И ты, Дени, ты среди избранных.
– Опять дух рыцарства! – вскричал Дени. Он мягко взял ее руки в свои. – В Англии есть одна дама, которая, пыталась сделать из меня образец рыцарства. И надо сказать, я выглядел круглым дураком.
– Нет, не дух рыцарства, – возразила Лейла. – Почему ты такой упрямый, Дени? Ты понимаешь, что я имею в виду. Я вижу это по твоим глазам. Мне просто хочется поколотить тебя из-за твоего упрямства. Да ведь и двух мгновений не минуло, как ты признал, что не можешь нарушить клятву, которую дал ал-Амину.
– Я не сказал ни слова.
– О!.. Глупец! Ты просто не хочешь смело посмотреть в глаза тому человеку, которым ты на самом деле являешься.
Он уставился на нее.
– Ты правда так считаешь? – переспросил он.
– Послушай. Я рабыня и привыкла исполнять все, что мне прикажут. Когда ал-Амин отдал меня тебе в тот же день, когда мы впервые встретились, я уже была готова покориться тебе. Покорность – это все, что от меня требовалось с тех пор, как меня привезли сюда ребенком. Но ты не смог так просто взять меня. Боялся именно ты.
– Я? О чем ты говоришь? – возмутился Дени. – Я помню ту ночь. Ты рыдала и рассказывала мне о своем детстве и потопила мое желание в потоках слез. Я прекрасно это помню. И я даже описал все это в моем дневнике.
– Неужели? Тогда лучше перепиши свой драгоценный дневник, – засмеялась она. – Я ждала, что ты возьмешь меня, но ты колебался, искоса наблюдал за мной…
А потом ты начал спрашивать меня, как мне живется среди неверных, счастлива ли я и как я жила до того, как меня взяли в плен. Поэтому, только поэтому я плакала. Ты пробудил мои горькие воспоминания, не пожелав принять вещи такими, как они есть. И тогда я поняла, с каким человеком я должна оставаться. Ты видел во мне не просто обнаженную, доступную женщину, но человеческое существо, у которого есть душа, женщину, которую хотел узнать, прежде чем насладиться ее плотью. Ведь ты… ты трувер. Ты идеалист! Ты не захотел взять женщину, которую тебе дали. Ты хотел, чтобы она пришла к тебе по своей воле. Неужели ты думаешь, я не поняла этого, когда позже лежала одна в своем уголке комнаты и размышляла об всем?
Она взмахнула руками, и Дени невольно выставил вперед предплечье, решив, что она намерена его ударить. Но она лишь притворялась рассерженной. Схватив его голову в свои ладони, она заглянула ему в глаза.
– Сначала я очень удивилась, и мне даже было немного больно. Я подумала: «Он такой же, как ал-Амин, мои волосы и глаза вызывают у него отвращение». Но я поняла. Знаешь, у меня было довольно времени на раздумья. И я не невежа. Меня заставляли учиться, чтобы моя цена стала более высокой. Я бы не выучила наизусть Коран, если бы не размышляла много.
Ее пальцы, тонкие, но сильные благодаря игре на лютне, перебирали волосы у него на затылке.
– Следующей ночью, – продолжала она, – следующей ночью я хотела тебя. Я не хотела быть больше рабыней, но попробовала притвориться, будто мы оба свободны, будто моей благосклонности можно добиваться и будто ты любишь меня. И я попросила тебя спеть мне.
– Да, я помню это, – мягко сказал он.
– И эти песни, вино и поцелуи…
Он кивнул. Некоторое время они стояли неподвижно, тесно прижавшись друг к другу. И он вдруг с изумлением подумал, как сильно она напоминает ему и Мод, и Елену, хотя не похожа ни на одну из тех женщин. Елену – свежестью и сладостными объятиями, а Мод – стремлением к возвышенному и благородному, что обратилось в Лейле в нечто более глубокое и достойное, без романтического возвеличивания рыцарского духа.
– Тогда ты станешь моей совестью, – прошептал он. – Ты всегда сможешь сказать, что я за человек на самом деле.
Ее лицо омрачилось.
– Всегда? – повторила она. Ее пальцы впились в складки его туники. – Мне неизвестно, что значит «всегда». – Глаза ее наполнились слезами. – Нет, – сказала она. – Я не права. Давай будем продолжать притворяться, что в будущем ничего не изменится. Притворимся, что существует «всегда».
– Когда я уеду отсюда… – начал он.
Но именно в этот миг голос из сада прокричал:
– Кордбар!
Он неохотно повернулся и выглянул в окно. Там, внизу, среди цветочных грядок, словно выросший из земли, стоял воин в золотом шлеме. Это был грек – высокий и бледный, в белой с золотом тунике – один из мамелюков стражи эмира.
– Мир тебе, Йезид, – обратился к нему сверху Дени. – Какие новости об ал-Амине?
