Постепенно она успокоилась. У меня же на Тихона, посмевшего плохо думать об Але, начал расти большой зуб. Представить, что думают о женщинах в такой ситуации, было не очень сложно.
– Нет, Алеша, – вдруг сказала она, – это совсем другое. Он, он, – она опять собралась заплакать, но все-таки договорила: – думает, что ты черт.
– Черт? – переспросил я и облегченно засмеялся. – Почему именно черт?
– Не знаю. И еще, – она нахмурилась, долго взвешивала говорить мне это или нет, потом все-таки решилась, – и еще он подумал, что ты глупый, раз меня выбрал… И совсем это не смешно!
– Почему он так подумал? – спросил я, отсмеявшись.
– Потому что я некрасивая.
– Ты некрасивая! – только и сказал я, после чего посмотрел на нее с таким вожделением, что слезы сами собой высохли, девушка зарделась, хихикнула и отвела взгляд.
– Жарко мне что-то, – кокетливо сказала Аля, резко меняя тему разговора.
– Что же ты раньше не сказала! – засуетился я.
Действительно, с того времени, как ее знобило, лежала укутанная до подбородка одеялом. Я тут сдернул его, совершенно забыв, что она лежит без рубашки. Аля попыталась поймать край одеяла и снова закрыться, застеснялась и отвернулась от меня.
– Да ты совсем мокрая! – всполошился я, не обращая внимания на ее наготу. И тут же взял полотенце и обтер ее.
– Сейчас поищу простыню, – опрометчиво пообещал я. Искать в комнате было негде. – Полежи пока так, а когда вернется Тихон, я велю принести. Тебе не прохладно?
– Нет, – односложно ответила Аля и неожиданно добавила, так и не взглянув на меня, – если тебе уж так хочется, можешь меня поцеловать. Я не настолько плохо себя чувствую.
Удивительное дело, но, похоже, что у нее начал меняться лексикон. Во всяком случае, она стала говорить более грамотно и связно, чем раньше. Мне стало любопытно, с чего она взяла, что мне хочется ее поцеловать. Конечно, хочется, но я вроде так уж конкретно об этом не думал.
– Думал, – тут же отреагировала она, – все время думаешь. И не бойся, я не умру, – сказала она и вдруг докончила прерывающимся голосом, – ну, целуй меня скорее!
Я, конечно, ее поцеловал, и не один раз, и не только в лоб. Однако – очень осторожно, памятуя о возможных осложнениях болезни.
В это время вернулся Тихон с бутылкой вина. Не впуская его в комнату, чтобы он не пялился на Алю, я отослал его разыскивать простыню, пообещав, если быстро обернется, налить стакан мадеры. Его, понятное дело, тут же как ветром сдуло.
Я вернулся в комнату. Аля лежала, приняв очень соблазнительную позу и, похоже, не капельки меня не стеснялась.
«Чудеса, – подумал я, – только что глаза поднять стыдилась, а теперь такая раскованность».
– Так я и думала, ты меня презирать будешь, а не наоборот, – опять вмешалась она в мой внутренний монолог, – и прости меня, Алешенька, я немного посплю, чтой-то очень устала.
– Конечно, поспи, милая. Вот выпьешь сейчас таблетку и поспишь.
Я повторил медикаментозный курс.
Кстати под кроватью обнаружился роскошный ночной сосуд, так что и эта проблема была решена. Пока я возился с лекарствами, прибежал Тихон с простыней. Я укрыл больную, прихватил с собой мадеру и пошел амикошонствовать со слугой в коридоре. От мадеры Тихон расчувствовался и понес ахинею. Я заскучал и вернулся в комнату, оберегать сон болящей. Аля спала хорошим глубоким сном. Я полюбовался на ее юное лицо и принялся философствовать о странностях влюбленности, о том, как любовь превращает нормального человека в сентиментального придурка. Причем большинство из нас теряет всякое понятие о реальности и начинает верить, что только эта женщина способна заполнить для него весь мир, только она нужна ему на всю оставшуюся жизнь, только с ней он может быть счастлив.
Неожиданный приход подвыпившего предка, слава Богу, прервал мои пустопорожние построения.
– Петухов с девками хором поет, – сообщил громогласно Антон Иванович, не обратив внимания на спящую Алю.
– Тише ты, крепостник! – шикнул я на него, показывая глазами на девушку. – Аля заболела.
Я объяснил, что произошло, и Антон Иванович, то ли искренно, то ли из вежливости продемонстрировал сочувствие.
– Я за своим крепостным-оброчником в город послал, – сообщил он, – пусть соорудит тебе какую ни есть одежонку. А то, что тебе здесь с девкой киснуть? Петухов до завтра нипочем не уедет, слишком много выпил.
Мне показалось, что много выпил не один Петухов.
