Всем нам тяжело. И тебе. И мне. И папе. Но, милая, я очень стараюсь, и скоро мне обязательно станет лучше. Я уже кое-что вспоминаю. Сегодня, например, вспомнила, как рожала Джеймса.
Сисси застыла.
– Правда? – спросила она, сжимая львенка и упорно глядя в окно.
– Правда.
– А я? Меня ты не помнишь? Я ведь родилась первой! – Сердитые золотистые глаза уставились на нее, словно обвиняя во лжи.
Марла почувствовала укол вины и хотела солгать, но поняла, что не стоит. Только хуже будет. Сисси умеет распознавать ложь.
– Пока нет.
Сисси зло фыркнула. Губы ее скривились в едкой, горькой улыбке.
– Наверно, и не вспомнишь. Никогда.
– Конечно, вспомню. Дай мне время.
Марла погладила дочь по щеке, но девочка дернулась, словно обжегшись.
– Ты сегодня ко мне ворвалась, как ненормальная. Как будто привидение увидела. Напугала меняло смерти.
– Милая...
– А потом... – дрожащим голосом продолжала Сисси, – потом я выхожу и вижу, что ты катаешься по полу и кричишь не своим голосом и... – голос ее дрогнул и сломался.
У Марлы сердце кровью обливалось. Она хотела сжать дочь в объятиях, поклясться, что никогда ее не отпустит, но стоило ей дотронуться до ее руки, как Сисси вздрогнула и отодвинулась. Тяжело вздохнув, Марла поднялась на ноги. Так она ничего не добьется. Что бы она ни делала, становится только хуже.
Ник ждал ее, прислонившись к двери плечом. Увидев Марлу, он отступил на шаг.
– Она меня ненавидит, – прошептала Марла, входя вместе с ним в лифт.
– Многие подростки ведут себя с матерями так, словно их ненавидят.
Он нажал кнопку первого этажа.
– Нет, дело не только в этом.
– Сейчас тебе об этом беспокоиться не стоит.
Он приподнял ее голову за подбородок и заглянул ей в глаза.
– Думаешь, есть более важные проблемы?
– Прежде всего тебе надо все вспомнить.
– Поверь, ничего я так не хочу, как этого.
Он перевел взгляд на ее израненные губы, и Марле вдруг почудилось, что сейчас он ее поцелует. Воздух в кабине сгустился; стало трудно дышать. Но в следующий миг двери отворились, и Ник убрал руку.
В фойе, перебирая костлявыми пальцами жемчужное ожерелье, стояла Юджиния. Она перевела взгляд с невестки на сына, и уголки губ ее недовольно опустились.
– Я вызвала Ларса. Он вас отвезет.
– Я сам справлюсь, – ответил Ник, подавая Марле плащ из стенного шкафа.
– Но он уже разогрел машину и...
– Я сказал, сам справлюсь, – отрезал Ник.
Ник помог Марле надеть плащ, накинул свою потрепанную куртку и, держа Марлу под локоть, вывел ее из дома по кирпичной дорожке к подъезду, где стоял его старенький «Додж». Выглядел автомобиль так, словно находился при последнем издыхании: наверняка, подумала Марла, у него протекает бак – и хорошо, если только это!
– Почему ты так живешь? – спросила она. – Почему ты изгой?
Он криво усмехнулся в ответ:
– Потому что так хочу.
Он помог ей сесть на пассажирское сиденье и сам уселся за руль. Запыхтел изношенный мотор, и «Додж» тронулся с места.
– Тебе это нравится?
– Очень.
– Почему?
Он притормозил у кодового замка, нажал серию цифр, и электронные ворота бесшумно распахнулись.
– Не люблю проторенных путей.
– Паршивая овца? Волк-одиночка? Или медведь-шатун?
– Называй как хочешь, – пожал плечами Ник. – Я никогда об этом не думал. Просто поступал так, как хочу. – Он бросил на нее быстрый взгляд. – Почему-то людей это бесит.
– Представляю.
Ветровое стекло быстро затуманилось, отгородив тесную – слишком тесную – кабину от остального мира.
– Как ты себя чувствуешь?
– Как в аду. И не говори, что выгляжу еще хуже. Сама знаю.
Марла обернулась через плечо. У ярко освещенного окна гостиной виднелся темный силуэт Юджинии. Выше, в окне Сисси, тоже горел свет, но самой ее было не видно. Девочка не потрудилась встать и проводить мать взглядом. Неудивительно. Для их отношений затрепанное слово «натянутые» не подходит – слишком мягко. Что же она за мать? Почему не помнит ребенка, который четырнадцать лет был частью ее жизни?
Марла вздохнула, прислонившись головой к стеклу. Она устала, переволновалась, у нее все болело – сильнее всего, челюсти, – и еще она снова оказалась наедине с Ником. Близко к нему. Слишком близко. Бедро его, обтянутое джинсами, почти касалось ее бедра.
Она могла бы протянуть руку и дотронуться до него. Но не стала. И никогда не станет. Так она говорила себе, пока Ник гнал машину по мокрому асфальту, в котором отражались фонари. Дождь стучал по стеклу; из микрофона доносились приглушенные звуки кантри.
