Говорят, вы продали очень редкую картину? — Марич проявил удивительную осведомленность, и это лишний раз убедило меня в том, что он появился в “Пирате” совсем не случайно.
— Говорят, — осторожно ответила я.
— И получили большие комиссионные?
— Пока не получила. А вообще — это не ваше дело.
— Как знать… Как знать, — он нанес первый, очень осторожный удар. — И что это за картина?
— “Всадники Апокалипсиса”. Пятнадцатый век. Лукас ван Остреа. Вряд ли вам что-нибудь скажет это имя. Оно известно узкому кругу специалистов, — еще каких специалистов, если внести в их реестр Херри-боя.
— И за сколько же вы ее продали?
— Это коммерческая тайна. А что еще говорят?
Марич запустил руку в аквариум на подоконнике и приподнял ящерицу за хвост. На меня он даже не смотрел.
— Редкостная гадость, — ящерица и вправду выглядела не очень аппетитно. — И морда какая-то фальшивая.
— Приходите в другой раз. Будут гуппи и испанские дублоны. Они здесь часто меняют экспозицию. Большие затейники.
— Да. Больших затейников у нас полно, — Марич снова провел маневр: теперь это было обманное движение. — Еще говорят, что это не просто картина, а створка триптиха.
— Верно, — я забарабанила пальцами по бокалу. — Двухстороннее изображение.
Марич достал из кармана маленькую записную книжку профессионального филера.
— “Tota pulchra es, amica mea, et macula non est in te”, — почти по складам, не отрываясь от книжки, прочел он. — “Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе”. Красиво звучит, правда?
— Не могу с вами не согласиться, — в душе моей звякнул страх, но я решила держаться до конца. Пусть Марич открывает карты первым.
— “Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе”… — задумчиво повторил Марич и посмотрел мне прямо в глаза. Вот ты и попалась, воришка, читала я в его бесстрастных зрачках. Будешь знать, как мародерствовать и вести следствие по ложному пути.
— Это вы обо мне? — нагло спросила я и закинула ногу за ногу. — Я польщена.
— Я тоже польщен. Девушка с картины похожа на вас.
— Завтра же перекрашусь под ореховое дерево…
— Не стоит. Вам идет рыжий цвет. А вот красть вам совсем не идет. Началось!..
— Красть? Что вы имеете в виду? — ни один мускул не дрогнул на моем лице.
— Вы прекрасно знаете, что я имею в виду. То досадное недоразумение с бывшим мужем вашей подруги.
— А что? Вскрылись какие-то новые обстоятельства дела?
Судя по всему, запаса прочности Маричу не хватило, он заиграл скулами и в упор посмотрел на меня.
— Это старые обстоятельства дела. Я говорил вам о похищенном. В каталоге у Гольтмана была указана одна картина. Она называлась “Рыжая в мантии”. А в последней описи коллекции эта картина отсутствует.
— Что вы говорите!.. Ее тоже украли?
— Не валяйте дурака! Вы прекрасно знаете, что “Рыжая в мантии” и картина, проданная вами на аукционе, — одно и то же.
Больше всего мне хотелось забиться под стол и захныкать, и я с трудом поборола в себе это сладкое детское желание. Нужно идти до конца.
— Ошибаетесь, капитан. Я не продавала картину. Я продала створку от триптиха. Вам подтвердит это любой эксперт.
— Плевать я хотел на экспертов, — он нетерпеливо ударил ладонью по колену. — Это одна и та же картина. И мы с вами знаем это.
— Я ничего не знаю. Эта ваша… как ее… “Рыжая в мантии”… Она заявлена в розыск?
Сейчас или никогда. Если Иосиф Семенович Гольтман, этот недорезанный любитель сюжетов и символов, подвел меня, если дал показания, что я запугивала его… Мне труба.
Но Иосиф Семенович оказался пугливой душкой, он не подвел, — именно поэтому Марич сейчас молчал.
— Так она заявлена в розыск? — повторила я свой невинный вопрос. Он прозвучал издевательски.
— Нет, — сдался Марич. — В розыск она не заявлена. К сожалению.
— Почему же — к сожалению?
Марич перегнулся через стол и прошептал:
— Потому что я не могу ухватить тебя, хотя уверен, что ты не такая овца, какой кажешься!
— А я кажусь вам овцой? — продолжала издеваться я. — Очень жаль. Хотелось бы казаться Марией Египетской .
— Ты кажешься мне отпетой сукой, к тому же неразборчивой в средствах. И ты плохо кончишь, обещаю тебе.
— Я буду жаловаться на вас вышестоящему начальству, капитан. В подразделение внутренних расследований. Оскорбляете, угрожаете, пытаетесь навесить на меня какое-то дело… Вам что, больше всех надо, Кирилл Алексеевич?
