Ведь потом ему придется терпеть ваши треклятые разговоры. Ой!
Я думаю, что за время, проведенное нами во дворце Ивенира, произошло лишь еще одно происшествие, заслуживающее упоминания. Я узнал о нем уже позднее, после нашего возвращения в Гаспид, когда известие о нем затмили другие события.
Хозяин, я уже писал, что доктор часто отправлялась на прогулки – пешие и в седле – одна. Иногда она уезжала на восходе Ксамиса и возвращалась уже в сумерках. Такое поведение казалось безрассудным не только мне, но и всем остальным, и, даже когда доктору хватало здравого смысла приглашать с собой меня, я недоумевал насчет ее мотивов. Прогулки эти были крайне странными. Она могла брести часами, как простая селянка. Она брала с собой книги, маленькие и не очень, которые приобрела за солидные деньги в Гаспиде, заполненные рисунками, чертежами и описаниями местных растений и животных. Она старалась не спугнуть птиц и малых зверушек, пересекающих нашу тропу. Она разглядывала их с вниманием, которое казалось мне неестественным, поскольку охотиться на них она не собиралась.
Прогулки в седле были не столь изматывающими, хотя я думаю, что в таких случаях доктор не шла пешком только потому, что намеченный поход был слишком дальним, а к ночи она всегда возвращалась домой.
Хотя поначалу эти походы и вызывали у меня недоумение, хотя я и раздражался, вынужденный весь день проводить на ногах, но мало-помалу я стал получать от них удовольствие. Мой хозяин и доктор ждали, что я буду рядом с ней, а потому совесть моя была спокойна – ведь я всего лишь выполнял свой двойной долг.
Мы шли, или ехали молча, или говорили о всяких пустяках, или о медицине, или о философии, или об истории, или о тысяче других вещей. Мы останавливались, чтобы поесть, или насладиться прекрасным видом, или рассмотреть какое-нибудь животное, мы заглядывали в книги и пытались понять, тех ли животных, о которых написано, мы видим, или же автор руководствовался только своей фантазией, мы пытались расшифровать приблизительные карты, скопированные доктором в библиотеке, мы останавливали лесорубов и селян, уточняя дорогу, мы собирали перья, цветы, маленькие камни, раковины, скорлупки яиц и в конце концов возвращались во дворец, не сделав ничего существенного, но сердце мое при этом было исполнено радости, а голова кружилась от безумного удовольствия.
Скоро я уже хотел, чтобы она брала меня во все свои походы, и, только когда мы вернулись в Гаспид, горько пожалел, что не сделал того, о чем так часто думал в Ивенире, когда доктор уходила на свои прогулки одна. А думал я о том, чтобы потихоньку пойти за ней. О том, чтобы выследить ее, узнать, куда она ходит, тайком за ней понаблюдать.
Уже несколько лун спустя в Гаспиде я узнал, что двое моих сотоварищей из младших дворцовых служителей наткнулись на доктора, когда она гуляла одна. Их звали Аумст и Пумьел – пажи барона Сермила и принца Хреза соответственно, но знакомство мое с ними было шапочным и, по правде говоря, особой симпатии они у меня не вызывали. У них была репутация скандалистов, мошенников и распутников, и, конечно, оба хвастались числом проломленных голов, обставленных в карты слуг и покоренных городских девушек. Ходили слухи, что Пумьел годом раньше чуть не убил одного младшего пажа, который пожаловался своему хозяину, что старший паж отбирает у него деньги. Честной схватки не было – на парня набросились сзади и оглушили ударом по голове. Совершенно наглым образом Пумьел даже не отрицал этого (по крайней мере, в разговоре с нами), полагая, что тем сильнее мы будем его бояться. Аумст был не так отвратителен, но, по общему мнению, лишь потому, что ему не хватало воображения.
Они рассказывали, что решили погулять в лесу и ушли довольно далеко от дворца. День уже клонился к вечеру, который выдался особенно теплым. Пажи возвращались в Ивенир с дичью в сумках, довольные результатами охоты и предвкушая вечернюю трапезу. И тут им попался королевский ксул, животное вообще довольно редкое, а это еще оказалось, по их уверениям, совершенно белое. Оно двигалось по лесу, как резвый, бледный призрак, и они, бросив сумки и приготовив луки, побежали следом, стараясь не шуметь.
Никто из них не думал, что делать, если удастся пристрелить животное. Рассказать об этом они бы все равно никому не смогли, потому что охота на ксула – королевская привилегия, а размеры животного не позволили бы отнести его к недобросовестному мяснику, даже найдись такой смельчак, который не побоялся бы королевского гнева в случае разоблачения. И тем не менее они преследовали животное, подстегиваемые охотничьим азартом, который, возможно, впитали с молоком матери.
