С Уральских гор или из Сибири сойдет новый Минин с огромной крысиной удавкой в руках, и Москва уже слышит его грозную поступь.
Петр Харитонович, взбудоражив себя желанным видением, поспешил на кухню и поставил чайник. Тут его и застал Алешин звонок.
– У тебя все в порядке, отец? - спросил Алеша.
– В каком смысле? - Петра Харитоновича поразил не столько сам вопрос (никогда сын не интересовался его делами или здоровьем, это было даже дико представить), сколько интонация. В голосе сына было что-то такое, что заставило Петра Харитоновича усомниться: не звуковая ли это галлюцинация? Это был нормальный, без яда и подковырки, человеческий голос.
– Ты один, у тебя никого нет? - Вопрос странный, но тоже вполне корректный.
– Кто у меня должен быть?
– Ты давно дома?
– Только что вернулся.
– На улице никого не заметил?
– Да что случилось, Алеша? Говори прямо!
После короткой паузы Алеша сказал:
– Возможно, мы с тобой последний раз разговариваем. Я не хочу, чтобы ты помнил обо мне плохо.
И вот этими словами, произнесенными небрежно, как бы вскользь, сын вышиб из Петра Харитоновича, как клином, остатки унизительной душевной сумятицы и гнили. В мгновение ока полковник вернулся к себе прежнему, такому, каким полюбила его Елена Клавдиевна. Он стал сосредоточенным, догадливым, рассудительным и уверенным в себе человеком.
– У тебя беда, сынок? Давай вместе переможем. Двигай домой. Домой, слышишь?
Алеша звонил из автомата, Настя пританцовывала в нетерпении неподалеку, возле коммерческой будки с надписью «Шоп». Посреди вокзальной тусовки она была как капелька родной крови. От всего можно отказаться, но не от нее.
– Ты поможешь, отец?
– Конечно. Что нужно сделать?
– У тебя есть парочка хорошо тренированных вооруженных прапоров?
– Найдется. Дальше?
Алеша дал ему адрес и объяснил, что надо встретить у подъезда девушку, ее зовут Настя, проводить наверх и охранять. Ситуация опасная, криминальная, но милицию не стоит тревожить, лучше разобраться самим. Это чисто семейное дело. Еще одно досадное обстоятельство: из Настиной квартиры предварительно придется выкурить бандитов, которые там засели.
– Приведу десантный взвод, - серьезно пообещал Петр Харитонович. - Кто такая - эта Настя?
– Это моя невеста, - объяснил Алеша. - Ее ни с кем не спутаешь. Бандиты тебя не пугают?
Петр Харитонович подмигнул своему отражению в зеркале.
– Часа через полтора буду там со своими ребятами. Благодарю за доверие, сынок.
– И тебе спасибо, отец. Прости, если был дураком.
Судьба слишком милостива ко мне, подумал Петр Харитонович, повеся трубку. Она возвращает мне сына, значит, вернет и Родину.
Насте Алеша признался:
– Видно, впадаю в детство. Хочется манной кашки.
Но она так торопилась домой, что уже ничего не видела и не слышала. Чуть не попала под тормознувшее такси. Алеша оттащил ее за руку к коммерческому киоску, где купил ей бутылку «пепси». Себе взял пива. Он был весел, но немного озабочен.
– Неужели не можешь понять? - умоляюще тянула Настя. - Я преступница, преступница! Я их бросила.
– Ты в этих делах новичок, - пожурил ее Алеша. - Ничего, кроме изнасилования, у тебя за спиной нет. Это опыт полезный, но первоначальный. Лучше меня слушайся, а то пропадем. Часа два нам придется еще погодить.
– Как это - погодить?
– Ну, побродим по Москве, перекусим где-нибудь. А там, даст Бог, и мамку с папкой увидишь. Чего-то они у тебя, правда, старенькие. Ты уверена, это твои родители?
– Заткнись, - грубо сказала Настя. - Конечно, они не молодые. И я их бросила, беспомощных. А все из-за тебя. Ну зачем я с тобой связалась? Ты же как слон бесчувственный.
Алеша отхлебнул пива из горлышка. Они пристроились в затишке, за стенкой ларька.
– Не ты со мной связалась, а я с тобой, - возразил Алеша. - Над этим я тоже голову ломал - зачем?
– Ну и зачем?
– Наверное, после узнаем.
– Когда же?
– Когда я тебя трахну.
Настя фыркнула, горделиво повела плечами, изображая принцессу, которой лакей сделал гнусное предложение; но сама почувствовала, что вышло не убедительно. После объяснения в тамбуре между ними установилась загадочная, хрупкая внутренняя связь, при которой любое интимное слово и действие, конечно, было допустимо и возможно, и все же любой неосторожный намек грозил оборвать ее навеки. С трепетом прислушивались оба к гулу вечности, который сблизил их души у тайной черты.
– Поступай как знаешь, - сказала Настя. - Но учти, если начну тебя презирать, обратного хода не будет.