— Мне не нравится история с картиной, — он уже и сам сожалел о своем внезапном порыве. Нужно помочь капитану укрепиться в этом своем сожалении и постараться быть с ним помягче. — И я подозреваю, что вы как-то причастны к краже у Гольтмана.
— Не причастна. Честное слово, — совершенно искренне сказала я. — Я просто имела неосторожность знать покойного Быкадорова. И оказалась в ненужное время в ненужном месте.
— Как у вас появилась эта чертова створка?
— О, это целая детективная история… — я со значением посмотрела на Марича. — Пардон, капитан! Мой приятель… Вы его знаете. Лаврентий Снегирь…
— Покойный, — губы капитана расползлись в иронической улыбке. Он ничего и никогда не забывал.
— Каюсь. Иногда приходится прибегать к таким невинным шуткам… Сами понимаете, время сейчас тяжелое, так что выживаем, как можем.
— Ну-ну…
— Так вот. Лаврентий купил ее где-то в провинции. Совершенно случайно. А оказалось, что она представляет большую ценность.
— Насколько большую?
— Не считайте меня за дуру, Кирилл Алексеевич. Вы же сидите сейчас со мной не просто так. Вы прекрасно знаете, сколько она стоит. Но налоги в казну мы выплатим полностью, можете в этом не сомневаться.
— Налоги — это не моя компетенция.
— Извините. Но раз вы такой борец за справедливость… Тогда закажите мне еще вина.
Марич молча поднялся со стула и отправился к стойке. Слава богу, хоть минуту я могу передохнуть. От этого неформального допроса с пристрастием у меня взмокла спина и подмышки. И теперь я ощущала тонкий запах пота, который не могла забить даже туалетная вода “True woman in blue”, подаренная мне Лаврухой на последнее Восьмое марта. Жека получила аналогичную коробочку — “True woman in red”. Я исподтишка наблюдала за Маричем. Если бы он не был поганым ментом, я бы даже могла попытаться закадрить его. И назначать ему встречи в “Пирате” по четвергам. У него хорошие руки — руки, которые готовы сомкнуться на моей шее. И хорошо очерченный рот. И ровные крупные зубы, которыми он готов рвать меня на части. Хорошенький бы получился альянс — мент и воровка, слуга закона и прожженная авантюристка.
Впрочем, не такая уж прожженная, хотя и легко обучаемая.
Марич вернулся с очередной порцией вина: теперь он взял дорогущий коллекционный “Аликант Буше”, который я не могла позволить себе последние полгода. Широкий жест, ничего не скажешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Говорят, — осторожно ответила я.
— И получили большие комиссионные?
— Пока не получила. А вообще — это не ваше дело.
— Как знать… Как знать, — он нанес первый, очень осторожный удар. — И что это за картина?
— “Всадники Апокалипсиса”. Пятнадцатый век. Лукас ван Остреа. Вряд ли вам что-нибудь скажет это имя. Оно известно узкому кругу специалистов, — еще каких специалистов, если внести в их реестр Херри-боя.
— И за сколько же вы ее продали?
— Это коммерческая тайна. А что еще говорят?
Марич запустил руку в аквариум на подоконнике и приподнял ящерицу за хвост. На меня он даже не смотрел.
— Редкостная гадость, — ящерица и вправду выглядела не очень аппетитно. — И морда какая-то фальшивая.
— Приходите в другой раз. Будут гуппи и испанские дублоны. Они здесь часто меняют экспозицию. Большие затейники.
— Да. Больших затейников у нас полно, — Марич снова провел маневр: теперь это было обманное движение. — Еще говорят, что это не просто картина, а створка триптиха.
— Верно, — я забарабанила пальцами по бокалу. — Двухстороннее изображение.
Марич достал из кармана маленькую записную книжку профессионального филера.
— “Tota pulchra es, amica mea, et macula non est in te”, — почти по складам, не отрываясь от книжки, прочел он. — “Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе”. Красиво звучит, правда?
— Не могу с вами не согласиться, — в душе моей звякнул страх, но я решила держаться до конца. Пусть Марич открывает карты первым.
— “Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе”… — задумчиво повторил Марич и посмотрел мне прямо в глаза. Вот ты и попалась, воришка, читала я в его бесстрастных зрачках. Будешь знать, как мародерствовать и вести следствие по ложному пути.
— Это вы обо мне? — нагло спросила я и закинула ногу за ногу. — Я польщена.
— Я тоже польщен. Девушка с картины похожа на вас.
— Завтра же перекрашусь под ореховое дерево…
— Не стоит. Вам идет рыжий цвет. А вот красть вам совсем не идет. Началось!..
— Красть? Что вы имеете в виду? — ни один мускул не дрогнул на моем лице.
— Вы прекрасно знаете, что я имею в виду. То досадное недоразумение с бывшим мужем вашей подруги.
