д. Каждому такому мотиву соответствует условный знак -- буква и
цифра или буква и две цифры. Более или менее сходные мотивы обозначаются одной
буквой при
16
разных цифрах. Теперь спрашивается: если быть действительно последовательным и
обозначать подобным образом решительно все содержание сказки, то сколько же
мотивов должно получиться? Волков дает около 250 обозначений (точного списка
нет). Ясно, что пропущено очень многое, что Волков как-то выбирал, но как --
неизвестно. Выделив таким образом мотивы, Волков затем транскрибирует сказки,
механически переводя мотивы на знаки и сравнивая схемы. Сходные сказки, ясно,
дают сходные схемы. Транскрипции занимают собой всю книгу. Единственный "вывод",
который можно сделать из такой переписки, -- это утверждение, что сходные сказки
похожи друг на друга, -- вывод, ни к чему не обязывающий и ни к чему не
приводящий.
Мы видим, каков характер разрабатываемых наукой проблем. У мало подготовленного
читателя может возникнуть вопрос: не занимается ли наука такими отвлеченностями,
которые в сущности вовсе не нужны? Не все ли равно, разложим или неразложим
мотив, не все ли равно, как выделять основные элементы, как классифицировать
сказку, изучать ли ее по мотивам или по сюжетам? Поневоле хочется постановки
каких-то более конкретных, осязаемых вопросов, -- вопросов более близких всякому
человеку, просто любящему сказку. Но такое требование основано на заблуждении.
Приведем аналогию. Возможно ли говорить о жизни языка, ничего не зная о частях
речи, т. е. о известных группах слов, расположенных по законам их изменений?
Живой язык есть конкретное данное, грамматика -- его отвлеченный субстрат. Эти
субстраты лежат в основе очень многих жизненных явлений, и сюда именно и
обращено внимание науки. Без изучения этих отвлеченных основ не может быть
объяснена ни одна конкретная данность.
Наука не ограничилась теми вопросами, которые затронуты здесь. Мы говорили лишь
о тех вопросах, которые имеют отношение к морфологии. В частности, мы не
затронули огромной области исторических разысканий. Эти исторические разыскания
могут быть внешне интереснее разысканий морфологических, и здесь сделано очень
многое. Но общий вопрос: откуда происходит сказка -- в целом не разрешен, хотя и
здесь несомненно имеются законы зарождения и развития, которые еще ждут своей
разработки. Зато тем больше сделано по отдельным частным вопросам. Перечисление
имен и трудов не имеет смысла. Но мы будем утверждать, что, пока нет правильной
морфологической разработки, не может быть и правильной исторической разработки.
Если мы не умеем разложить сказку на ее составные части, то мы не сумеем
произвести правильного сравнения. А если мы не умеем сравнивать, то как же может
быть пролит свет, например, на индоегипетские отношения или на отношения
греческой
17
басни к индийской и т. д.? Если мы не сумеем сравнить сказку со сказкой, то как
изучать связь сказки с религией, как сравнивать сказку с мифами? Наконец,
подобно тому, как все реки текут в море, все вопросы сказочного изучения в итоге
должны привести к разрешению важнейшей, до сих пор не разрешенной проблемы --
проблемы сходства сказок по всему земному шару. Как объяснить сходство сказки о
царевне-лягушке в России, Германии, Франции, Индии, в Америке у краснокожих и в
Новой Зеландии, причем исторически общения народов доказано быть не может? Это
сходство не может быть объяснено, если о характере этого сходства у нас
неправильные представления. Историк, не искушенный в морфологических вопросах,
не увидит сходства там, где оно есть на самом деле; он пропустит важные для
него, но не замеченные им совпадения, и, наоборот, там, где усматривается
сходство, специалист морфолог может показать, что сравниваемые явления
совершенно гетеронимны.
Мы видим, таким образом, что от изучения форм зависит очень многое. Не будем же
отказываться от черной, аналитической, несколько кропотливой работы, осложненной
еще тем, что она предпринята под углом зрения вопросов отвлеченно-формальных.
Подобная черная "неинтересная" работа -- путь к обобщающим "интересным"
построениям.
II. Метод и Материал
Я был совершенно убежден, что общий, основанный на трансформациях тип проходит
через все органические существа, и что его хорошо можно наблюдать во всех частях
на некотором среднем разрезе.
Гете.
Прежде всего постараемся сформулировать нашу задачу. Как уже упомянуто в
предисловии, работа посвящена волшебным сказкам. Существование волшебных сказок
как особого разряда допускается, как необходимая рабочая гипотеза. Под
волшебными пока подразумеваются сказки, выделенные Аарне-Томпсоном под NoNo
300-749. Это -- определение предварительное, искусственное, но впоследствии
представится случай дать более точное определение на основании полученных
выводов. Мы предпринимаем межсюжетное сравнение этих сказок. Для сравнения мы
выделяем составные части волшебных сказок по особым приемам (см. ниже) и затем
сравниваем сказки по их составным частям. В результате получится морфология, т.
е. описание сказки по составным частям и отношению частей друг к другу и к
целому.
18
Какими же методами может быть достигнуто точное описание сказки? Сравним
следующие случаи:
1 Царь дает удальцу орла. Орел уносит удальца в иное царство (Аф. 171).
2 Дед дает Сученке коня. Конь уносит Сученко в иное царство (132).
3. Колдун дает Ивану лодочку. Лодочка уносит Ивана в иное царство (138).
4. Царевна дает Ивану кольцо. Молодцы из кольца уносят Ивана в иное царство
(156); и т. д.
В приведенных случаях имеются величины постоянные и переменные. Меняются
названия (а с ними и атрибуты) действующих лиц, не меняются их действия, или
функции. Отсюда вывод, что сказка нередко приписывает одинаковые действия
различным персонажам. Это дает нам возможность изучать сказку по функциям
действующих лиц.
Мы должны будем определить, в какой степени эти функции действительно
представляют собой повторные, постоянные величины сказки. Постановка всех других
вопросов будет зависеть от разрешения первого вопроса: сколько функций известно
сказке?
Исследование покажет, что повторяемость функций поразительна. Так, и баба-яга, и
Морозко, и медведь, и леший, и кобылячья голова испытывают и награждают
падчерицу. Продолжая наблюдения, можно установить, что персонажи сказки, как бы
они ни были разнообразны, часто делают одно и то же. Самый способ осуществления
функций может меняться: он представляет собой величину переменную. Морозко
действует иначе, чем баба-яга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39