Алеша расстроился:
– За что презирать? Я прямо говорю, о чем мечтаю. Ты же не ханжа.
– Не ханжа, но и не шлюха.
– Со шлюхами у меня вообще разговор короткий, - обнадежил Алеша.
Следующие два часа они колесили по Москве, и Настя тянулась за ним, как нитка за иголкой. Ее покорная унылость была безупречной. Круги их грустного, прощального путешествия постепенно сужались к Настиному дому. Ее крохотные позолоченные часики, роскошный подарок родителей ко дню ангела, показывали девять, но было еще подозрительно светло. Алеша усталости не чувствовал, но Настя притомилась в дороге и на какой-то скамеечке уже вовсе неподалеку от дома присела отдохнуть. Алеша закурил. За день он высаживал вторую пачку. Настя привыкла к его дыму, как к воздуху.
– Давай, что ли, я тебя потискаю, - застенчиво предложил Алеша. - А то когда еще придется. Может, и вовсе никогда. Всего-то один разочек поцеловались в поезде, да и то наспех.
– Почему все-таки ты такой пошляк? - опечалилась Настя.
– Воспитание незамысловатое, - охотно объяснил Алеша. - Пятнадцать лет за решеткой.
Под нависшим с неба вечерним заревом он отчетливо вдруг припомнил, как покойный Федор Кузьмич скармливал ему, больному, околевающему, прокисшую баланду с ложечки. Мало ласки выпало на его долю, а женской не знал он совсем. Алеша скрипнул зубами. Кокнули Федора Кузьмича.
– Ты чего? - насторожилась Настя, придвинулась ближе.
– Хорошо сидим, - сказал Алеша, - а пора идти.
Когда отпустил ее в ста метрах от подъезда, Настя попыталась его успокоить.
– Хочешь, - сказала она, - я побуду немного дома - и вернусь к тебе?
Но Алеша был уже не с ней и не понял ее.
Как третьего дня Федор Кузьмич, он собирался увести банду за собой, и тогда они оставят девушку в покое, забудут про нее. Другого плана у него не было - и не могло быть. Помотать гончаков по столице, потрепать им нервы, потом на любом вокзале вскочить в поезд и отчалить в неизвестном направлении. Елизар не фраер, поймет, что подстерегать его дальше в Москве не имеет смысла. Необозримые просторы Родины укроют его с головой.
С сигареткой в зубах помаячил пяток минут под фонарем, как на сцене, и не спеша побрел к автобусной остановке. Из первого попавшегося автомата позвонил Насте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Петр Харитонович, взбудоражив себя желанным видением, поспешил на кухню и поставил чайник. Тут его и застал Алешин звонок.
– У тебя все в порядке, отец? - спросил Алеша.
– В каком смысле? - Петра Харитоновича поразил не столько сам вопрос (никогда сын не интересовался его делами или здоровьем, это было даже дико представить), сколько интонация. В голосе сына было что-то такое, что заставило Петра Харитоновича усомниться: не звуковая ли это галлюцинация? Это был нормальный, без яда и подковырки, человеческий голос.
– Ты один, у тебя никого нет? - Вопрос странный, но тоже вполне корректный.
– Кто у меня должен быть?
– Ты давно дома?
– Только что вернулся.
– На улице никого не заметил?
– Да что случилось, Алеша? Говори прямо!
После короткой паузы Алеша сказал:
– Возможно, мы с тобой последний раз разговариваем. Я не хочу, чтобы ты помнил обо мне плохо.
И вот этими словами, произнесенными небрежно, как бы вскользь, сын вышиб из Петра Харитоновича, как клином, остатки унизительной душевной сумятицы и гнили. В мгновение ока полковник вернулся к себе прежнему, такому, каким полюбила его Елена Клавдиевна. Он стал сосредоточенным, догадливым, рассудительным и уверенным в себе человеком.
– У тебя беда, сынок? Давай вместе переможем. Двигай домой. Домой, слышишь?
Алеша звонил из автомата, Настя пританцовывала в нетерпении неподалеку, возле коммерческой будки с надписью «Шоп». Посреди вокзальной тусовки она была как капелька родной крови. От всего можно отказаться, но не от нее.
– Ты поможешь, отец?
– Конечно. Что нужно сделать?
– У тебя есть парочка хорошо тренированных вооруженных прапоров?
– Найдется. Дальше?
Алеша дал ему адрес и объяснил, что надо встретить у подъезда девушку, ее зовут Настя, проводить наверх и охранять. Ситуация опасная, криминальная, но милицию не стоит тревожить, лучше разобраться самим. Это чисто семейное дело. Еще одно досадное обстоятельство: из Настиной квартиры предварительно придется выкурить бандитов, которые там засели.
– Приведу десантный взвод, - серьезно пообещал Петр Харитонович. - Кто такая - эта Настя?
– Это моя невеста, - объяснил Алеша. - Ее ни с кем не спутаешь. Бандиты тебя не пугают?
