Впрочем, странность его заключалось только в одном обстоятельстве. Он родился не в восемнадцатом, а в конце двадцатого века, и по легкомыслию и стечению обстоятельств переместился в это время. Молодые люди встретились, и, как часто случается, между ними зародилась любовь. Что привлекло друг к другу таких совершенно разных людей, можно рассуждать сколько угодно, и все равно не найти правильного ответа. Любовь – материя непонятная, мистическая, не поддающаяся не только математическому, но и логическому анализу. Кончился этот сельский роман необузданной молодой страстью и скромной свадьбой.
После венчания девка Алевтинка стала называться Алевтиной Сергеевной, вдруг вспомнила французский язык, который, оказывается, знала в детстве, и вообще оказалась весьма незаурядной личностью. И еще одно обстоятельство делало ее чрезвычайно интересной женщиной. После тяжелой болезни Алевтина Сергеевна начала слышать и понимать о чем думают окружающие люди.
Сложись все счастливо, на этом можно было бы кончить авантюрный роман и перейти к семейным хроникам, но спокойно жить молодой чете не удалось. Мужа, Алексея Григорьевича начали терроризировать какие-то таинственные сатанисты, а саму Алевтину Сергеевну арестовали непонятно за какое преступление и теперь везли в Петербург.
О странной судьбе этой женщины сохранились воспоминания, написанные ее собственной рукой. Издательство, приобретя рукопись, разделило ее на две части и представляет любезному читателю, часть сохранившегося текста. К сожалению, отдельные ее фрагменты оказались так испорчены временем, что не поддались расшифровке. Однако и то, что удалось прочитать, служит интересным памятником той давно прошедшей эпохе.
Глава 1
– Простите меня, сударыня, – заглядывая в карету, виновато обратился ко мне Иван Николаевич Татищев, – у меня внезапно захромала лошадь, и я оказался в совершенном конфузе. Не будете ли вы возражать, если я составлю вам компанию доехать до ближайшей кузницы?
– Если у вас в том есть нужда, Иван Николаевич, то я согласна, извольте садиться, – ответила я, освобождая ему рядом с собой место на широком каретном диване.
Флигель-адъютант легко поднялся по ступеням, ловко проскользнул в неширокую дверку, сел рядом со мной и улыбнулся так очаровательно, что кончики его усов произвели легкое движение снизу вверх и обратно.
По виду Татищеву было едва ли двадцать три года. Он был строен, хорош собой и принадлежал к древнему дворянскому роду, происходящему от князей Соломерских или Соломерецких, отрасли князей Смоленских. Предок их, Василий Юрьевич по прозвищу Тать-ищ, сын князя Юрия Ивановича Соломирского, был, по семейному преданию, наместником великого князя Василия Дмитриевича в Новгороде в начале XV столетия. Обо все этом, первым делом и поведал мне блестящий молодой человек.
Я слушала его заученный рассказ о родовом величии и вполне понимала, для чего он все это говорит. Иван Николаевич считал меня наивной провинциалкой и думал, что как только я узнаю, какой он знатный, то не решусь отказать его руке, погулять у меня под юбками.
Не нужно было обладать моей способностью, понимать чужие мысли, чтобы разобраться в его ближайших планах.
– Судя по имени, ваш предок, Иван Николаевич, был большим шельмой! – сказала я, когда он, наконец, перестал называть имена и чины своих выдающихся родственников.
– С чего вы это взяли, сударыня? – неприятно удивился флигель-адъютант.
– Позвольте, но слово «тать» всегда означало вора и разбойника. Видимо, у князя Соломирского один из сыновей был человеком весьма дурного поведения, ежели ему прилепилось такое прозвище, – насмешливо объяснила я.
Татищев про себя хмыкнул, но воображаемую руку из-под моей юбки убрал.
– А вы изволили бывать в Петербурге? – перевел он разговор на другую тему.
– Нет, я всю жизнь прожила в деревне, – ответила я.
– Забавно, – сказал он, никак не объяснив, что в том, что я не жила в столице, забавного. – Но теперь вы там, наверное, побываете.
– Это несомненно, если случаем не умру по дороге, – ответила я.
Сказала я это намерено. Мой первый тюремщик Ломакин имел недвусмысленный приказ помешать мне доехать до столицы живой. И если бы он внезапно не умер, когда мы с ним спали в одной постели, не знаю, писала бы я сейчас эти строки. Теперь я намеревалась выяснить, не было ли подобного приказа и у Татищева.
– Чего вам умирать? – засмеялся он. – Вам в ваши годы только жить и жить!
Ни одной тайной мысли по поводу моей судьбы или причины ареста в голове у него не возникло. Думал в эту минуту Иван Николаевич исключительно о форме моей груди. Кажется, эта часть женской фигуры волновала его больше остальных дамских прелестей.
– В жизни случается всякое, – объяснилась я, – вдруг нас сейчас поразит гром небесный!
– Господи, что это вы такое говорите, – недовольно сказал спутник, невольно прислушиваясь, не слышна ли поблизости гроза. Потом меня успокоил. – Молния редко попадает в человека, ежели, конечно, он не прячется под высоким деревом.
– Не скажите, – покачала я головой, – иной раз и попадает. У нас в деревне не то, что человека, как-то убило свинью.
Татищев подумал, что я очень своеобразная женщина, но мысли о возможном приятном развитии нашего знакомства не оставил.
– Все в руках Господа, – подытожил он спор. – Вам не жарко в крытом экипаже? Может быть, прикроем завесы на окошках, чтобы не так пекло солнце?
– Тогда здесь будет душно, а мне не хватает свежего воздуха, – сразу же пресекла я поползновения уединиться от любопытных взоров нашего конвоя.
Разговаривать нам больше оказалось не о чем, и он лениво придумывал тему, которая могла бы меня заинтриговать. То, что я скоро буду его, он ничуть не сомневался и самоуверенно думал, какой он молодец и стоит ему поманить пальцем, как смазливая провинциалка растечется перед ним как кисель по столу.
– А балы вы, любезная, Алевтина Сергеевна, изволите любить? – наконец нашел он, о чем со мной можно поговорить.
– О чем вы? Какие балы? Я еще совсем недавно была крепостной крестьянкой! Мне ближе посиделки и коровник, чем менуэты.
Такого откровенно небрежного признания он от меня никак не ожидал.
– Вы – крестьянкой? Так это правда? – не удивился, а скорее испугался он. – То есть, вы хотите сказать, что вы… были?.. Ну, я хочу сказать…
– Именно. Я была крепостной крестьянкой, иначе говоря – холопкой, и умею доить коров, – спокойно ответила я. – Вы знаете, что такое корова?
– Корова? – глупо переспросил он. – Это, кажется, такое животное?
– Совершенно справедливо, для флигель-адъютанта вы удивительно сообразительны, – подтвердила я, демонстративно теряя к нему всякий интерес.
Татищев вспыхнул, хотел ответить резкостью, но вовремя сдержался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79