Ксула они не поймали. Приблизившись к небольшому горному озеру, окруженному лесом, зверь вдруг пустился с места в карьер и за какие-то мгновения оказался недосягаемым даже для самых искусных лучников.
Пажи добрались до вершины небольшого кряжа как раз вовремя – животное на их глазах исчезло в зарослях кустов, отчего у охотников упало сердце. Но это расстройство было сведено на нет тем, что они увидели в следующее мгновение.
Поразительно красивая и абсолютно голая женщина вышла из озера, глядя в ту сторону, куда унесся ксул.
Вот почему, оказывается, ксул ускакал с такой бешеной скоростью; правда, взамен пажи получали более приятный объект для охоты. Женщина была высокая и темноволосая. У нее были длинные ноги, слишком плоский живот, правда, не слишком отвечал общепринятым канонам красоты, но зато груди, хотя и не очень крупные, выглядели высокими и налитыми. Поначалу ни Аумст, ни Пумьел ее не узнали. Но это была доктор. Она перестала смотреть вслед умчавшемуся ксулу и вернулась в воду – поплыла легко, как рыба, в направлении молодых людей.
Она вышла на берег как раз там, где сверху лежали, притаившись, Аумст и Пумьел. И тут пажи поняли, что именно здесь она и оставила свои одежды. Перед ними была женщина – одна, без сопровождающих, без спутника и, насколько им было известно, без мужа или покровителя при дворе. И опять же ни один не дал себе труда подумать – на самом-то деле покровитель при дворе у нее был, к тому же такой, что все остальные перед ним меркли. Это светлокожее обнаженное тело возбудило их куда как сильнее, чем исчезнувшая дичь, и азарт еще более сильный, чем охотничий, обуял их, распалил, застил их разум.
Под кронами деревьев было темно, птицы, вспугнутые убежавшим ксулом, поднялись в небо и оглашали окрестности криками, которые могли надежно заглушить звуки их приближения, пусть даже не вполне бесшумного.
Они могут оглушить ее или напасть неожиданно и завязать ей глаза. Женщина их даже не увидит, иными словами, они смогут овладеть ею, не рискуя быть обнаруженными и наказанными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Я думаю, что за время, проведенное нами во дворце Ивенира, произошло лишь еще одно происшествие, заслуживающее упоминания. Я узнал о нем уже позднее, после нашего возвращения в Гаспид, когда известие о нем затмили другие события.
Хозяин, я уже писал, что доктор часто отправлялась на прогулки – пешие и в седле – одна. Иногда она уезжала на восходе Ксамиса и возвращалась уже в сумерках. Такое поведение казалось безрассудным не только мне, но и всем остальным, и, даже когда доктору хватало здравого смысла приглашать с собой меня, я недоумевал насчет ее мотивов. Прогулки эти были крайне странными. Она могла брести часами, как простая селянка. Она брала с собой книги, маленькие и не очень, которые приобрела за солидные деньги в Гаспиде, заполненные рисунками, чертежами и описаниями местных растений и животных. Она старалась не спугнуть птиц и малых зверушек, пересекающих нашу тропу. Она разглядывала их с вниманием, которое казалось мне неестественным, поскольку охотиться на них она не собиралась.
Прогулки в седле были не столь изматывающими, хотя я думаю, что в таких случаях доктор не шла пешком только потому, что намеченный поход был слишком дальним, а к ночи она всегда возвращалась домой.
Хотя поначалу эти походы и вызывали у меня недоумение, хотя я и раздражался, вынужденный весь день проводить на ногах, но мало-помалу я стал получать от них удовольствие. Мой хозяин и доктор ждали, что я буду рядом с ней, а потому совесть моя была спокойна – ведь я всего лишь выполнял свой двойной долг.
Мы шли, или ехали молча, или говорили о всяких пустяках, или о медицине, или о философии, или об истории, или о тысяче других вещей. Мы останавливались, чтобы поесть, или насладиться прекрасным видом, или рассмотреть какое-нибудь животное, мы заглядывали в книги и пытались понять, тех ли животных, о которых написано, мы видим, или же автор руководствовался только своей фантазией, мы пытались расшифровать приблизительные карты, скопированные доктором в библиотеке, мы останавливали лесорубов и селян, уточняя дорогу, мы собирали перья, цветы, маленькие камни, раковины, скорлупки яиц и в конце концов возвращались во дворец, не сделав ничего существенного, но сердце мое при этом было исполнено радости, а голова кружилась от безумного удовольствия.