Петр Харитонович подмигнул своему отражению в зеркале.
– Часа через полтора буду там со своими ребятами. Благодарю за доверие, сынок.
– И тебе спасибо, отец. Прости, если был дураком.
Судьба слишком милостива ко мне, подумал Петр Харитонович, повеся трубку. Она возвращает мне сына, значит, вернет и Родину.
Насте Алеша признался:
– Видно, впадаю в детство. Хочется манной кашки.
Но она так торопилась домой, что уже ничего не видела и не слышала. Чуть не попала под тормознувшее такси. Алеша оттащил ее за руку к коммерческому киоску, где купил ей бутылку «пепси». Себе взял пива. Он был весел, но немного озабочен.
– Неужели не можешь понять? - умоляюще тянула Настя. - Я преступница, преступница! Я их бросила.
– Ты в этих делах новичок, - пожурил ее Алеша. - Ничего, кроме изнасилования, у тебя за спиной нет. Это опыт полезный, но первоначальный. Лучше меня слушайся, а то пропадем. Часа два нам придется еще погодить.
– Как это - погодить?
– Ну, побродим по Москве, перекусим где-нибудь. А там, даст Бог, и мамку с папкой увидишь. Чего-то они у тебя, правда, старенькие. Ты уверена, это твои родители?
– Заткнись, - грубо сказала Настя. - Конечно, они не молодые. И я их бросила, беспомощных. А все из-за тебя. Ну зачем я с тобой связалась? Ты же как слон бесчувственный.
Алеша отхлебнул пива из горлышка. Они пристроились в затишке, за стенкой ларька.
– Не ты со мной связалась, а я с тобой, - возразил Алеша. - Над этим я тоже голову ломал - зачем?
– Ну и зачем?
– Наверное, после узнаем.
– Когда же?
– Когда я тебя трахну.
Настя фыркнула, горделиво повела плечами, изображая принцессу, которой лакей сделал гнусное предложение; но сама почувствовала, что вышло не убедительно. После объяснения в тамбуре между ними установилась загадочная, хрупкая внутренняя связь, при которой любое интимное слово и действие, конечно, было допустимо и возможно, и все же любой неосторожный намек грозил оборвать ее навеки. С трепетом прислушивались оба к гулу вечности, который сблизил их души у тайной черты.
– Поступай как знаешь, - сказала Настя. - Но учти, если начну тебя презирать, обратного хода не будет.
Алеша расстроился:
– За что презирать? Я прямо говорю, о чем мечтаю. Ты же не ханжа.
– Не ханжа, но и не шлюха.
– Со шлюхами у меня вообще разговор короткий, - обнадежил Алеша.
Следующие два часа они колесили по Москве, и Настя тянулась за ним, как нитка за иголкой. Ее покорная унылость была безупречной. Круги их грустного, прощального путешествия постепенно сужались к Настиному дому. Ее крохотные позолоченные часики, роскошный подарок родителей ко дню ангела, показывали девять, но было еще подозрительно светло. Алеша усталости не чувствовал, но Настя притомилась в дороге и на какой-то скамеечке уже вовсе неподалеку от дома присела отдохнуть. Алеша закурил. За день он высаживал вторую пачку. Настя привыкла к его дыму, как к воздуху.
– Давай, что ли, я тебя потискаю, - застенчиво предложил Алеша. - А то когда еще придется. Может, и вовсе никогда. Всего-то один разочек поцеловались в поезде, да и то наспех.
– Почему все-таки ты такой пошляк? - опечалилась Настя.
– Воспитание незамысловатое, - охотно объяснил Алеша. - Пятнадцать лет за решеткой.
Под нависшим с неба вечерним заревом он отчетливо вдруг припомнил, как покойный Федор Кузьмич скармливал ему, больному, околевающему, прокисшую баланду с ложечки. Мало ласки выпало на его долю, а женской не знал он совсем. Алеша скрипнул зубами. Кокнули Федора Кузьмича.
– Ты чего? - насторожилась Настя, придвинулась ближе.
– Хорошо сидим, - сказал Алеша, - а пора идти.
Когда отпустил ее в ста метрах от подъезда, Настя попыталась его успокоить.
– Хочешь, - сказала она, - я побуду немного дома - и вернусь к тебе?
Но Алеша был уже не с ней и не понял ее.
Как третьего дня Федор Кузьмич, он собирался увести банду за собой, и тогда они оставят девушку в покое, забудут про нее. Другого плана у него не было - и не могло быть. Помотать гончаков по столице, потрепать им нервы, потом на любом вокзале вскочить в поезд и отчалить в неизвестном направлении. Елизар не фраер, поймет, что подстерегать его дальше в Москве не имеет смысла. Необозримые просторы Родины укроют его с головой.
С сигареткой в зубах помаячил пяток минут под фонарем, как на сцене, и не спеша побрел к автобусной остановке. Из первого попавшегося автомата позвонил Насте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122