– Так отчего это случилось? – спросил Ник, притормаживая на крутом спуске, отделяющем квартал небоскребов от более скромного района.
Здесь, несмотря на поздний час, было людно: мчались автомобили, разбрызгивая грязь, спешили укрыться от дождя пешеходы.
– Не знаю, – пожала плечами Марла. – Может, от переживаний, а может, суп не удался.
– И ты не почувствовала, что тебя тошнит?
– Самую малость. Решила, что само пройдет.
По взгляду Ника нетрудно было догадаться, как он расценивает ее умственные способности.
– Значит, просто проснулась и...
– Нет, – ответила Марла, решив рассказать ему правду. – Я проснулась не оттого, что меня затошнило. Было кое-что еще. – Скользнув взглядом в его сторону, она заметила, что Ник крепче сжал руль. – Я проснулась, потому что кое-что услышала.
– Что?
«Скажу, все равно хуже не будет», – подумала она.
– Понимаю, это звучит как бред, но я проснулась с явственным ощущением, что в комнате кто-то есть. Мужчина. Он наклонился над кроватью и прошептал что-то вроде: «Сдохни, сука!»
– Что?! Марла, ты серьезно? – Ник вздернул голову. – У тебя в спальне кто-то был?
– Знаю, знаю, это паранойя, – поспешно ответила она. – Я вскочила, осмотрела спальню, потом пошла... нет, побежала к детям. Но я никого не нашла, решила, что мне приснился дурной сон, и снова легла в постель. – Стоило припомнить этот ужас, это твердое убеждение, что кто-то пробрался к ней в спальню, – и по коже у нее побежали мурашки. – Говорю же, это ерунда.
Вокруг губ и глаз его резко обозначились морщины.
– Надо было позвать меня.
– Я решила, что это сон. И потом, в детской меня отвлекло воспоминание. Я вспомнила, как рожала Джеймса.
– Правда? А еще что?
– Пока ничего, но в какой-то миг мне показалось, что еще немного – и все вспомню! Я вынула малыша из кроватки, подержала немного, положила обратно и вернулась к себе. Тут-то мне и стало плохо. Мне кажется, что память возвращается. Вот почему я не хочу в больницу. Не хочу откатываться назад. Не хочу, чтобы меня пичкали лекарствами, мешающими думать и вспоминать. – Она дотронулась до его руки. – Я должна все вспомнить, и как можно скорее. Иначе свихнусь.
– Кажется, я тебя понимаю.
Марла уронила руку на колено и откинулась на сиденье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Сисси застыла.
– Правда? – спросила она, сжимая львенка и упорно глядя в окно.
– Правда.
– А я? Меня ты не помнишь? Я ведь родилась первой! – Сердитые золотистые глаза уставились на нее, словно обвиняя во лжи.
Марла почувствовала укол вины и хотела солгать, но поняла, что не стоит. Только хуже будет. Сисси умеет распознавать ложь.
– Пока нет.
Сисси зло фыркнула. Губы ее скривились в едкой, горькой улыбке.
– Наверно, и не вспомнишь. Никогда.
– Конечно, вспомню. Дай мне время.
Марла погладила дочь по щеке, но девочка дернулась, словно обжегшись.
– Ты сегодня ко мне ворвалась, как ненормальная. Как будто привидение увидела. Напугала меняло смерти.
– Милая...
– А потом... – дрожащим голосом продолжала Сисси, – потом я выхожу и вижу, что ты катаешься по полу и кричишь не своим голосом и... – голос ее дрогнул и сломался.
У Марлы сердце кровью обливалось. Она хотела сжать дочь в объятиях, поклясться, что никогда ее не отпустит, но стоило ей дотронуться до ее руки, как Сисси вздрогнула и отодвинулась. Тяжело вздохнув, Марла поднялась на ноги. Так она ничего не добьется. Что бы она ни делала, становится только хуже.
Ник ждал ее, прислонившись к двери плечом. Увидев Марлу, он отступил на шаг.
– Она меня ненавидит, – прошептала Марла, входя вместе с ним в лифт.
– Многие подростки ведут себя с матерями так, словно их ненавидят.
Он нажал кнопку первого этажа.
– Нет, дело не только в этом.
– Сейчас тебе об этом беспокоиться не стоит.
Он приподнял ее голову за подбородок и заглянул ей в глаза.
– Думаешь, есть более важные проблемы?
– Прежде всего тебе надо все вспомнить.
– Поверь, ничего я так не хочу, как этого.
Он перевел взгляд на ее израненные губы, и Марле вдруг почудилось, что сейчас он ее поцелует. Воздух в кабине сгустился; стало трудно дышать. Но в следующий миг двери отворились, и Ник убрал руку.
В фойе, перебирая костлявыми пальцами жемчужное ожерелье, стояла Юджиния. Она перевела взгляд с невестки на сына, и уголки губ ее недовольно опустились.
– Я вызвала Ларса. Он вас отвезет.