– А почему тебе к нам не присоединиться? – набрел на старую идею Антон Иванович.
– Не хочу, чтобы твой Петухов по округе про меня рассказывал, – повторил я давешние аргументы.
– А почему бы тебе не сыскать одежду в дядюшкиных сундуках? – высказал новую мысль предок. – У него ведь должен был быть гардероб? Должен! Тишка! – закричал он, опять забыв про спящую Алю. – Отведи барина в кладовую и покажи сундуки.
Отдав распоряжение и попросив зажигалку, чтобы удивить Петухова, Антон Иванович наконец удалился. Мы же с Тихоном пошли искать ключницу, распоряжающуюся всем в доме. Ею оказалась полная, угрюмая женщина по имени Пелагия Ниловна. Тихон, льстя и, почему-то труся, передал ей распоряжение хозяина.
Идея допустить меня до сундуков Пелагеи Ниловне очень не понравилась, и она начала что-то недовольно бурчать по нос. Я немного послушал и, видя, что если не проявлю инициативы, никаких сундуков мне не видать, рявкнул на жадную женщину и пообещал навести на нее порчу. Только после угрозы она согласилась отвести меня в святая святых.
В кладовой, запертой на пудовый висячий замок, оказалось пять здоровенных сундуков. Сделаны они были на века, с врезными замками, и имели весьма древний вид.
Это меня удивило. По словам Антона Ивановича, дядюшка его владел имением лет пятнадцать, сундуки же были какие-то доисторические, совсем не в едином стиле с европеизированной мебелью.
Я принялся расспрашивать ключницу об их происхождении. Пелагия отвечала очень неохотно, но, в конце концов, купилась на лесть – я именовал ее «хозяюшкой» и всячески подчеркивал высокое положение в доме – и разговорилась. По ее словам выходило так, что поместье постоянно то уходило в частные руки, то возвращалось в казну.
Сундуки стояли на этом месте, сколько она себя помнит, и после очередной смены хозяев в них складывалось все, что от тех оставалось ценного. Дядюшкины вещи занимали только часть четвертого сундука, пятый еще вообще пуст.
От перспективы прикоснуться к пыли времен у меня проснулся исследовательский пыл, совершенно не одобренный Пелагеей Ниловной. Она начала валять ваньку с ключами и всячески отговаривать от экскурса в историю. Не помогли ни лесть, ни угрожающие намеки. Пришлось прибегнуть к испытанному векам средству – послать верного Тишку за бутылочкой красненького.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
– Нет, Алеша, – вдруг сказала она, – это совсем другое. Он, он, – она опять собралась заплакать, но все-таки договорила: – думает, что ты черт.
– Черт? – переспросил я и облегченно засмеялся. – Почему именно черт?
– Не знаю. И еще, – она нахмурилась, долго взвешивала говорить мне это или нет, потом все-таки решилась, – и еще он подумал, что ты глупый, раз меня выбрал… И совсем это не смешно!
– Почему он так подумал? – спросил я, отсмеявшись.
– Потому что я некрасивая.
– Ты некрасивая! – только и сказал я, после чего посмотрел на нее с таким вожделением, что слезы сами собой высохли, девушка зарделась, хихикнула и отвела взгляд.
– Жарко мне что-то, – кокетливо сказала Аля, резко меняя тему разговора.
– Что же ты раньше не сказала! – засуетился я.
Действительно, с того времени, как ее знобило, лежала укутанная до подбородка одеялом. Я тут сдернул его, совершенно забыв, что она лежит без рубашки. Аля попыталась поймать край одеяла и снова закрыться, застеснялась и отвернулась от меня.
– Да ты совсем мокрая! – всполошился я, не обращая внимания на ее наготу. И тут же взял полотенце и обтер ее.
– Сейчас поищу простыню, – опрометчиво пообещал я. Искать в комнате было негде. – Полежи пока так, а когда вернется Тихон, я велю принести. Тебе не прохладно?
– Нет, – односложно ответила Аля и неожиданно добавила, так и не взглянув на меня, – если тебе уж так хочется, можешь меня поцеловать. Я не настолько плохо себя чувствую.
Удивительное дело, но, похоже, что у нее начал меняться лексикон. Во всяком случае, она стала говорить более грамотно и связно, чем раньше. Мне стало любопытно, с чего она взяла, что мне хочется ее поцеловать. Конечно, хочется, но я вроде так уж конкретно об этом не думал.
– Думал, – тут же отреагировала она, – все время думаешь. И не бойся, я не умру, – сказала она и вдруг докончила прерывающимся голосом, – ну, целуй меня скорее!
Я, конечно, ее поцеловал, и не один раз, и не только в лоб. Однако – очень осторожно, памятуя о возможных осложнениях болезни.