— А что? Вскрылись какие-то новые обстоятельства дела?
Судя по всему, запаса прочности Маричу не хватило, он заиграл скулами и в упор посмотрел на меня.
— Это старые обстоятельства дела. Я говорил вам о похищенном. В каталоге у Гольтмана была указана одна картина. Она называлась “Рыжая в мантии”. А в последней описи коллекции эта картина отсутствует.
— Что вы говорите!.. Ее тоже украли?
— Не валяйте дурака! Вы прекрасно знаете, что “Рыжая в мантии” и картина, проданная вами на аукционе, — одно и то же.
Больше всего мне хотелось забиться под стол и захныкать, и я с трудом поборола в себе это сладкое детское желание. Нужно идти до конца.
— Ошибаетесь, капитан. Я не продавала картину. Я продала створку от триптиха. Вам подтвердит это любой эксперт.
— Плевать я хотел на экспертов, — он нетерпеливо ударил ладонью по колену. — Это одна и та же картина. И мы с вами знаем это.
— Я ничего не знаю. Эта ваша… как ее… “Рыжая в мантии”… Она заявлена в розыск?
Сейчас или никогда. Если Иосиф Семенович Гольтман, этот недорезанный любитель сюжетов и символов, подвел меня, если дал показания, что я запугивала его… Мне труба.
Но Иосиф Семенович оказался пугливой душкой, он не подвел, — именно поэтому Марич сейчас молчал.
— Так она заявлена в розыск? — повторила я свой невинный вопрос. Он прозвучал издевательски.
— Нет, — сдался Марич. — В розыск она не заявлена. К сожалению.
— Почему же — к сожалению?
Марич перегнулся через стол и прошептал:
— Потому что я не могу ухватить тебя, хотя уверен, что ты не такая овца, какой кажешься!
— А я кажусь вам овцой? — продолжала издеваться я. — Очень жаль. Хотелось бы казаться Марией Египетской .
— Ты кажешься мне отпетой сукой, к тому же неразборчивой в средствах. И ты плохо кончишь, обещаю тебе.
— Я буду жаловаться на вас вышестоящему начальству, капитан. В подразделение внутренних расследований. Оскорбляете, угрожаете, пытаетесь навесить на меня какое-то дело… Вам что, больше всех надо, Кирилл Алексеевич?
— Мне не нравится история с картиной, — он уже и сам сожалел о своем внезапном порыве. Нужно помочь капитану укрепиться в этом своем сожалении и постараться быть с ним помягче. — И я подозреваю, что вы как-то причастны к краже у Гольтмана.
— Не причастна. Честное слово, — совершенно искренне сказала я. — Я просто имела неосторожность знать покойного Быкадорова. И оказалась в ненужное время в ненужном месте.
— Как у вас появилась эта чертова створка?
— О, это целая детективная история… — я со значением посмотрела на Марича. — Пардон, капитан! Мой приятель… Вы его знаете. Лаврентий Снегирь…
— Покойный, — губы капитана расползлись в иронической улыбке. Он ничего и никогда не забывал.
— Каюсь. Иногда приходится прибегать к таким невинным шуткам… Сами понимаете, время сейчас тяжелое, так что выживаем, как можем.
— Ну-ну…
— Так вот. Лаврентий купил ее где-то в провинции. Совершенно случайно. А оказалось, что она представляет большую ценность.
— Насколько большую?
— Не считайте меня за дуру, Кирилл Алексеевич. Вы же сидите сейчас со мной не просто так. Вы прекрасно знаете, сколько она стоит. Но налоги в казну мы выплатим полностью, можете в этом не сомневаться.
— Налоги — это не моя компетенция.
— Извините. Но раз вы такой борец за справедливость… Тогда закажите мне еще вина.
Марич молча поднялся со стула и отправился к стойке. Слава богу, хоть минуту я могу передохнуть. От этого неформального допроса с пристрастием у меня взмокла спина и подмышки. И теперь я ощущала тонкий запах пота, который не могла забить даже туалетная вода “True woman in blue”, подаренная мне Лаврухой на последнее Восьмое марта. Жека получила аналогичную коробочку — “True woman in red”. Я исподтишка наблюдала за Маричем. Если бы он не был поганым ментом, я бы даже могла попытаться закадрить его. И назначать ему встречи в “Пирате” по четвергам. У него хорошие руки — руки, которые готовы сомкнуться на моей шее. И хорошо очерченный рот. И ровные крупные зубы, которыми он готов рвать меня на части. Хорошенький бы получился альянс — мент и воровка, слуга закона и прожженная авантюристка.
Впрочем, не такая уж прожженная, хотя и легко обучаемая.
Марич вернулся с очередной порцией вина: теперь он взял дорогущий коллекционный “Аликант Буше”, который я не могла позволить себе последние полгода. Широкий жест, ничего не скажешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105