На лестничную площадку второго этажа выходила всего одна дверь, так что номера квартиры можно было не спрашивать.
Я позвонил. Прошло около минуты, внутри было тихо. Позвонил еще раз. Опять никакой реакции. Ордынцева, совсем заиндевев, стояла, не отрывая взгляда от двери. Пришлось звонить снова. Теперь я долго продержал палец на кнопке звонка, на случай, если старик плохо слышит.
Неожиданно дверь широко распахнулась, и из нее выскочила женщина с перекошенным злобой лицом:
– Ты чего это здесь фулюганишь, пащенок! – закричала она пронзительным и, я бы даже сказал, больше, удивительно противным голосом. – Тебе чего делать нечего, как в двери трезвонить, черт ты драный! Я тебя щас, что б ты сгорел, анафема, в участок сведу!
– Тихо, тетка! – вежливо попытался я остановить ее безудержный речевой поток. – А ну, закрой поддувало! Ордынцев здесь живет?
Женщина культурного обращения не поняла и продолжила голосить, называя меня самыми нелесными эпитетами, вроде «дряни», «рвани» и «пьяни подзаборной».
– Господи, – тихо спросила Даша, – кто это?
– А ты, проститутка, чего здесь шляешься! – видимо, расслышав вопрос, взялась за нее наша нечаянная знакомая. – Я тебе покажу, шалава, кто я такая!
Однако, показать, кто она такая, в этот раз ей не пришлось. Я, забыв на минуту, что когда-то считал себя если не рыцарем, то хотя бы джентльменом, собрал на груди у этого создания слабого пола в ладонь кофту, притянул близко к себе и пристально посмотрел в глаза.
– Ордынцеву звонить четыре раза, – неожиданно спокойно сообщила женщина, отстраняясь от моей неприятной близости. – Ходют с утра до вечера и трезвонят. Ни минуты покоя!
Далее дама попыталась вырваться из моей длани и захлопнуть за собой дверь, но я ее не отпустил, и мы вместе вошли в какой-то темный коридор.
– Покажи, где он живет, – ласково попросил я, стараясь не слышать, как предательски трещит под моими пальцами ее ветхая одежда.
– Вы, гражданин, не очень! – вновь попыталась поднять она голос. – А та и на вас управа найдется!
– Ну? – продолжил я задавать вопросы.
– Вторая дверь налево, – тихо ответила она и, оправляя помятые одежды, уплыла по темному коридору куда-то вглубь квартиры.
– Она сумасшедшая? – спросила Даша, показываясь во входных дверях.
– Не думаю, – ответил я, приходя в себя после этого феерического явления, – скорее, коммунальная стерва.
Даша на мои слова никак не отреагировала, осталась у входа.
– Но это не наша квартира! – растерянно сказала она, и голос ее задрожал.
– Даша, твой отец живет здесь, вторая дверь налево
– Но, – начала говорить она, я не дослушал, взял ее за руку и потянул в темные недра коммунальной пещеры.
Глаза уже привыкали к полумраку, и я рассмотрел и тусклую лампочку под потолком, и развешанные по стенам личные вещи и предметы быта жильцов, и керосинки, примусы, утлые столики, помойные ведра, стоящие вдоль стен у многочисленных разнокалиберных дверей.
Даша подчинилась. Мы подошли к указанной двери, и я в нее постучал. Нам никто не ответил, Мы стояли в темном коридоре, вдыхая странные миазмы чужой, непонятной жизни. Здесь пахло жареным луком, рыбой, прогорклым мясом и детской неопрятностью.
– Никого нет дома, – сказал я и на всякий случай толкнул дверь. Она медленно, со скрипом, открылась. Мне ничего не оставалось, как заглянуть в комнату.
Сначала я даже не понял, куда попал. За дверью оказался узкий, длинный, фанерный коридорчик, оканчивающийся частью окна.
– Это не здесь, – сказал я Даше, и хотел уже выйти, но в последний момент увидел узкую кровать у стены, на которой кто-то лежал, и утлый столик возле перегороженного пополам окна. Другой мебели в щели не было.
В комнатушке пахло лекарствами: валерьянкой, ландышем и еще чем-то специфическим аптечным.
– Кто там? – спросили с постели тихим голосом
– Вы Ордынцев?
– Да, войдите, я вас не вижу.
– Иди, – сказал я Даше и уступил ей дорогу.
Девушка медленно пошла вдоль фанерных перегородок, дошла до спинки узкой железной койки и остановилась.
Больной больше ничего не говорил, только громко, прерывисто дышал, как-то мучительно, со всхлипываниями втягивая в себя воздух.
– Папа, – на одном выдохе произнесла блудная дочь и, мелко переступая ногами, пошла к изголовью.
– Дашенька, девочка моя, слава Богу, ты успела! – с трудом проговорил больной.
– Папа! – опять воскликнула Даша и упала перед постелью на колени.
– Детка моя, ну что ты, не надо так! – слышалось тот же тихий голос, прорывающийся сквозь женские рыдания.
Я повернулся и вышел, осторожно, без скрипа, притворив за собой дверь.
В темном коридоре кипела скрытая жизнь. Открывались двери и из них выскакивали какие-то женщины, мешали ложками в кастрюлях, чистили и подкачивали примусы, перебрасывались едкими замечаниями, и опять скрывались в своих сотах. На меня посматривали, но сначала никто не подходил. Однако, любопытство оказалось сильнее хорошего воспитания, и соседка Ордынцева, полная женщина с расплывшимся лицом и неопределенной социальной принадлежности, приветливо спросила:
– Никак, вы, гражданин, к старику приехали?
Отрицать этот очевидный факт было бессмысленно, и я признался, что так оно и есть.
– Хворый он совсем, того и гляди, помрет, – без особого сочувствия, сказала она. – Оно может и лучше, что ему свет коптить. Слышно, он при старом режиме в генералах ходил?
– Учителем он был в гимназии, – ответил я.
Однако, факты биографии соседа женщину не заинтересовали, она не обратила внимания на мои слова и заговорила о близком, наболевшем:
– Комната его, поди, Верка достанется, или вы, гражданин, сами на нее претендуете? Так это зря! Мы здесь сами как сельди в бочке! А Верке, вот ей, кукиш! Думает, раз ее сынок милицейский, так комнату захапает! Я ей, твари бесстыжей, своими руками зенки выцарапаю!
– Это кто тварь бесстыжая! – взорвался за моей спиной знакомый голос. – Это кому ты, шалава, глаза выцарапаешь!
Моя недавняя знакомая, которую, как я догадался, в миру звали Верой, проскочила у меня подмышкой и во всем своем гневном величии предстала перед полной дамой.
Однако, первая соседка не сдрейфила, а закричала в ответ на оскорбление «шалавой» пронзительно и высоко.
Передать простыми, понятными выражениями последовавший после этой встречи диалог я просто не в силах. И не потому, что не могу или стыжусь повторить слова, которые произносили разгоряченные дамы. Это-то как раз я сделать в состоянии, тем более, что в обилии неформальных эпитетов, нецензурная брань была вкраплена на удивление дозированно. Дело в другом: чтобы воссоздать такие взрывы страсти, у меня попросту недостанет литературного таланта. Женщин подхлестывало высокое артистическое вдохновение, потому слова из их уст лились нескончаемым потоком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81