Он украл славу Лукаса. Все они украли…
— Только не говорите об этом искусствоведам, Херри, — я приложила палец к губам. — Иначе они вас просто распнут. И никакого воскрешения на третий день, учтите.
— Лукас — это больше, чем живопись, Катрин. Лукас — это тайна бытия, вы меня понимаете?
Я тяжело вздохнула. Тихо помешанный человек. В каждой клетке его тела сидит Лукас Устрица. В каждой капле его спермы сидит Лукас Устрица. Даже в стеклах его добропорядочных очков видны отблески апокалиптического огня. Лукас Устрица был мастер разводить такой огонь.
— Едемте в ваш Мертвый город, Херри. Иначе вы живьем меня сожрете, и до родины я не доберусь…
* * *
Если верить указателям, мы ехали в Харлинген.
Вернее, не в сам Харлинген, а в небольшой рыбацкий поселок к северо-востоку. Вот уже несколько часов я не отрываясь наблюдала за Херри-боем. Только сначала меня привлекал пейзаж за окнами машины: все эти маленькие аккуратные города, мельницы, судоходные каналы, шлюзы и дренажные установки. Запах еще невидимого моря присутствовал во всем, даже в выхлопных газах и в стерильных бутербродах, которые Херри-бой покупал на заправках. Он был везде, и я чувствовала его.
— Deus mare, Batavus litora fecit… — улыбаясь, сказал мне Херри-бой. — “Бог создал море, а голландцы берега”. Это правда, Катрин. Вы скоро поймете это.
С этой минуты я смотрела только на него. Херри-бой, возвращающийся в свое родовое гнездо, к пчело-матке по имени Лукас ван Остреа, — на это стоило взглянуть пристальнее. И чем ближе мы были к Хар-лингену, тем выразительнее становилось лицо Херри-боя. Оно как будто очнулось от зимней спячки и теперь вбирало в себя краски окружающего мира. Обычно безвольный подбородок Херри круто выгнулся, скулы приобрели мужественную основательность, а плоский лоб — рельефность. Теперь горящие, глубоко посаженные глаза вовсе не казались инородными на этом лице: оно приобрело удивительную законченность. Черт возьми, а он красив! Я еду в машине с самым красивым самцом Голландии, который обещает мне тайну. От Херри-боя стали исходить токи совершенно неведомой мне энергии. Если бы он не был аскетом, я назвала бы эту энергию эротической. Но теперь я совсем не была уверена в аскетизме Херри. Теперь я ни в чем не была уверена. Метаморфозы, которые происходили с ним, пугали меня и притягивали одновременно. Я не могла разгадать их, как до этого, еще в Питере, не смогла разгадать тайну картины. Он обещал показать мне нечто из ряда вон — ради этого я приехала в Голландию. Но только ли ради этого? Я приехала, стоило только ему снять телефонную трубку и позвать меня. Заманить в эту марципановую страну, подозрительно смахивающую на табакерку.
— Вы так на меня смотрите, Катрин… — Херри-бой улыбнулся, и улыбка его тоже была эротичной.
— Вовсе нет, — я смутилась так страшно, как будто меня застали за мастурбацией. — Я слушаю вас. Вы ведь говорили…
— Я говорил о Мертвом городе. Он находится на острове, Катрин.
Поздравляю, Катерина Мстиславовна, тебя везут на остров.
— Здесь много островов. Это все борьба моря с сушей, не всегда успешная. Фризские острова как раз напротив Харлингена. Сейчас там масса морских курортов. Но Мертвый город — это совсем другое…
От этой ничего не значащей фразы мне вдруг стало не по себе. “Совсем другое”. Херри-бой тоже стал совсем другим. Все свое самаркандское детство я провела в борьбе с ночными страхами: стоило только ночи заползти в комнату, как привычные и изученные до дыр предметы приобретали совершенно фантастические очертания. Они были совсем не тем, за кого выдавали себя днем. Только когда мне исполнилось десять, я окончательно избавилась от этого страха перед ночью. И вот теперь он вернулся снова. Нужно было настоять, чтобы Лавруха поехал со мной…
Мы проскочили Харлинген и — уже в сумерках — добрались до рыбацкого поселка на побережье. Первым делом Херри-бой пробежался по продуктовым лавкам, и скоро заднее сиденье “Форда” было заставлено коробками.
— Вы с ума сошли, Херри. Здесь же на взвод хватит.
— Я не так часто выбираюсь. И потом — у меня гости. Вы — мой гость.
Херри подогнал “Форд” к пристани: он был полон решимости отправиться сейчас же. Пока я наблюдала, как он перегружает коробки в катер, такой же допотопный, как и “Форд”, поднялся ветер. От такого любимого мной моря неожиданно пахнуло затхлостью и тленом. Нет, ночное путешествие совсем не прельщало меня.
