Тусклое серое небо, казалось, прижимало кусты к земле, покрытой слежавшимся голубоватым снегом. Посланцы ярла ходко шли по накатанному санному следу и вскоре превратились в едва заметные черные точки.
Выйдя из ворот крепости, к хлебопекам неспешно спускался молодой парень – слуга – простоволосый, с редковатой бородкою и красноватыми, слезящимися от какой-то болезни глазами. Овчинный полушубок, онучи, натянутый на самые глаза треух, мешок за плечами – парень ничем особенным не выделялся средь прочих слуг, только на груди, под рубахою, висела отрубленная куриная лапа – знак, врученный волхвом Малибором. Спустившись по склонам к давно уже топившимся печам, он, опершись на плетень, некоторое время смотрел, как, переворачивая лепешки, ловко орудуют длинными лопатами хлебопеки, потом отошел чуть в сторону, оглянулся и ухватил за рукав стоявшего в группе дожидающихся хлебов слуг парнишку:
– Здрав будь, Микул.
– И ты, Онгузе…
– По здорову ли матушка? Как зуб-то, прошел?
– Да хвала богам, ничего. Прошел зуб, не болит боле.
– Помогла, значит, травушка-то?
– Помогла. Век тебя благодарить буду! – Не меня, – Онгуз понизил голос, – Малибора-кудесника благодари – его травка. – Помолчав, парень оглянулся по сторонам. – Есть у меня дело к тебе, Микул.
– Говори, все исполню.
– Хлебы не отнесешь ли в дом господина моего, Хаснульфа-воеводы? Я подзадержусь маленько, хочу силки проверить. Для себя ставил, не для воеводы. Ты, ежели кто наверху будет спрашивать, скажи – где-то у печей хаживал Онгуз, да, видно, подзадержался.
– Сполню.
– На вот, возьми-ка мешок. Опосля заходи на зайчатинку.
– Зайду, Онгузе.
Простившись с Микулом, Онгуз быстро пошел вдоль реки, к ольховым зарослям, оказавшись у которых снова оглянулся и, не заметив ничего подозрительного, вытащил из сугроба заранее припрятанные лыжи. Выйдя на середину реки, встал на санный путь, оттолкнулся… и вскоре уже подъезжал к новгородской пристани. Обойдя торчащий изо льда и снега вымол, сложенный из толстых серых бревен, поднялся к открытым воротам.
– На торг, человече? – спросил его вооруженный копьем стражник.
– На торг, на торг, господине, – растянув губы в улыбке, закивал Онгуз. – Хаснульф-воевода послал…
– Ну, проходи, проходи, не стой, – Стражник разочарованно отвернулся. Связываться с воеводскими слугами – себе дороже.
Пошатавшись по широкой торговой площади, на которую выходило сразу несколько улиц, Онгуз подошел к одному из дальних рядков, поманил пальцем мелкого востроносенького торговца. Тот кивнул и, попросив соседа присмотреть за товаром – глиняными свистульками, игрушками и прочей мелочью, – отошел в сторону.
– Мир тебе, дядько Крыж.
– И тебе тако же. Чего звал?
– Хозяину передай – варяг Хельги живет в избе с каким-то молодым парнем, кто такой – не знаю, может, слуга, может – так, для утехи. Окромя того, есть у варягов в городе соглядатаи. Соглядатаи эти сегодня с утра пришли в градец и сразу же ушли обратно, да быстрехонько. Видать, поручено им что-то важное.
Один такой краснолицый, длинный, в полушубке нагольном, другой усатый, третий – с бородой рыжей.
– Мало ль в городе усатых, краснолицых да рыжих? – засмеялся торговец. – Ладно, передам. К кому ходят, не ведаешь ли?
– Покуда не ведаю. Вечерком служек порасспрошу. И вот что, – Онгуз замялся. – Мне б зайчатинки прикупить незадорого. Не знаешь, торгует кто ль подешевше?