– Я сам справлюсь, – ответил Ник, подавая Марле плащ из стенного шкафа.
– Но он уже разогрел машину и...
– Я сказал, сам справлюсь, – отрезал Ник.
Ник помог Марле надеть плащ, накинул свою потрепанную куртку и, держа Марлу под локоть, вывел ее из дома по кирпичной дорожке к подъезду, где стоял его старенький «Додж». Выглядел автомобиль так, словно находился при последнем издыхании: наверняка, подумала Марла, у него протекает бак – и хорошо, если только это!
– Почему ты так живешь? – спросила она. – Почему ты изгой?
Он криво усмехнулся в ответ:
– Потому что так хочу.
Он помог ей сесть на пассажирское сиденье и сам уселся за руль. Запыхтел изношенный мотор, и «Додж» тронулся с места.
– Тебе это нравится?
– Очень.
– Почему?
Он притормозил у кодового замка, нажал серию цифр, и электронные ворота бесшумно распахнулись.
– Не люблю проторенных путей.
– Паршивая овца? Волк-одиночка? Или медведь-шатун?
– Называй как хочешь, – пожал плечами Ник. – Я никогда об этом не думал. Просто поступал так, как хочу. – Он бросил на нее быстрый взгляд. – Почему-то людей это бесит.
– Представляю.
Ветровое стекло быстро затуманилось, отгородив тесную – слишком тесную – кабину от остального мира.
– Как ты себя чувствуешь?
– Как в аду. И не говори, что выгляжу еще хуже. Сама знаю.
Марла обернулась через плечо. У ярко освещенного окна гостиной виднелся темный силуэт Юджинии. Выше, в окне Сисси, тоже горел свет, но самой ее было не видно. Девочка не потрудилась встать и проводить мать взглядом. Неудивительно. Для их отношений затрепанное слово «натянутые» не подходит – слишком мягко. Что же она за мать? Почему не помнит ребенка, который четырнадцать лет был частью ее жизни?
Марла вздохнула, прислонившись головой к стеклу. Она устала, переволновалась, у нее все болело – сильнее всего, челюсти, – и еще она снова оказалась наедине с Ником. Близко к нему. Слишком близко. Бедро его, обтянутое джинсами, почти касалось ее бедра.
Она могла бы протянуть руку и дотронуться до него. Но не стала. И никогда не станет. Так она говорила себе, пока Ник гнал машину по мокрому асфальту, в котором отражались фонари. Дождь стучал по стеклу; из микрофона доносились приглушенные звуки кантри.
– Так отчего это случилось? – спросил Ник, притормаживая на крутом спуске, отделяющем квартал небоскребов от более скромного района.
Здесь, несмотря на поздний час, было людно: мчались автомобили, разбрызгивая грязь, спешили укрыться от дождя пешеходы.
– Не знаю, – пожала плечами Марла. – Может, от переживаний, а может, суп не удался.
– И ты не почувствовала, что тебя тошнит?
– Самую малость. Решила, что само пройдет.
По взгляду Ника нетрудно было догадаться, как он расценивает ее умственные способности.
– Значит, просто проснулась и...
– Нет, – ответила Марла, решив рассказать ему правду. – Я проснулась не оттого, что меня затошнило. Было кое-что еще. – Скользнув взглядом в его сторону, она заметила, что Ник крепче сжал руль. – Я проснулась, потому что кое-что услышала.
– Что?
«Скажу, все равно хуже не будет», – подумала она.
– Понимаю, это звучит как бред, но я проснулась с явственным ощущением, что в комнате кто-то есть. Мужчина. Он наклонился над кроватью и прошептал что-то вроде: «Сдохни, сука!»
– Что?! Марла, ты серьезно? – Ник вздернул голову. – У тебя в спальне кто-то был?
– Знаю, знаю, это паранойя, – поспешно ответила она. – Я вскочила, осмотрела спальню, потом пошла... нет, побежала к детям. Но я никого не нашла, решила, что мне приснился дурной сон, и снова легла в постель. – Стоило припомнить этот ужас, это твердое убеждение, что кто-то пробрался к ней в спальню, – и по коже у нее побежали мурашки. – Говорю же, это ерунда.
Вокруг губ и глаз его резко обозначились морщины.
– Надо было позвать меня.
– Я решила, что это сон. И потом, в детской меня отвлекло воспоминание. Я вспомнила, как рожала Джеймса.
– Правда? А еще что?
– Пока ничего, но в какой-то миг мне показалось, что еще немного – и все вспомню! Я вынула малыша из кроватки, подержала немного, положила обратно и вернулась к себе. Тут-то мне и стало плохо. Мне кажется, что память возвращается. Вот почему я не хочу в больницу. Не хочу откатываться назад. Не хочу, чтобы меня пичкали лекарствами, мешающими думать и вспоминать. – Она дотронулась до его руки. – Я должна все вспомнить, и как можно скорее. Иначе свихнусь.
– Кажется, я тебя понимаю.
Марла уронила руку на колено и откинулась на сиденье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103