчезла из моей жизни? И вы вместе с ней?
— Вы настаиваете? — мне до смерти не хотелось воссоединяться с картиной, и я тянула время.
— Настаиваю. Быть может, когда-нибудь она также убьет тебя, как убила моего сына…
Вот оно что! Попытка всучить мне “Всадников” вовсе не блажь, а тонкий психологический расчет обезумевшей от горя женщины. Рафинированная месть диссидентки.
— Вы же материалистка, Агнесса Львовна… Вы должны понимать…
— Алеша никогда не жаловался на сердце. Он был абсолютно здоров. Абсолютно. Я не верю в его сердечный приступ, — она все еще не могла поверить в его смерть.
— Даже не знаю, что вам сказать… Жаик осторожно сжал локоть старухи.
— Все в порядке, милый, — Агнесса взяла себя в руки. — Какие бумаги мне необходимо подписать?..
…Через час я вышла из нотариальной конторы обладательницей картины. Перспектива оставить “Всадников” у себя мне вовсе не улыбалась, и я решила избавиться от нее при первой же возможности. Нужно позвонить Херри-бою, снова вызвать его сюда и начать подготовку документов к передаче “Всадников”. Это потребует определенных усилий с подключением всевозможных комиссий по культурным и перемещенным ценностям. А если они не увенчаются успехом — что ж, остаются музеи. Даже Эрмитаж почтет за честь иметь в своих фондах Лукаса Устрицу…
Но дозвониться до Херри-боя я так и не смогла. Он проявился сам и теперь вдохновенно сопел в трубку.
— Вы прилетите в Голландию, Катрин?
— Да. Только свяжитесь со своим консульством, чтобы мне быстрее оформили визу. По какой-нибудь линии культурного обмена.
— Конечно. Вы поразитесь тому, что я обнаружил.
— Вас тоже ждет сюрприз, Херри, — великодушно сказала я, хватит держать устричного фанатика в неведении.
— Это касается “Всадников”, Катрин?
— Возможно. — Никакой интриги, никакого флера, я даже рассердилась на Херри-боя.
— Жду вас в Амстердаме, Катрин. И привет, как это есть… charming Лаврентию.
…Десять дней ушло на созвоны и формальности в консульстве. И вот теперь я летела в Амстердам. Картина была помещена в один из банков — так было спокойнее для всех, и для меня, как для новой владелицы, прежде всего. За два часа до отлета мы с Лаврухой сидели на кухне и глазели на крошечный кусок парка за окном. После невыносимо жаркого лета природа как будто спохватилась: сентябрь выдался прохладным.
— Счастливая. Едешь в Голландию, — вздохнул Лавруха.
— Мог бы поехать со мной.
— Не мог, ты же знаешь… У нас с Ванькой халтура. Реставрируем росписи в музыкальной школе, бывшей гимназии. Вроде как кисти незабвенного Рериха Николая Константиновича.
— Разве Рерих когда-нибудь делал росписи в гимназии?
— Я же не сказал, что это конкретно Рерих… Сказал — вроде как… Ну, привет неистовому голландцу. Я там тебе пару бутылок “Балтики” в сумку сунул. Передашь ему. И не вздумай в самолете высосать!
— Ладно тебе…
Уже перед самым выходом из квартиры меня остановил телефонный звонок. Времени было в обрез, но я все же сняла трубку.
— Катька, это я! Дома тебя не застать…
Жека.
Я почувствовала угрызения совести. За две недели мы так и не удосужились съездить к ней. Я не знала даже, в курсе ли она, что Алексей Титов умер в разгар вечеринки, на которую я затащила ее почти силком. Голос Жеки, искаженный помехами, пропадал и появлялся снова: видимо, на линии были неполадки.
— Ты откуда? — спросила я.
— Из дом…..егодня только вернулись…
— А почему такая отвратительная слышимость?.. Алло, ты пропадаешь все время.
— Лавруха-младший уронил телефон… Корпус развалился…
Треск и шипение становились невыносимыми.
— Я сейчас уезжаю, — проорала я. — В Голландию.
— Зачем?
— Приеду — объясню, сейчас просто времени нет. Ты меня на пороге поймала…
— Мне нужно обязательно поговорить с тобой… — голос Жеки снова пропал. — …ажио. Ты слышишь меня — это очень важно… я прочла в газетах… от… арень…
— Что? Говори громче, ни черта не слышу…
— Этот твой парень, он умер?
Сейчас начнется! Жека начнет методично выедать мне плешь за недоносительство. Да и голос у нее какой-то взволнованный. Наверняка раскрыла газетку недельной давности и приняла все близко к сердцу. Прав Лавруха, Жеку, впечатлительную, как попугай-неразлучник, нужно оберегать от всего.
— Почему ты не …оявилась?….ичего мне не сказа…
— Я опаздываю, Жека! — взмолилась я.
— …одожди… Мне …ужно сказать тебе что-то …чень …ажное… Я …идела кое-что, там, на даче… Это ужасн…
— Приеду, поговорим. Крепко це! И крестников тоже крепко це-це! Приеду через неделю, поговорим… Я бросила трубку.
— Жека? — спросил Снегирь, переминающийся с ноги на ногу у дверей.
— Она, родимая. Уже в Питере. А мы просто скоты, совсем ее забросили. Смотайся к ней сегодня, Снегирь.
— Как там она?
— О смерти Титова узнала из газет. Бедные наши головы.
— Причитает?
— Она что-то хотела сказать мне, что-то по поводу той вечеринки, но слышимость просто отвратительная. Твой наглый любимец раскурочил аппарат… И отвези им мой телефон, пусть пока у них будет.
— Сегодня не смогу. Поеду завтра вечером. И давай поживее, а то будешь куковать вблизи Смоленского кладбища вместо дивных каналов Амстердама…
…Во дворе нас ждал новенький “Фольксваген-Пассат” Снегиря. Картина начала приносить свои первые плоды. Пусть бросит в меня камень тот, кому не нравятся иномарки…
* * *
Херри-бой нисколько не изменился. Даже родина не пошла ему на пользу. Та же потертая джинсовая рубашка, в которой он проходил весь Питер, те же джинсы, те же ботинки. Он крепко сжал мои руки, но так и не снизошел до дружеского поцелуя в щеку. А я вдруг подумала, что мне бы очень этого хотелось. В моей не такой уж богатой частной коллекции не было еще романа с иностранцем.
— Рад видеть вас, Катрин. Вы не представляете себе, что вас ждет, — Херри-бой все еще держал меня за руки. Интересно, каков он в постели, этот аскет и исследователь творчества Лукаса ван Остреа. И забывает ли он об Устрице хотя бы на секунду?..
— Я тоже рада видеть вас, Херри. У меня для вас есть новости.
— У меня тоже.
— Куда мы едем?
— Ко мне, в Мертвый город Остреа. Это недалеко от Харлингена.
— Что, прямо сейчас? А…
Весь полет я изучала путеводитель по Нидерландам и больше всего хотела попасть в Амстердам. В путеводителе, отпечатанном на хорошей глянцевой бумаге, он смотрелся великолепно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105