И к тому же — присутствие страстотерпицы-мамаши, которая явно мешает тебе углубиться в изучение моего тела.
Титов подозвал охрану, как подзывают породистых собак: сухим пощелкиванием пальцами. Он что-то шепнул на ухо своему азиату. Тот коротко кивнул и исчез из поля зрения.
— Ну что, едем?
— Раз уж я пришла в Капеллу, то от ресторана не откажусь. Оттянемся по полной программе, — я с трудом удержалась от циничного “деньги вперед”.
Бедная Агнесса Львовна!
Мы вышли из Капеллы в сумерки, еще дышащие дневным зноем. Телохранители вполне профессионально придерживали нас, пока азиат не обшарил глазами прилегающую к Капелле площадь и не проверил представительский “Мерседес” Титова.
— Бедный ты, бедный, — сказала я Титову. — Не хотела бы я быть твоей женой. Каждый раз трястись перед банальной посадкой в автомобиль…
— Я пока не предлагаю тебе быть моей женой. Какую кухню ты предпочитаешь?
— Мне все равно. Я же не жрать с тобой еду!
— Правда? — Титов озадачился. — А что тогда?
— Оттянуться по полной программе.
— Интересно, каким образом?
— Посмотрим.
За моей спиной маячил призрак “Всадников Апокалипсиса”, и я была совсем не намерена оставлять хоть какие-то козыри в руках бензинового короля. Я портила ему всю игру, я шла не с тех карт, ловчила и откровенно подменяла масти. Стандартный план ухаживания рассыпался на глазах, и у Титова не было времени, чтобы придумать новый. Если он окучивает меня, чтобы заполучить “Всадников”, то ничего у него не получится.
Наконец все прилегающее (оно же простреливаемое) пространство было изучено юрким азиатом, и мы забрались в “Мерседес”. Я никогда не была ни валютной проституткой, ни бизнес-леди, и мой опыт ограничивался лишь работягами-“Жигулями”, подержанным “Опель-Кадетом” да снегиревским “Москвичом”. Только раз я прокатилась на “Шкоде” одного приятеля и посчитала это верхом блаженства.
И вот теперь “Мерседес” представительского класса, шикарная вещь, будет о чем рассказать Лаврухе и Пупику.
Совсем забыла, что через два дня я получу свои деньжата и смогу купить такой же “Мерседес”. И небольшой особнячок в районе Крестовского острова.
Я улыбнулась своим мыслям и Алексею Титову заодно.
…Ресторан назывался “Анаис”, и швейцар у входа распахнул перед нами дверь с истинно французской галантностью.
— Ваша частная собственность? — небрежно спросила я у Титова.
— Нет. Я не ужинаю в своем ресторане.
Достойный ответ. Алексей Алексеевич Титов, несмотря на свое богатство, нравился мне все больше и больше. Да что там говорить, к концу вечера я почувствовала легкое покалывание в пальцах. Первый признак влюбленности. Он и сам почувствовал это.
— Ну что, — спросил он, поднимая бокал с вином. — Больше не испытываете ко мне классовой ненависти?
— Счастливо излечилась.
В ресторане мы снова перешли на “вы”, это больше соответствовало свечам, неспешной перемене блюд и интимному полумраку.
Он накрыл мою руку своей, и тут я вдруг подумала о до сих пор не всплывавшем настоящем хозяине картины из деревни Лялицы.
Лялицы. Вот что было нашим с Лаврухой упущением. Мы пробили все возможные каналы, пытаясь установить принадлежность картины, и не позаботились только о друге Аркадия Аркадьевича Гольтмана. Он может возникнуть в самый последний момент и предъявить права на картину. От этой мысли у меня похолодел затылок.
— Что с вами, Катя? — встревоженно спросил Титов.
— Мне нужно позвонить.
— Так срочно? — ему явно не хотелось выпускать мою руку.
— Один-единственный деловой звонок.
— В двенадцать часов ночи?
— Я же имею дело с богемой, — пора напомнить ему, что, кроме всего прочего, я являюсь владелицей галереи.
Титов достал из кармана сотовый и протянул его мне.
— Нет. Мне не хотелось бы… Это конфиденциальный разговор.
— По поводу картины? — неожиданно холодно спросил Титов.
И сразу разонравился мне. Я была лишь средством, целью оставались “Всадники Апокалипсиса”.
— Именно по поводу картины.
— Надеюсь, вы замолвите за меня словечко? — сразу же сменив тактику и сладко улыбнувшись, спросил Титов.
Я положила локти на стол: классовая ненависть вспыхнула с новой силой.
— Зубки не на Ломоносовском фарфоровом заводе делали? — спросила я.
— Нет.
— Вот что, Алексей Алексеевич, давайте условимся. Если вы так уж фанатично хотите обладать картиной, то роете не в том направлении. Вряд ли я смогу вам пригодиться. Картина уже выставлена на аукцион. Я ничего не могу сделать в обход хозяина. Теперь все решают только деньги.
— Сколько комиссионных вы должны получить в случае продажи?
— Думаю, это не ваше дело.
— Я дам вдвое больше, если поможете мне заполучить ее.
"Заполучить” было очень точным словом. Титов не смыслил в коллекционировании ни уха ни рыла, вряд ли он даже знал о наличии в истории голландской живописи такого художника, как Лукас ван Остреа. А его треп о миллионе долларов наличными был обыкновенным блефом: даже преуспевающему бизнесмену не так просто вытащить из кармана (или из производства) такую сумму. Но почему он так домогается “Всадников”?
— Говорят, что это створка триптиха, — он внимательно посмотрел на меня. — Это правда?
— Допустим.
— А еще говорят, что женщина, изображенная на ней, — копия вы. Это правда?
Я едва не упала со стула: из инстинкта самосохранения мы делали упор на “Всадников”, по возможности замалчивая Деву Марию. Фотографии картины нигде не публиковали а цельное представление о доске имели только несколько специалистов-экспертов.
— Откуда вы знаете?
— Агентурные данные. Это правда, что вы похожи?
— Слухи сильно преувеличены. По лицу Титова пробежала едва заметная тень разочарования.
— Зачем вам картина, Алексей? — спросила я. — Вы ведь не коллекционер.
— Собираюсь им стать.
Ну конечно, в богатых домах это считается хорошим тоном.
— Знаете, что я вам посоветую? Если у вас так много лишних денег, начните с Ван Гога. Семьдесят восемь миллионов за вариант “Подсолнухов”, как вам?
— Никак, — честно признался Титов.
— Не любитель Ван Гога?
— Говорят, что это очень редкая вещь. Что этот художник оставил после себя три картины. А эта — четвертая.
— Вы вообще когда-нибудь слыхали о Лукасе ван Остреа? — Мой тон стал подозрительно похож на тон Херри-боя.
— В общих чертах.
Ничего ты не слышал вплоть до последнего благословенного августа. Это и ежу понятно.
— Он не слишком ценится на рынке, — продолжала запугивать я бензинового короля.
— А почему же за него так много просят?
— Редкая вещь. Ни одной из картин Остреа нет в частной коллекции, — тут я снова вспомнила деревню Лялицы.
— Вот видите! Ни одной, — Титов удовлетворенно откинулся на стуле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105