!!
— Нет молока?.. А-а-а!..
— Теперь уразумели?!!
Подполковник тяжело вздохнул. Похоже, не уразумел.
— Вы член партии?
— С сорок третьего, — глаза в глаза сообщил Ухов.
— С таким стажем, блюститель закона, а никак не дойдет!.. Ну, нет, надо обращаться в горком!
— Да я все понял. — Ухов ощутил животом какое-то мерзкое влияние на его психику. Живот под пупком, а психика в голове. Совсем странно…
— Маленький мальчик!.. Чужая женская грудь!.. Младенца заставляют сосать!..
— Что я должен делать?
— Задержать!
— Ребенка?
— Да! — по инерции выпалила Будёна. — Тьфу на вас! Какого ребенка! Ласкину задержите!
— Это, которая кормила? — уточнил подполковник.
— Да не кормила она! Неужто непонятно?!! Развратные действия налицо!
— Я понял!..
Он не понял только, на чье лицо.
Забытый всеми Леонид лежал на подоконнике в пеленальной комнате и глядел, как уводят из яслей Вальку. Она шагала по небу, с опущенной головой, с развивающимися по вольному ветру волосам… Вдруг обернулась и посмотрела на окна второго этажа.
Он увидел ее глаза, засветился своими навстречу. Валька, повинуясь инстинкту, рванулась было обратно, но ее удержали за руки, почти грубо…
И тогда Леонид заплакал.
Его отнесли в палату, где уложили засыпать…
Прождав время, послушав пространство, в котором все успокоилось, он слез с кровати и пополз…
Ступенька за ступенькой преодолел лестницу, долго, уперевшись башкой, толкал дверь…
Он полз по небу, ориентируясь только на запах бензина, оставленный милицейской машиной. Чуть было не захлебнулся в огромной луже, ставшей для него первым морем. Глотнул досыта грязи, но выплыл.
Его нос, словно щенячий, чувствовал в огромной толще мирового воздуха еле уловимый запах Вальки. Он медленно, но верно двигался по этой ниточке аромата и к концу своего путешествия был не отличим от маленькой грязной собачонки.
Его обнаружили возле двери отделения милиции, которое находилось ровно напротив яслей для сирот. Приблизительно в ста пятидесяти метрах. Сначала действительно приняли за шавку, обозвали даже Каштанкой, покликали Му-Му, а потом признали за ребенка.
Подполковник Ухов мучался в размышлениях о странном ночном происшествии, когда к нему в кабинет внесли грязнущего ребенка, которому возрасту от силы было месяцев восемь, но который глядел на него взором полководца, прошедшего три войны. Офицер вдруг встал из-за стола и бухнул по нему кулаком мощно.
— Да пошло все на х…! — вскричал он. — Да пусть она хоть самого Буденного дочь!..
Мальчишке кое-как утерли носовым платком лицо и отнесли в камеру, где содержалась Валентина Ласкина.
— Твой? — поинтересовались.
— Мой, — тотчас зарыдала женщина.
Прижала найденыша к груди, здесь и ребеночек подвывать стал.
Милицейские мужики, хоть и правленные преступным миром, сердца сохранили себе нежными, а потому некоторые прослезились умиленно, а другие удержались, пролившись слезами вовнутрь.
Так в отдельно взятом отделении московской милиции на некоторое время воцарилась идиллия.
В этом добром околотке Леонид последний раз, в исступлении, сосал Валькину грудь. Как будто предчувствовал, что последний раз…
Ее определили в больницу имени Кащенко, подполковника Ухова наградили выговором, а мальчишку назначили в специальное детское учреждение.
Уложенный в кровать между дауном и олигофреном, вдыхая запах застоявшихся испражнений, Леонид заплакал вновь.
Леонид Павлович Северцев потерял свою вторую женщину. А для его возраста это было чересчур.
На третий день могучего плача ему сделали укол, отчего зрение возвратилось к нормальному состоянию. Небо было опять высоко, а земная твердь рядом.
Он продолжал плакать, и продолжался его плач шесть лет и три месяца…
8
В ожидании Утякина Ангелина аж извелась вся. Хотела ему позвонить, да батарея на мобильном села, а зарядку забыла. Поискала телефон-автомат, но таковых в клинике не имелось.
И так и сяк пыталась развлекать себя, но телевизионные каналы были общедоступными и показывали одинаковую дрянь.
В отделении — ни души, даже поболтать не с кем. Только медсестра с мужицкой щетиной да ногой баскетболиста приносила ей всякие каши на воде. А ей мяса хотелось или рыбки.
Созрела идея.
— Милая девушка, — ласково пропела старуха, отодвигая от себя тарелку с овсяной кашей. — Ласточка моя!
Медсестра испуганно посмотрела на нее.
— Да ты не бойся! — Лебеда достала из-под матраца пачку долларов и отщипнула из нее одну купюру. — Сбегай, родная, в магазин! Колбаски прикупи, буженинки, хлебца свеженького!.. В общем, выбирай на свое усмотрение все что хочешь!.. Ты что кушать любишь?.. Мы здесь с тобой пир устроим на славу!
Огромную девку от предложения шатнуло к стене.