Скоро я уже хотел, чтобы она брала меня во все свои походы, и, только когда мы вернулись в Гаспид, горько пожалел, что не сделал того, о чем так часто думал в Ивенире, когда доктор уходила на свои прогулки одна. А думал я о том, чтобы потихоньку пойти за ней. О том, чтобы выследить ее, узнать, куда она ходит, тайком за ней понаблюдать.
Уже несколько лун спустя в Гаспиде я узнал, что двое моих сотоварищей из младших дворцовых служителей наткнулись на доктора, когда она гуляла одна. Их звали Аумст и Пумьел – пажи барона Сермила и принца Хреза соответственно, но знакомство мое с ними было шапочным и, по правде говоря, особой симпатии они у меня не вызывали. У них была репутация скандалистов, мошенников и распутников, и, конечно, оба хвастались числом проломленных голов, обставленных в карты слуг и покоренных городских девушек. Ходили слухи, что Пумьел годом раньше чуть не убил одного младшего пажа, который пожаловался своему хозяину, что старший паж отбирает у него деньги. Честной схватки не было – на парня набросились сзади и оглушили ударом по голове. Совершенно наглым образом Пумьел даже не отрицал этого (по крайней мере, в разговоре с нами), полагая, что тем сильнее мы будем его бояться. Аумст был не так отвратителен, но, по общему мнению, лишь потому, что ему не хватало воображения.
Они рассказывали, что решили погулять в лесу и ушли довольно далеко от дворца. День уже клонился к вечеру, который выдался особенно теплым. Пажи возвращались в Ивенир с дичью в сумках, довольные результатами охоты и предвкушая вечернюю трапезу. И тут им попался королевский ксул, животное вообще довольно редкое, а это еще оказалось, по их уверениям, совершенно белое. Оно двигалось по лесу, как резвый, бледный призрак, и они, бросив сумки и приготовив луки, побежали следом, стараясь не шуметь.
Никто из них не думал, что делать, если удастся пристрелить животное. Рассказать об этом они бы все равно никому не смогли, потому что охота на ксула – королевская привилегия, а размеры животного не позволили бы отнести его к недобросовестному мяснику, даже найдись такой смельчак, который не побоялся бы королевского гнева в случае разоблачения. И тем не менее они преследовали животное, подстегиваемые охотничьим азартом, который, возможно, впитали с молоком матери.
Ксула они не поймали. Приблизившись к небольшому горному озеру, окруженному лесом, зверь вдруг пустился с места в карьер и за какие-то мгновения оказался недосягаемым даже для самых искусных лучников.
Пажи добрались до вершины небольшого кряжа как раз вовремя – животное на их глазах исчезло в зарослях кустов, отчего у охотников упало сердце. Но это расстройство было сведено на нет тем, что они увидели в следующее мгновение.
Поразительно красивая и абсолютно голая женщина вышла из озера, глядя в ту сторону, куда унесся ксул.
Вот почему, оказывается, ксул ускакал с такой бешеной скоростью; правда, взамен пажи получали более приятный объект для охоты. Женщина была высокая и темноволосая. У нее были длинные ноги, слишком плоский живот, правда, не слишком отвечал общепринятым канонам красоты, но зато груди, хотя и не очень крупные, выглядели высокими и налитыми. Поначалу ни Аумст, ни Пумьел ее не узнали. Но это была доктор. Она перестала смотреть вслед умчавшемуся ксулу и вернулась в воду – поплыла легко, как рыба, в направлении молодых людей.
Она вышла на берег как раз там, где сверху лежали, притаившись, Аумст и Пумьел. И тут пажи поняли, что именно здесь она и оставила свои одежды. Перед ними была женщина – одна, без сопровождающих, без спутника и, насколько им было известно, без мужа или покровителя при дворе. И опять же ни один не дал себе труда подумать – на самом-то деле покровитель при дворе у нее был, к тому же такой, что все остальные перед ним меркли. Это светлокожее обнаженное тело возбудило их куда как сильнее, чем исчезнувшая дичь, и азарт еще более сильный, чем охотничий, обуял их, распалил, застил их разум.
Под кронами деревьев было темно, птицы, вспугнутые убежавшим ксулом, поднялись в небо и оглашали окрестности криками, которые могли надежно заглушить звуки их приближения, пусть даже не вполне бесшумного.
Они могут оглушить ее или напасть неожиданно и завязать ей глаза. Женщина их даже не увидит, иными словами, они смогут овладеть ею, не рискуя быть обнаруженными и наказанными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98