– Зайчатинки, говоришь? – Крыж улыбнулся. – Эвон, к тому рядку пойди, Сарка-охотника спросишь, скажешь, что от меня, он цену и скинет.
– Вот и славно! А есть зайчатина-то у него?
– Как не быть, друже!
Вечер навалился внезапно, не как всегда, почти без сумерек. Просто с обеда еще собралась на юге, у Ильменя, густая клочковатая синь, да, быстро расширяясь, поглотила все небо. И так-то пасмурно было, а тут и совсем стемнело, тихо так стало, страшно, как бывает в затишье перед бурей. Буря, правда, слава богам, не разразилась, но снег пошел, повалил густыми пушистыми хлопьями, словно вернулась зима. И то сказать, март хоть и протальник, да на севере – месяц зимний. На улице стемнело, хотя вроде и было-то не так поздно, подзадержавшиеся хлебопеки, косясь на нависшую над головами тучу, быстро поднимались к малым воротам. Пропустив их, молодой страж потянул на себя тяжелую створку.
– Эй, эй, паря! – заголосил выбежавший из ольховых зарослей человек, в котором стражник признал одного из местных служек. Прикрикнул недовольно, чтоб пошевеливался.
– Да бегу, бегу я, – взобрался к воротам слуга и, переведя дух, вытер слезящиеся глаза. – Уф, успел.
– Проходи, проходи, не стой тут, – поторопил страж, закрывая ворота.
– Иду… Силки проверял, думал – возьму зайчика, так нет – шиш, – расстроенно развел руками служка. – Что ж, придется теперь уж пустых щец похлебать.
– Ага, пустых, как же, – буркнул ему вслед воин. – Нешто тебе мало от боярина достается?
Пройдя от ворот к усадьбам, слуга юркнул в одну из курных избенок.
Растянувшись на лавке, накрытой медвежьей шкурой, Хельги-ярл привычно подложил под голову скатанный плащ. В дальнем углу, у пышущей жаром печки, тихо посапывала Алуша. Слава богам, хоть больше не плакала, видно, и впрямь оклемалась, не как в прошлые ночи – одни рыдания да стоны. Эх, дева, дева… Ничего, кончатся скоро твои страдания!
Довольно улыбнувшись, Хельги перевернулся на бок. Как и всякий викинг в чужой стороне, он спал не раздеваясь, положив по правую руку меч. Тихо было в избе, лишь потрескивали в круглой печке дрова, только снаружи что-то скребло по крыше – то ли ветки, то ли ночная птица.
Алуша у печки заворочалась, застонала и вдруг вскочила с ложа – растрепанная, в широкой мужской рубахе – и, закрыв руками лицо, застонала.
– Что такое? – встрепенулся ярл. – Аль приснилось чего?
– Мне страшно, княже… – прошептала девушка. – Чу! Скребет кто-то по крыше когтистой лапой! Не посланец ли обманутых нами богов?
Пробежав босиком по полу, девчонка, дрожа, уселась на лавку ярла. Хельги ласково погладил ее по спине:
– Ну, не дрожи, что ты… Я ж с тобою, верно?
– Так-то оно так, – тихо отозвалась Алуша. – Да все равно страшно. – Она испуганно покосилась на дверь. – Кажется, будто там стоит кто-то…
– Кто же там может стоять? – рассмеялся ярл. Встав, отодвинул засов, выглянул наружу.– Нету тут никого! Хочешь, сама посмотри?
Девушка подбежала к двери, выглянула:
– И в самом деле, нет… Давай вожжем светильник?
Клацнуло огниво. Разгоняя темноту, вспыхнуло желтое дрожащее пламя.
Алуша уселась на лавку, подтянув к подбородку колени:
– Не прогоняй меня, ладно?
– Сиди, что ж…
Хельги отвернулся, чувствуя, как девушка улеглась рядом.