– Ничего нового. – Солдат задрал голову, подбоченившись. – Я пришел за тобой, Кордбар. Мой господин желает, чтобы ты явился к нему.
– Я? Зачем?
– Думаю, чтобы опять послужить переводчиком. Ал-Амин выступил в поход шесть или семь недель назад, и за это время его отец несколько раз призывал Дени, чтобы переводить ему, когда привозили пленных франков. Дени набросил на плечи легкий плащ и обернул маленьким тюрбаном голову. Он позволил Лейле ровнее расположить складки его туники, поцеловал ее и сбежал вниз по лестнице в сад, где его дожидался мамелюк.
Он предполагал, что его отведут в диван – большой зал Цитадели, где эмир вершил правосудие. Но вместо того его провели по узкому проходу к потайной двери, а затем вверх по лестнице в небольшую угловую комнату башни. Она освещалась двумя высокими стрельчатыми окнами, и на низком помосте, расположенном в конце комнаты, восседал эмир Юсуф Мехед ад-Дин, суровый пожилой человек с холодным взглядом и тяжелыми веками. Дени низко склонился перед ним, коснувшись, как того требовал обычай вежливости, сердца и губ.
Эмир жестом указал на пол подле возвышения. Дени сел, скрестив ноги; он привык к турецкой манере сидеть и больше не находил ее неудобной. Мехед ад-Дин задал ему несколько вежливых вопросов, как будто только для этого и позвал Дени: как его здоровье, имел ли он возможность в достаточной мере посвятить себя занятиям, ходил ли поохотиться с собаками или соколами, не нуждается ли он в чем-либо. Дени терпеливо отвечал, зная о восточном обычае подходить к сути дела не спеша, окольными путями. В свою очередь он осведомился о здоровье эмира и нет ли каких-либо новостей о молодом принце, ал-Амине.
– Ничего вот уже больше недели, – ответил эмир. – Но я нисколько не сомневаюсь, что он доблестно сражается. Ваши воины отомстили нам за ту засаду, в которую попал ваш караван неделю назад. В отместку они напали на наш большой караван у реки аль-Хеси, захватив тысячу верблюдов и двести человек. Это дело рук вашего короля Ричарда, который с дьявольским коварством и большим числом войск обрушился на караван рано утром, когда все молились. У меня нет других свежих новостей, за исключением этой.
Он ненадолго замолчал, поглаживая бороду. Затем он продолжил:
– А теперь, коль скоро мы помянули короля Ричарда, скажи мне, правда ли, что ты враг ему, как я слышал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133
– Опять дух рыцарства! – вскричал Дени. Он мягко взял ее руки в свои. – В Англии есть одна дама, которая, пыталась сделать из меня образец рыцарства. И надо сказать, я выглядел круглым дураком.
– Нет, не дух рыцарства, – возразила Лейла. – Почему ты такой упрямый, Дени? Ты понимаешь, что я имею в виду. Я вижу это по твоим глазам. Мне просто хочется поколотить тебя из-за твоего упрямства. Да ведь и двух мгновений не минуло, как ты признал, что не можешь нарушить клятву, которую дал ал-Амину.
– Я не сказал ни слова.
– О!.. Глупец! Ты просто не хочешь смело посмотреть в глаза тому человеку, которым ты на самом деле являешься.
Он уставился на нее.
– Ты правда так считаешь? – переспросил он.
– Послушай. Я рабыня и привыкла исполнять все, что мне прикажут. Когда ал-Амин отдал меня тебе в тот же день, когда мы впервые встретились, я уже была готова покориться тебе. Покорность – это все, что от меня требовалось с тех пор, как меня привезли сюда ребенком. Но ты не смог так просто взять меня. Боялся именно ты.
– Я? О чем ты говоришь? – возмутился Дени. – Я помню ту ночь. Ты рыдала и рассказывала мне о своем детстве и потопила мое желание в потоках слез. Я прекрасно это помню. И я даже описал все это в моем дневнике.
– Неужели? Тогда лучше перепиши свой драгоценный дневник, – засмеялась она. – Я ждала, что ты возьмешь меня, но ты колебался, искоса наблюдал за мной…
А потом ты начал спрашивать меня, как мне живется среди неверных, счастлива ли я и как я жила до того, как меня взяли в плен. Поэтому, только поэтому я плакала. Ты пробудил мои горькие воспоминания, не пожелав принять вещи такими, как они есть. И тогда я поняла, с каким человеком я должна оставаться. Ты видел во мне не просто обнаженную, доступную женщину, но человеческое существо, у которого есть душа, женщину, которую хотел узнать, прежде чем насладиться ее плотью. Ведь ты… ты трувер. Ты идеалист! Ты не захотел взять женщину, которую тебе дали. Ты хотел, чтобы она пришла к тебе по своей воле. Неужели ты думаешь, я не поняла этого, когда позже лежала одна в своем уголке комнаты и размышляла об всем?