— Послушайте, Херри, — я попыталась придать голосу максимальную беспечность. — Здесь наверняка есть гостиница. Я могу остаться до утра. А утром вы заберете меня…
— Зачем? — удивился Херри-бой.
— Плыть куда-то ночью…
— Почему куда-то? Вы.чего-то боитесь, Катрин? Вы выглядите очень взволнованной…
— Разве? Просто я полна впечатлений… Новая страна. Вы должны понимать.
— Едемте, — он взял меня за руку.
— Нет, — я с трудом удержалась, чтобы не усесться посреди дороги.
— Я не понимаю, Катрин… — Херри-бой покачал головой, и я вдруг увидела себя его глазами: вздорная русская женщина, устраивающая истерики на пути в бухту. В конце концов, это просто неприлично.
— Ну хорошо… Зайдемте куда-нибудь, пропустим по стаканчику. И я буду готова, обещаю вам…
Он был вынужден согласиться.
Я сама выбрала крошечный кабачок на набережной — прямо против пристани, заставленной лодками, катерами и прогулочными яхтами. Кабачок был выложен бело-голубыми дельфтскими изразцами, которые обожают туристы, и украшен медными гравюрами с видами старой Голландии.
Херри-боя здесь хорошо знали: он то и дело отвечал на приветствия. Пару раз я перехватила недвусмысленные добродушные взгляды: судя по всему, меня посчитали за девушку Херри-боя. А официантка — пожилая матрона в кломпах и залитом соусом переднике — даже подмигнула мне: не упускай свой шанс, девочка. Херри-бой — парень что надо! В кабачке с развеселым названием “Приют девственницы” я успокоилась окончательно. Отсюда просматривались указатели на пристани, и я сразу же нашла то, что искала: “МЕРТВЫЙ ГОРОД ОСТРЕА. ЭКСКУРСИИ”. Похоже, это действительно не гнездо Дракулы, а уважаемый музей. И Херри-бой — уважаемый смотритель музея. Его директор и старший научный сотрудник.
— Вы обещали рассказать мне, Катрин.
Пиво и свежепросоленная сельдь были великолепными, название кабачка привело меня в восторг, и я решила больше не мучить Херри-боя ожиданием.
— “Всадники” у меня, Херри. И я готова начать переговоры.
Его реакция оказалась неожиданной: он едва не ударил меня.
— “Всадники” у вас? И вы скрывали это целый день? Вы ничего не сказали мне?.. Это… Это inhumanity, Катрин… Вы не должны были так поступать со мной…
— Да бросьте, Херри, — теперь я откровенно любовалась им.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Только не говорите об этом искусствоведам, Херри, — я приложила палец к губам. — Иначе они вас просто распнут. И никакого воскрешения на третий день, учтите.
— Лукас — это больше, чем живопись, Катрин. Лукас — это тайна бытия, вы меня понимаете?
Я тяжело вздохнула. Тихо помешанный человек. В каждой клетке его тела сидит Лукас Устрица. В каждой капле его спермы сидит Лукас Устрица. Даже в стеклах его добропорядочных очков видны отблески апокалиптического огня. Лукас Устрица был мастер разводить такой огонь.
— Едемте в ваш Мертвый город, Херри. Иначе вы живьем меня сожрете, и до родины я не доберусь…
* * *
Если верить указателям, мы ехали в Харлинген.
Вернее, не в сам Харлинген, а в небольшой рыбацкий поселок к северо-востоку. Вот уже несколько часов я не отрываясь наблюдала за Херри-боем. Только сначала меня привлекал пейзаж за окнами машины: все эти маленькие аккуратные города, мельницы, судоходные каналы, шлюзы и дренажные установки. Запах еще невидимого моря присутствовал во всем, даже в выхлопных газах и в стерильных бутербродах, которые Херри-бой покупал на заправках. Он был везде, и я чувствовала его.
— Deus mare, Batavus litora fecit… — улыбаясь, сказал мне Херри-бой. — “Бог создал море, а голландцы берега”. Это правда, Катрин. Вы скоро поймете это.
С этой минуты я смотрела только на него. Херри-бой, возвращающийся в свое родовое гнездо, к пчело-матке по имени Лукас ван Остреа, — на это стоило взглянуть пристальнее. И чем ближе мы были к Хар-лингену, тем выразительнее становилось лицо Херри-боя. Оно как будто очнулось от зимней спячки и теперь вбирало в себя краски окружающего мира. Обычно безвольный подбородок Херри круто выгнулся, скулы приобрели мужественную основательность, а плоский лоб — рельефность. Теперь горящие, глубоко посаженные глаза вовсе не казались инородными на этом лице: оно приобрело удивительную законченность. Черт возьми, а он красив! Я еду в машине с самым красивым самцом Голландии, который обещает мне тайну. От Херри-боя стали исходить токи совершенно неведомой мне энергии. Если бы он не был аскетом, я назвала бы эту энергию эротической. Но теперь я совсем не была уверена в аскетизме Херри. Теперь я ни в чем не была уверена. Метаморфозы, которые происходили с ним, пугали меня и притягивали одновременно. Я не могла разгадать их, как до этого, еще в Питере, не смогла разгадать тайну картины. Он обещал показать мне нечто из ряда вон — ради этого я приехала в Голландию. Но только ли ради этого? Я приехала, стоило только ему снять телефонную трубку и позвать меня. Заманить в эту марципановую страну, подозрительно смахивающую на табакерку.