– Погладь меня, – тихо попросила она.
Ярл провел ладонью по ее стриженным в кружок волосам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Выйдя из ворот крепости, к хлебопекам неспешно спускался молодой парень – слуга – простоволосый, с редковатой бородкою и красноватыми, слезящимися от какой-то болезни глазами. Овчинный полушубок, онучи, натянутый на самые глаза треух, мешок за плечами – парень ничем особенным не выделялся средь прочих слуг, только на груди, под рубахою, висела отрубленная куриная лапа – знак, врученный волхвом Малибором. Спустившись по склонам к давно уже топившимся печам, он, опершись на плетень, некоторое время смотрел, как, переворачивая лепешки, ловко орудуют длинными лопатами хлебопеки, потом отошел чуть в сторону, оглянулся и ухватил за рукав стоявшего в группе дожидающихся хлебов слуг парнишку:
– Здрав будь, Микул.
– И ты, Онгузе…
– По здорову ли матушка? Как зуб-то, прошел?
– Да хвала богам, ничего. Прошел зуб, не болит боле.
– Помогла, значит, травушка-то?
– Помогла. Век тебя благодарить буду! – Не меня, – Онгуз понизил голос, – Малибора-кудесника благодари – его травка. – Помолчав, парень оглянулся по сторонам. – Есть у меня дело к тебе, Микул.
– Говори, все исполню.
– Хлебы не отнесешь ли в дом господина моего, Хаснульфа-воеводы? Я подзадержусь маленько, хочу силки проверить. Для себя ставил, не для воеводы. Ты, ежели кто наверху будет спрашивать, скажи – где-то у печей хаживал Онгуз, да, видно, подзадержался.
– Сполню.
– На вот, возьми-ка мешок. Опосля заходи на зайчатинку.
– Зайду, Онгузе.
Простившись с Микулом, Онгуз быстро пошел вдоль реки, к ольховым зарослям, оказавшись у которых снова оглянулся и, не заметив ничего подозрительного, вытащил из сугроба заранее припрятанные лыжи. Выйдя на середину реки, встал на санный путь, оттолкнулся… и вскоре уже подъезжал к новгородской пристани. Обойдя торчащий изо льда и снега вымол, сложенный из толстых серых бревен, поднялся к открытым воротам.
– На торг, человече? – спросил его вооруженный копьем стражник.
– На торг, на торг, господине, – растянув губы в улыбке, закивал Онгуз. – Хаснульф-воевода послал…
– Ну, проходи, проходи, не стой, – Стражник разочарованно отвернулся. Связываться с воеводскими слугами – себе дороже.
Пошатавшись по широкой торговой площади, на которую выходило сразу несколько улиц, Онгуз подошел к одному из дальних рядков, поманил пальцем мелкого востроносенького торговца. Тот кивнул и, попросив соседа присмотреть за товаром – глиняными свистульками, игрушками и прочей мелочью, – отошел в сторону.
– Мир тебе, дядько Крыж.
– И тебе тако же. Чего звал?
– Хозяину передай – варяг Хельги живет в избе с каким-то молодым парнем, кто такой – не знаю, может, слуга, может – так, для утехи. Окромя того, есть у варягов в городе соглядатаи. Соглядатаи эти сегодня с утра пришли в градец и сразу же ушли обратно, да быстрехонько. Видать, поручено им что-то важное.
Один такой краснолицый, длинный, в полушубке нагольном, другой усатый, третий – с бородой рыжей.
– Мало ль в городе усатых, краснолицых да рыжих? – засмеялся торговец. – Ладно, передам. К кому ходят, не ведаешь ли?
– Покуда не ведаю. Вечерком служек порасспрошу. И вот что, – Онгуз замялся. – Мне б зайчатинки прикупить незадорого. Не знаешь, торгует кто ль подешевше?
