Видение это длилось мгновение, как фотовспышка, и так же ослепило, поскольку Заремба пропустил удар ногой в толстый живот и шатнулся назад, а раскосая молния в тот же миг выкинула вперед-острый, угловатый, как осколок камня, кулачок. От тычка в гортань перехватило дыхание, но запястье Евы оказалось в руке Зарембы, как в стальном браслете. Он мог переломать ей конечности и в секунду вытряхнуть из сознания, как вытряхивают сор из волос, но опасался ненароком вышибить жизнь из стройного, резиново-жесткого тела. Он лишь выбил ей обе руки из плечевых суставов и бросил на пол, словно муху с оборванными крыльями. Ева не успокоилась, поползла к окну, а Заремба тем временем сел на край стола и набрал номер телефона Лугового: своих оперов не оставалось, все улетели в Питер. К счастью, Луговой оказался на месте и не отказал прислать машину и людей на Гоголевский бульвар. Договорить с ним Заремба не успел: пришлось бросить трубку и хватать Еву за ноги — голова ее уже торчала на улице и с изрезанного стеклом лица стекала густая, алая кровь.
— Ну что ты, дура, — сказал он. — Испортила мордашку. А если шрамы останутся?
В дверь застучал охранник снизу — прибежал на звон стекла.
— Что там происходит, Павел Михайлович?
Заремба сунул Еву под тумбу стола, вынул пистолет и открыл замок. Охранник сам уперся в ствол.
— Ничего тут не происходит. Ложись на пол. Оружие есть?
Парень дернулся и получил стволом под дых и в следующий миг ногой в пах. Заремба выдернул из его плечевой кобуры пистолет — газовый, «Вальтер», выстрелил у самого уха, чтобы струя ушла за дверь.
— На пол, на пол, — швырнул его на паркет. — Лицом вниз.
Мужики послушались, улеглись как положено, а Ева выбралась из-под стола и снова поползла к окну, извиваясь как змея. Вывихнутые руки не слушались, одна нога волочилась, но эта тварь словно не ощущала боли. В самом деле нелюдь!
Заремба взял ее за волосы, вывернул голову назад.
— Сам бы выбросил в окно, да ты мне живая нужна.
И непроизвольно отшатнулся: Ева улыбнулась ему, щуря и так узкие глаза.
Люди Лугового приехали минут через пять, забили мужиков в наручники и свели в машину, затем унесли на руках Еву.
— Посадите ее в мою машину, — распорядился Заремба. — А этих — в контору.
Здесь оставить засаду. Брать всех, кто придет.
Он снова позвонил Луговому, кратко, на эзоповом языке, обрисовал ситуацию и спросил напоследок, нет ли в конторе какого-нибудь шума вокруг скандала на правительственном заседании.
— Да нет, вроде бы все спокойно, — отозвался тот. — Ничего не слыхать.
— Все равно, сходи в столовую, — посоветовал Заремба. — Послушай радио.
Я позже перезвоню.
В конторской столовой можно было имеющему уши услышать или получить всю информацию о внешней и внутренней жизни, в том числе и строго секретную.
И если во всех прочих очередях России передавались домыслы и сплетни, в этой очереди каждое оброненное слово можно было начертать на скрижалях.
Еву пристегнули наручниками к петле над задней дверцей — пока несли в машину, успела кого-то укусить. Ехать с ней, несмотря на тонированные стекла, все-таки было неприлично, — лицо в крови, — поэтому Заремба подсел рядом и оставшейся от киллеров «фантой» умыл ее, стряхнул с платья пыль.
— Будешь хорошо себя вести — руки вправлю, — пообещал он. — Но все равно теперь так уж не попрыгаешь. На всю жизнь будут застарелые вывихи. Чуть неловко дернешься — сустав и вылетит.
Ее восточное лицо оставалось непроницаемым, разве что после мытья апельсиновым напитком кожа пожелтела еще сильнее.
Заремба снял с пояса пейджер и повесил его на зеркало — вдруг вспомнит о нем начальство и попросит позвонить, — вырулил на Сретенку и покатил вперед, без определенной цели, до ближайшего тихого угла, сквера или пустыря, где можно спокойно допросить пришелицу. И допрос начал уже по дороге, предварительно вытряхнув сумочку Евы на пассажирское сиденье.
Кроме редкого, австрийского пистолета «литтл Том», помады, теней, темных очков и прочих дамских принадлежностей, оказался паспорт на имя Айны Исумото, уроженки Бурятии, с московской пропиской и удостоверением помощника депутата Гоаударственной Думы.
— Почему же тебя зовут Евой? — спросил он, наблюдая за пассажиркой в зеркало. — Или ты в самом деле первая женщина на Земле? И от тебя пойдет новый человеческий род?
Она по-прежнему молчала, сидя с закрытыми глазами, будто молилась про себя.
— Сказала бы хоть словечко, а то я твоего голоса не слышал. Ты хоть по-русски-то понимаешь? Шипишь, как змея, и больше ничего.
Под светофором он вскрыл пудреницу, затем помаду и тщательно осмотрел столбик красящего вещества, попробовал проткнуть его шпилькой — не вышло: маслянистая помада намазана только сверху, внутри твердый стержень. Это мог быть портативный радиомаяк — штука у пришельцев обязательная.
— Извини, придется выбросить, — Заремба тронул машину и ловко забросил помаду в кабину разгоняющегося рядом «москвича», затем резко прибавил скорость и пошел вперед.
— Вас все равно уничтожат, — не открывая глаз, произнесла Ева.
— О, какой чудный голосок! — обрадовался он. — Да, когда-нибудь обязательно уничтожат. Если за это дело взялись помощники депутатов — не сомневаюсь. А мою голову тебе депутат заказал? Кстати, кто он? Да не скрывай ты, говори. Это же легко установить, — Заремба показал трубку сотового телефона. — Сейчас, прямо отсюда… Ну?
— Что вы от меня хотите? — она открыла глаза и сразу стало ясно — не молилась, а скрывала боль. Прикованные к петле руки не давали покоя суставам. Боевой каратистский дух ее сейчас упал, обнажив чувствительность…
— Особенного ничего. Но кому потребовалась моя голова — любопытно. Ты скажи, если человек этот подходящий, я, может, сам сниму и отдам, как шляпу.
Он тоже наконец ощутил боль — в переносье, отчего начинался насморк. Кажется, и два зуба в нижней челюсти расшатались, у одного, с золотой коронкой, возможно, корень сломался: чте-то здорово качается, если трогать языком, и ноет…
— Ты же не из шайки какой-нибудь, — продолжал Заремба. — Не шпана уличная.
Чувствуется же почерк… Так давай говорить как профессионалы. А то ты как партизанка… Я уже слишком старый, зубы съел в контрразведке. И хитрый, еще потому что цыган по Национальности. Видишь, я твоих киллеров сделал. Адама без звука взял и сразу расколол до задницы.
— Дерьмо собачье, — проговорила она.
— Это точно. С такими связываться нельзя, если хочешь дело сделать. Но ты же это по молодости?.. Бывало и у меня. За один только страх человека работать не заставишь, особенно в России. Хотя ты восточная женщина, могла бы придумать комбинацию похитрее. Ты же основной исполнитель акции? Тебе поручили снять с меня голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118