– Вот потому, что для вас всех такая необходимость важнее данного слова, мне и все равно, какая группировка сделается первой и перережет конкурентов.
Должен сказать, что с мозгами у Ордынцевой, кажется, было все в порядке. Во всяком случае, она не бросилась на меня с кулаками отстаивать белые ризы своих эсеров, только грустно констатировала:
– Без тактических хитростей в революции победить невозможно.
– Тебя так сегодня и победили. Краснов устроил клоунаду и выиграл.
– Но, – начала говорить она, потом, видимо, вспомнила, как секретарь партячейки добивался поддержки коммунаров, улыбнулась и только махнула рукой – Все равно мне нужно уезжать, здесь делать больше нечего.
– Знаешь, что, – сказал я, прямо глядя ей в глаза, – у меня очень большие планы на сегодняшнюю ночь.
Ордынцева посмотрела на меня, смутилась, но не возразила.
– К тому же сейчас выезжать уже поздно, в Троицк мы доберемся только поздно вечером. И еще я хочу попробовать провернуть одно дельце.
– Что за дельце? – спросила Даша, не возразив против остального.
– Мне нужно как-то легализоваться. Пока я жил в деревне, все мои партийные документы устарели.
– Ты что, хочешь получить здесь новые документы?
– Именно.
– Я все сама организую, когда вернусь в Губком.
– Думаю, там мне светиться не стоит, – сказал я. – Тем более связываться с проигрывающей партией.
– Знаешь, товарищ Алексей, ты говоришь столько новых для меня слов, что я иногда думаю, что ты не тот, за кого себя выдаешь!
Я не стал выяснять, что она имеет в виду, перевел разговор на частность:
– Что ты не поняла из того, что я сказал?
– Я все поняла, но почему ты сказал, что не хочешь светиться? Я никогда не слышала такого выражения.
– Я не всегда жил в глухой деревне, а в нашем городе все так говорят.
В каком городе я жил, Ордынцева, слава богу, не спросила. Спросила другое:
– Как ты собираешься получить новые документы?
– Коррумпируя партийных лидеров, – ответил я. – Это тоже тебе не понятно?
– Понятно, я кончила гимназию.
– Вот и прекрасно, сейчас я отремонтирую сапоги и произведу товарообмен.
Сапоги погибшего командира продотряда после того, как я их слегка распотрошил, валялись у нас под топчаном. Я не стал выделываться, прибил ручкой нагана старыми гвоздями оторванные каблуки и отправился к местной красавице, кладовщице Ольге.
Кладовая коммуны находилась не в церкви, а в бывшем доме священника. Здесь, как и везде, был полный разор, грязь и запустение. Мебели от старых хозяев не осталось, ее или сожгли в печах или разворовали. Жила Ольга скромно, по-пролетарски. Из подручного материала местные умельцы сколотили стеллажи и лавки, и на этом меблировку завершили. Никаких барских затей и излишеств в комнате, в которой обитала кладовщица, не было, пара лавок, помойное ведро и гвозди в стене вешать одежду. Сама красавица покоилась на широкой лежанке, укрытая какой-то ветошью. Когда я вошел, Ольга лениво повернула голову и слегка подвинулась к стене, освобождая возле себя место. Видимо, решила, что я одумался и пришел за обещанной порцией любви.
Я поздоровался и от порога вступил в деловые переговоры.
– Меняю сапоги на два литра самогона!
Ольга рассеяно посмотрела на меня, на сапоги, и, отбросив прикрывающую формы ветошь, спустила с лежанки толстые ноги в валенках с обрезанными голенищами.
– Хочешь, я тебе за них лучше дам, – предложила она без особого интереса к вопросу.
– Два литра, – твердо сказал я. – Не хочешь, как хочешь, понесу в село.
Женщина помолчала, потом протянула руку за сапогами. Я, тоже молча, их отдал. Она внимательно осмотрела кожу, поколупала ее ногтем, отметила для себя распоротую подкладку и аккуратно поставила опорки рядом с собой на лежанку. После чего сказала:
– Два.
– Согласен. Можно в одной бутылке.
– Чего в бутылке? – не поняла кладовщица.
– Как чего? Самогон, два литра.
– Какой самогон? Дам два раза.
Обижать пренебрежением женщину было недостойно настоящего мужчины, но выбора у меня не было, тем более что отношения у нас складывались не романтичные, а сугубо деловые, и я, теряя к себе уважение, отказался:
– Мне нужен самогон.
– Три, – начала торговаться красавица.
На этот раз сомнений, что она имеет в виду, у меня не было, и я только покачал головой.
– Четыре! – твердо сказала Ольга, – это моя последняя цена.
– Нет, – так же твердо сказал я и протянул руку за сапогами
– Пять, и два раза делай, что хочешь! – чуть живее предложила она, придерживая сапоги рукой.
– Полтора литра, меньше никак нельзя, – оставив наизаманчивейшее предложение без обсуждения, пошел я на уступки. – Только не разведенного, слабый не возьму!
– Чего-то я тебя не пойму, товарищ, – удивленно сказала кладовщица, – чего тебе еще нужно?
– Мне нужен самогон.
Ольга посмотрела на меня уничижающим взглядом, так, как смотрят на мужей жены, когда прозревают на их счет после нескольких лет счастливого супружества, но еще пытаются найти в супругах хоть что-то человеческое, и обреченно произнесла:
– Ладно, пять раз и три раза по-хранцузски.
– Полтора литра! – упрямо сказал я и потянул к себе сапоги.
Ольга их не отпустила, напротив, прижала к мягкому боку.
– Сапоги-то доброго слова не стоят!
– А кожа какая! Дореволюционной работы! Им новые подошвы прибить, подлатать, подшить, почистить ваксой, лучше новых будут!
– Подошвы то дырявые, а где новые взять? – возразила она, – Все нитки сгнили. Ладно, пусть, шесть…
– Мне это без надобности, – окончательно прекратил я такое направление торга, – как я есть раненый на фронтах империалистической войны.
– Куда ранетый?
– Туда и раненый
– Ишь ты! Покажи!
– Нечего показывать, все бомбой оторвало.
– Надо же! Чего в жизни не бывает! А я-то думаю, чего это ты такой бестолковый1 А оно, вон как, ранетый! Ишь ты, бедолага! Как же ты теперича? Самогон говоришь? Дам я тебе самогона, целую четверть дам. Сапоги-то и, правда, знатные, недаром Телега их хотел зажилить.
Такой резкий переход от циничной алчности к сердобольности меня обезоружил, а Ольга, скорбно глядя на меня, продолжала сочувствовать:
– Как же в таком разе, без запою, оченно понятное дело. Каково мужику без этого дела? Вот что война проклятая наделала!
– Спасибо, Оля, – с искренней благодарностью сказал я, – четверти мне не нужно. Я не для себя самогон беру, мне с вашим секретарем партячейки по душам поговорить нужно. Думаю, литра полтора должно хватить.
– Это с Митькой-то Красновым? Да зачем ему столько? Ты пойди, его покличь. Я что скажу, он то и сделает. Он за хранцузскую любовь свою любимую партию продаст, как нечего делать,
Мысль использовать местную красавицу как посредника пришла мне в голову еще в середине торга Я жалостливо улыбнулся кладовщице и отправился искать секретаря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81