В это время вернулся Тихон с бутылкой вина. Не впуская его в комнату, чтобы он не пялился на Алю, я отослал его разыскивать простыню, пообещав, если быстро обернется, налить стакан мадеры. Его, понятное дело, тут же как ветром сдуло.
Я вернулся в комнату. Аля лежала, приняв очень соблазнительную позу и, похоже, не капельки меня не стеснялась.
«Чудеса, – подумал я, – только что глаза поднять стыдилась, а теперь такая раскованность».
– Так я и думала, ты меня презирать будешь, а не наоборот, – опять вмешалась она в мой внутренний монолог, – и прости меня, Алешенька, я немного посплю, чтой-то очень устала.
– Конечно, поспи, милая. Вот выпьешь сейчас таблетку и поспишь.
Я повторил медикаментозный курс.
Кстати под кроватью обнаружился роскошный ночной сосуд, так что и эта проблема была решена. Пока я возился с лекарствами, прибежал Тихон с простыней. Я укрыл больную, прихватил с собой мадеру и пошел амикошонствовать со слугой в коридоре. От мадеры Тихон расчувствовался и понес ахинею. Я заскучал и вернулся в комнату, оберегать сон болящей. Аля спала хорошим глубоким сном. Я полюбовался на ее юное лицо и принялся философствовать о странностях влюбленности, о том, как любовь превращает нормального человека в сентиментального придурка. Причем большинство из нас теряет всякое понятие о реальности и начинает верить, что только эта женщина способна заполнить для него весь мир, только она нужна ему на всю оставшуюся жизнь, только с ней он может быть счастлив.
Неожиданный приход подвыпившего предка, слава Богу, прервал мои пустопорожние построения.
– Петухов с девками хором поет, – сообщил громогласно Антон Иванович, не обратив внимания на спящую Алю.
– Тише ты, крепостник! – шикнул я на него, показывая глазами на девушку. – Аля заболела.
Я объяснил, что произошло, и Антон Иванович, то ли искренно, то ли из вежливости продемонстрировал сочувствие.
– Я за своим крепостным-оброчником в город послал, – сообщил он, – пусть соорудит тебе какую ни есть одежонку. А то, что тебе здесь с девкой киснуть? Петухов до завтра нипочем не уедет, слишком много выпил.
Мне показалось, что много выпил не один Петухов.
– А почему тебе к нам не присоединиться? – набрел на старую идею Антон Иванович.
– Не хочу, чтобы твой Петухов по округе про меня рассказывал, – повторил я давешние аргументы.
– А почему бы тебе не сыскать одежду в дядюшкиных сундуках? – высказал новую мысль предок. – У него ведь должен был быть гардероб? Должен! Тишка! – закричал он, опять забыв про спящую Алю. – Отведи барина в кладовую и покажи сундуки.
Отдав распоряжение и попросив зажигалку, чтобы удивить Петухова, Антон Иванович наконец удалился. Мы же с Тихоном пошли искать ключницу, распоряжающуюся всем в доме. Ею оказалась полная, угрюмая женщина по имени Пелагия Ниловна. Тихон, льстя и, почему-то труся, передал ей распоряжение хозяина.
Идея допустить меня до сундуков Пелагеи Ниловне очень не понравилась, и она начала что-то недовольно бурчать по нос. Я немного послушал и, видя, что если не проявлю инициативы, никаких сундуков мне не видать, рявкнул на жадную женщину и пообещал навести на нее порчу. Только после угрозы она согласилась отвести меня в святая святых.
В кладовой, запертой на пудовый висячий замок, оказалось пять здоровенных сундуков. Сделаны они были на века, с врезными замками, и имели весьма древний вид.
Это меня удивило. По словам Антона Ивановича, дядюшка его владел имением лет пятнадцать, сундуки же были какие-то доисторические, совсем не в едином стиле с европеизированной мебелью.
Я принялся расспрашивать ключницу об их происхождении. Пелагия отвечала очень неохотно, но, в конце концов, купилась на лесть – я именовал ее «хозяюшкой» и всячески подчеркивал высокое положение в доме – и разговорилась. По ее словам выходило так, что поместье постоянно то уходило в частные руки, то возвращалось в казну.
Сундуки стояли на этом месте, сколько она себя помнит, и после очередной смены хозяев в них складывалось все, что от тех оставалось ценного. Дядюшкины вещи занимали только часть четвертого сундука, пятый еще вообще пуст.
От перспективы прикоснуться к пыли времен у меня проснулся исследовательский пыл, совершенно не одобренный Пелагеей Ниловной. Она начала валять ваньку с ключами и всячески отговаривать от экскурса в историю. Не помогли ни лесть, ни угрожающие намеки. Пришлось прибегнуть к испытанному векам средству – послать верного Тишку за бутылочкой красненького.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76