Она взмахнула руками, и Дени невольно выставил вперед предплечье, решив, что она намерена его ударить. Но она лишь притворялась рассерженной. Схватив его голову в свои ладони, она заглянула ему в глаза.
– Сначала я очень удивилась, и мне даже было немного больно. Я подумала: «Он такой же, как ал-Амин, мои волосы и глаза вызывают у него отвращение». Но я поняла. Знаешь, у меня было довольно времени на раздумья. И я не невежа. Меня заставляли учиться, чтобы моя цена стала более высокой. Я бы не выучила наизусть Коран, если бы не размышляла много.
Ее пальцы, тонкие, но сильные благодаря игре на лютне, перебирали волосы у него на затылке.
– Следующей ночью, – продолжала она, – следующей ночью я хотела тебя. Я не хотела быть больше рабыней, но попробовала притвориться, будто мы оба свободны, будто моей благосклонности можно добиваться и будто ты любишь меня. И я попросила тебя спеть мне.
– Да, я помню это, – мягко сказал он.
– И эти песни, вино и поцелуи…
Он кивнул. Некоторое время они стояли неподвижно, тесно прижавшись друг к другу. И он вдруг с изумлением подумал, как сильно она напоминает ему и Мод, и Елену, хотя не похожа ни на одну из тех женщин. Елену – свежестью и сладостными объятиями, а Мод – стремлением к возвышенному и благородному, что обратилось в Лейле в нечто более глубокое и достойное, без романтического возвеличивания рыцарского духа.
– Тогда ты станешь моей совестью, – прошептал он. – Ты всегда сможешь сказать, что я за человек на самом деле.
Ее лицо омрачилось.
– Всегда? – повторила она. Ее пальцы впились в складки его туники. – Мне неизвестно, что значит «всегда». – Глаза ее наполнились слезами. – Нет, – сказала она. – Я не права. Давай будем продолжать притворяться, что в будущем ничего не изменится. Притворимся, что существует «всегда».
– Когда я уеду отсюда… – начал он.
Но именно в этот миг голос из сада прокричал:
– Кордбар!
Он неохотно повернулся и выглянул в окно. Там, внизу, среди цветочных грядок, словно выросший из земли, стоял воин в золотом шлеме. Это был грек – высокий и бледный, в белой с золотом тунике – один из мамелюков стражи эмира.
– Мир тебе, Йезид, – обратился к нему сверху Дени. – Какие новости об ал-Амине?
– Ничего нового. – Солдат задрал голову, подбоченившись. – Я пришел за тобой, Кордбар. Мой господин желает, чтобы ты явился к нему.
– Я? Зачем?
– Думаю, чтобы опять послужить переводчиком. Ал-Амин выступил в поход шесть или семь недель назад, и за это время его отец несколько раз призывал Дени, чтобы переводить ему, когда привозили пленных франков. Дени набросил на плечи легкий плащ и обернул маленьким тюрбаном голову. Он позволил Лейле ровнее расположить складки его туники, поцеловал ее и сбежал вниз по лестнице в сад, где его дожидался мамелюк.
Он предполагал, что его отведут в диван – большой зал Цитадели, где эмир вершил правосудие. Но вместо того его провели по узкому проходу к потайной двери, а затем вверх по лестнице в небольшую угловую комнату башни. Она освещалась двумя высокими стрельчатыми окнами, и на низком помосте, расположенном в конце комнаты, восседал эмир Юсуф Мехед ад-Дин, суровый пожилой человек с холодным взглядом и тяжелыми веками. Дени низко склонился перед ним, коснувшись, как того требовал обычай вежливости, сердца и губ.
Эмир жестом указал на пол подле возвышения. Дени сел, скрестив ноги; он привык к турецкой манере сидеть и больше не находил ее неудобной. Мехед ад-Дин задал ему несколько вежливых вопросов, как будто только для этого и позвал Дени: как его здоровье, имел ли он возможность в достаточной мере посвятить себя занятиям, ходил ли поохотиться с собаками или соколами, не нуждается ли он в чем-либо. Дени терпеливо отвечал, зная о восточном обычае подходить к сути дела не спеша, окольными путями. В свою очередь он осведомился о здоровье эмира и нет ли каких-либо новостей о молодом принце, ал-Амине.
– Ничего вот уже больше недели, – ответил эмир. – Но я нисколько не сомневаюсь, что он доблестно сражается. Ваши воины отомстили нам за ту засаду, в которую попал ваш караван неделю назад. В отместку они напали на наш большой караван у реки аль-Хеси, захватив тысячу верблюдов и двести человек. Это дело рук вашего короля Ричарда, который с дьявольским коварством и большим числом войск обрушился на караван рано утром, когда все молились. У меня нет других свежих новостей, за исключением этой.
Он ненадолго замолчал, поглаживая бороду. Затем он продолжил:
– А теперь, коль скоро мы помянули короля Ричарда, скажи мне, правда ли, что ты враг ему, как я слышал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133