— Вы так на меня смотрите, Катрин… — Херри-бой улыбнулся, и улыбка его тоже была эротичной.
— Вовсе нет, — я смутилась так страшно, как будто меня застали за мастурбацией. — Я слушаю вас. Вы ведь говорили…
— Я говорил о Мертвом городе. Он находится на острове, Катрин.
Поздравляю, Катерина Мстиславовна, тебя везут на остров.
— Здесь много островов. Это все борьба моря с сушей, не всегда успешная. Фризские острова как раз напротив Харлингена. Сейчас там масса морских курортов. Но Мертвый город — это совсем другое…
От этой ничего не значащей фразы мне вдруг стало не по себе. “Совсем другое”. Херри-бой тоже стал совсем другим. Все свое самаркандское детство я провела в борьбе с ночными страхами: стоило только ночи заползти в комнату, как привычные и изученные до дыр предметы приобретали совершенно фантастические очертания. Они были совсем не тем, за кого выдавали себя днем. Только когда мне исполнилось десять, я окончательно избавилась от этого страха перед ночью. И вот теперь он вернулся снова. Нужно было настоять, чтобы Лавруха поехал со мной…
Мы проскочили Харлинген и — уже в сумерках — добрались до рыбацкого поселка на побережье. Первым делом Херри-бой пробежался по продуктовым лавкам, и скоро заднее сиденье “Форда” было заставлено коробками.
— Вы с ума сошли, Херри. Здесь же на взвод хватит.
— Я не так часто выбираюсь. И потом — у меня гости. Вы — мой гость.
Херри подогнал “Форд” к пристани: он был полон решимости отправиться сейчас же. Пока я наблюдала, как он перегружает коробки в катер, такой же допотопный, как и “Форд”, поднялся ветер. От такого любимого мной моря неожиданно пахнуло затхлостью и тленом. Нет, ночное путешествие совсем не прельщало меня.
— Послушайте, Херри, — я попыталась придать голосу максимальную беспечность. — Здесь наверняка есть гостиница. Я могу остаться до утра. А утром вы заберете меня…
— Зачем? — удивился Херри-бой.
— Плыть куда-то ночью…
— Почему куда-то? Вы.чего-то боитесь, Катрин? Вы выглядите очень взволнованной…
— Разве? Просто я полна впечатлений… Новая страна. Вы должны понимать.
— Едемте, — он взял меня за руку.
— Нет, — я с трудом удержалась, чтобы не усесться посреди дороги.
— Я не понимаю, Катрин… — Херри-бой покачал головой, и я вдруг увидела себя его глазами: вздорная русская женщина, устраивающая истерики на пути в бухту. В конце концов, это просто неприлично.
— Ну хорошо… Зайдемте куда-нибудь, пропустим по стаканчику. И я буду готова, обещаю вам…
Он был вынужден согласиться.
Я сама выбрала крошечный кабачок на набережной — прямо против пристани, заставленной лодками, катерами и прогулочными яхтами. Кабачок был выложен бело-голубыми дельфтскими изразцами, которые обожают туристы, и украшен медными гравюрами с видами старой Голландии.
Херри-боя здесь хорошо знали: он то и дело отвечал на приветствия. Пару раз я перехватила недвусмысленные добродушные взгляды: судя по всему, меня посчитали за девушку Херри-боя. А официантка — пожилая матрона в кломпах и залитом соусом переднике — даже подмигнула мне: не упускай свой шанс, девочка. Херри-бой — парень что надо! В кабачке с развеселым названием “Приют девственницы” я успокоилась окончательно. Отсюда просматривались указатели на пристани, и я сразу же нашла то, что искала: “МЕРТВЫЙ ГОРОД ОСТРЕА. ЭКСКУРСИИ”. Похоже, это действительно не гнездо Дракулы, а уважаемый музей. И Херри-бой — уважаемый смотритель музея. Его директор и старший научный сотрудник.
— Вы обещали рассказать мне, Катрин.
Пиво и свежепросоленная сельдь были великолепными, название кабачка привело меня в восторг, и я решила больше не мучить Херри-боя ожиданием.
— “Всадники” у меня, Херри. И я готова начать переговоры.
Его реакция оказалась неожиданной: он едва не ударил меня.
— “Всадники” у вас? И вы скрывали это целый день? Вы ничего не сказали мне?.. Это… Это inhumanity, Катрин… Вы не должны были так поступать со мной…
— Да бросьте, Херри, — теперь я откровенно любовалась им.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105