– Зайчатинки, говоришь? – Крыж улыбнулся. – Эвон, к тому рядку пойди, Сарка-охотника спросишь, скажешь, что от меня, он цену и скинет.
– Вот и славно! А есть зайчатина-то у него?
– Как не быть, друже!
Вечер навалился внезапно, не как всегда, почти без сумерек. Просто с обеда еще собралась на юге, у Ильменя, густая клочковатая синь, да, быстро расширяясь, поглотила все небо. И так-то пасмурно было, а тут и совсем стемнело, тихо так стало, страшно, как бывает в затишье перед бурей. Буря, правда, слава богам, не разразилась, но снег пошел, повалил густыми пушистыми хлопьями, словно вернулась зима. И то сказать, март хоть и протальник, да на севере – месяц зимний. На улице стемнело, хотя вроде и было-то не так поздно, подзадержавшиеся хлебопеки, косясь на нависшую над головами тучу, быстро поднимались к малым воротам. Пропустив их, молодой страж потянул на себя тяжелую створку.
– Эй, эй, паря! – заголосил выбежавший из ольховых зарослей человек, в котором стражник признал одного из местных служек. Прикрикнул недовольно, чтоб пошевеливался.
– Да бегу, бегу я, – взобрался к воротам слуга и, переведя дух, вытер слезящиеся глаза. – Уф, успел.
– Проходи, проходи, не стой тут, – поторопил страж, закрывая ворота.
– Иду… Силки проверял, думал – возьму зайчика, так нет – шиш, – расстроенно развел руками служка. – Что ж, придется теперь уж пустых щец похлебать.
– Ага, пустых, как же, – буркнул ему вслед воин. – Нешто тебе мало от боярина достается?
Пройдя от ворот к усадьбам, слуга юркнул в одну из курных избенок.
Растянувшись на лавке, накрытой медвежьей шкурой, Хельги-ярл привычно подложил под голову скатанный плащ. В дальнем углу, у пышущей жаром печки, тихо посапывала Алуша. Слава богам, хоть больше не плакала, видно, и впрямь оклемалась, не как в прошлые ночи – одни рыдания да стоны. Эх, дева, дева… Ничего, кончатся скоро твои страдания!
Довольно улыбнувшись, Хельги перевернулся на бок. Как и всякий викинг в чужой стороне, он спал не раздеваясь, положив по правую руку меч. Тихо было в избе, лишь потрескивали в круглой печке дрова, только снаружи что-то скребло по крыше – то ли ветки, то ли ночная птица.
Алуша у печки заворочалась, застонала и вдруг вскочила с ложа – растрепанная, в широкой мужской рубахе – и, закрыв руками лицо, застонала.
– Что такое? – встрепенулся ярл. – Аль приснилось чего?
– Мне страшно, княже… – прошептала девушка. – Чу! Скребет кто-то по крыше когтистой лапой! Не посланец ли обманутых нами богов?
Пробежав босиком по полу, девчонка, дрожа, уселась на лавку ярла. Хельги ласково погладил ее по спине:
– Ну, не дрожи, что ты… Я ж с тобою, верно?
– Так-то оно так, – тихо отозвалась Алуша. – Да все равно страшно. – Она испуганно покосилась на дверь. – Кажется, будто там стоит кто-то…
– Кто же там может стоять? – рассмеялся ярл. Встав, отодвинул засов, выглянул наружу.– Нету тут никого! Хочешь, сама посмотри?
Девушка подбежала к двери, выглянула:
– И в самом деле, нет… Давай вожжем светильник?
Клацнуло огниво. Разгоняя темноту, вспыхнуло желтое дрожащее пламя.
Алуша уселась на лавку, подтянув к подбородку колени:
– Не прогоняй меня, ладно?
– Сиди, что ж…
Хельги отвернулся, чувствуя, как девушка улеглась рядом.
– Погладь меня, – тихо попросила она.
Ярл провел ладонью по ее стриженным в кружок волосам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83