— А что ты боишься? Разве мне запрещено кушать?
— Запрещено, — ответила медсестра басом, которому бы позавидовал бы сам Шаляпин.
«Не то что-то, — подумала Лебеда. — Басом говорит, Нога баскетболиста, рост, да и щетина…»
— Ты, баба, случаем, не мужик? — в лоб поинтересовалась старуха.
На лице медсестры сквозь крем-пудру проступила краска страха, смешанная со смущением.
Она попятилась мелкими шажочками к двери, бормоча невнятное:
— Я.. Во мне всегда… Я была мужчиной… Но всегда во мне женщина жила…
— Да ты не бойся! — ласково проговорила старуха. В голове Лебеды всплывала какая-то информация, спрятанная за ненадобностью куда-то глубоко в мозг. — Так ты что?.. — Старуха отчаянно напрягалась. — Ты этот, как его… Транссексуал? — вспомнила она, наконец.
— Что вы! Нет! — пробасила медсестра и замахала руками.
— Нет?.. А кто?..
— Я лучше пойду…
Старуха ловко соскочила с кровати и ухватила медсестру за руку.
— Ну куда ты пойдешь?.. А кто ко мне в обед придет?.. Я уже к тебе привыкла!.. И вообще, мне все равно, кто ты, баба, мужик, трансвестит или еще кто там!.. Главное, чтобы человек хороший был!
— Я — женщина! — с гордостью сообщила медсестра.
Она неожиданно выпрямилась во весь рост, захлопала глазами, из которых блеснуло настоящее.
— И я — женщина! — улыбнулась Лебеда. — Сходишь в магазин?
— Вам нельзя!
— Плевать!.. Я всю жизнь делаю то, что нельзя!
— И мне нельзя…
— Тебе что, нельзя есть колбасу?.. Ты же молодая!
— Мне нельзя выходить на улицу!.. Я еще не адаптировалась.
— Ну, нельзя так нельзя, — внезапно отступила старуха. — Тогда в кресло садись. Это тебе можно?
Медсестра кивнула. Прошла каланчой через всю палату и села в кресло нога на ногу.
— Чай будешь? — предложила старуха. — У меня хороший, с жасмином.
Медсестра кивнула.
— Тебя, кстати, как зовут?
— Сашей… Александрой, — уточнила она.
Приготавливая чай, Лебеда уже понимала, что перед ней сидит Александра, еще недавно бывшая Сашей. Оговорочка, что называется, в тему… Про такие операции по смене пола вещали чуть ли не каждый день по телевизору, печатали в гламурных журналах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Нет молока?.. А-а-а!..
— Теперь уразумели?!!
Подполковник тяжело вздохнул. Похоже, не уразумел.
— Вы член партии?
— С сорок третьего, — глаза в глаза сообщил Ухов.
— С таким стажем, блюститель закона, а никак не дойдет!.. Ну, нет, надо обращаться в горком!
— Да я все понял. — Ухов ощутил животом какое-то мерзкое влияние на его психику. Живот под пупком, а психика в голове. Совсем странно…
— Маленький мальчик!.. Чужая женская грудь!.. Младенца заставляют сосать!..
— Что я должен делать?
— Задержать!
— Ребенка?
— Да! — по инерции выпалила Будёна. — Тьфу на вас! Какого ребенка! Ласкину задержите!
— Это, которая кормила? — уточнил подполковник.
— Да не кормила она! Неужто непонятно?!! Развратные действия налицо!
— Я понял!..
Он не понял только, на чье лицо.
Забытый всеми Леонид лежал на подоконнике в пеленальной комнате и глядел, как уводят из яслей Вальку. Она шагала по небу, с опущенной головой, с развивающимися по вольному ветру волосам… Вдруг обернулась и посмотрела на окна второго этажа.
Он увидел ее глаза, засветился своими навстречу. Валька, повинуясь инстинкту, рванулась было обратно, но ее удержали за руки, почти грубо…
И тогда Леонид заплакал.
Его отнесли в палату, где уложили засыпать…
Прождав время, послушав пространство, в котором все успокоилось, он слез с кровати и пополз…
Ступенька за ступенькой преодолел лестницу, долго, уперевшись башкой, толкал дверь…
Он полз по небу, ориентируясь только на запах бензина, оставленный милицейской машиной. Чуть было не захлебнулся в огромной луже, ставшей для него первым морем. Глотнул досыта грязи, но выплыл.
Его нос, словно щенячий, чувствовал в огромной толще мирового воздуха еле уловимый запах Вальки. Он медленно, но верно двигался по этой ниточке аромата и к концу своего путешествия был не отличим от маленькой грязной собачонки.
Его обнаружили возле двери отделения милиции, которое находилось ровно напротив яслей для сирот. Приблизительно в ста пятидесяти метрах. Сначала действительно приняли за шавку, обозвали даже Каштанкой, покликали Му-Му, а потом признали за ребенка.
Подполковник Ухов мучался в размышлениях о странном ночном происшествии, когда к нему в кабинет внесли грязнущего ребенка, которому возрасту от силы было месяцев восемь, но который глядел на него взором полководца, прошедшего три войны. Офицер вдруг встал из-за стола и бухнул по нему кулаком мощно.
— Да пошло все на х…! — вскричал он. — Да пусть она хоть самого Буденного дочь!..
Мальчишке кое-как утерли носовым платком лицо и отнесли в камеру, где содержалась Валентина Ласкина.
— Твой? — поинтересовались.
— Мой, — тотчас зарыдала женщина.
Прижала найденыша к груди, здесь и ребеночек подвывать стал.
Милицейские мужики, хоть и правленные преступным миром, сердца сохранили себе нежными, а потому некоторые прослезились умиленно, а другие удержались, пролившись слезами вовнутрь.
Так в отдельно взятом отделении московской милиции на некоторое время воцарилась идиллия.
В этом добром околотке Леонид последний раз, в исступлении, сосал Валькину грудь. Как будто предчувствовал, что последний раз…
Ее определили в больницу имени Кащенко, подполковника Ухова наградили выговором, а мальчишку назначили в специальное детское учреждение.
Уложенный в кровать между дауном и олигофреном, вдыхая запах застоявшихся испражнений, Леонид заплакал вновь.
Леонид Павлович Северцев потерял свою вторую женщину. А для его возраста это было чересчур.
На третий день могучего плача ему сделали укол, отчего зрение возвратилось к нормальному состоянию. Небо было опять высоко, а земная твердь рядом.
Он продолжал плакать, и продолжался его плач шесть лет и три месяца…
8
В ожидании Утякина Ангелина аж извелась вся. Хотела ему позвонить, да батарея на мобильном села, а зарядку забыла. Поискала телефон-автомат, но таковых в клинике не имелось.
И так и сяк пыталась развлекать себя, но телевизионные каналы были общедоступными и показывали одинаковую дрянь.
В отделении — ни души, даже поболтать не с кем. Только медсестра с мужицкой щетиной да ногой баскетболиста приносила ей всякие каши на воде. А ей мяса хотелось или рыбки.
Созрела идея.
— Милая девушка, — ласково пропела старуха, отодвигая от себя тарелку с овсяной кашей. — Ласточка моя!
Медсестра испуганно посмотрела на нее.
— Да ты не бойся! — Лебеда достала из-под матраца пачку долларов и отщипнула из нее одну купюру. — Сбегай, родная, в магазин! Колбаски прикупи, буженинки, хлебца свеженького!.. В общем, выбирай на свое усмотрение все что хочешь!.. Ты что кушать любишь?.. Мы здесь с тобой пир устроим на славу!
Огромную девку от предложения шатнуло к стене.
— А что ты боишься? Разве мне запрещено кушать?
— Запрещено, — ответила медсестра басом, которому бы позавидовал бы сам Шаляпин.
«Не то что-то, — подумала Лебеда. — Басом говорит, Нога баскетболиста, рост, да и щетина…»
— Ты, баба, случаем, не мужик? — в лоб поинтересовалась старуха.
На лице медсестры сквозь крем-пудру проступила краска страха, смешанная со смущением.
Она попятилась мелкими шажочками к двери, бормоча невнятное:
— Я.. Во мне всегда… Я была мужчиной… Но всегда во мне женщина жила…
— Да ты не бойся! — ласково проговорила старуха. В голове Лебеды всплывала какая-то информация, спрятанная за ненадобностью куда-то глубоко в мозг. — Так ты что?.. — Старуха отчаянно напрягалась. — Ты этот, как его… Транссексуал? — вспомнила она, наконец.
— Что вы! Нет! — пробасила медсестра и замахала руками.
— Нет?.. А кто?..
— Я лучше пойду…
Старуха ловко соскочила с кровати и ухватила медсестру за руку.
— Ну куда ты пойдешь?.. А кто ко мне в обед придет?.. Я уже к тебе привыкла!.. И вообще, мне все равно, кто ты, баба, мужик, трансвестит или еще кто там!.. Главное, чтобы человек хороший был!
— Я — женщина! — с гордостью сообщила медсестра.
Она неожиданно выпрямилась во весь рост, захлопала глазами, из которых блеснуло настоящее.
— И я — женщина! — улыбнулась Лебеда. — Сходишь в магазин?
— Вам нельзя!
— Плевать!.. Я всю жизнь делаю то, что нельзя!
— И мне нельзя…
— Тебе что, нельзя есть колбасу?.. Ты же молодая!
— Мне нельзя выходить на улицу!.. Я еще не адаптировалась.
— Ну, нельзя так нельзя, — внезапно отступила старуха. — Тогда в кресло садись. Это тебе можно?
Медсестра кивнула. Прошла каланчой через всю палату и села в кресло нога на ногу.
— Чай будешь? — предложила старуха. — У меня хороший, с жасмином.
Медсестра кивнула.
— Тебя, кстати, как зовут?
— Сашей… Александрой, — уточнила она.
Приготавливая чай, Лебеда уже понимала, что перед ней сидит Александра, еще недавно бывшая Сашей. Оговорочка, что называется, в тему… Про такие операции по смене пола вещали чуть ли не каждый день по телевизору, печатали в гламурных журналах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84