Через несколько месяцев поиски хоть и не закончились формально, но милиция рвение на этот случай потеряла, тем более что был пойман маньяк-педофил, который брал на себя всех пропавших за последние годы детей. Правда, прямых доказательств не имелось… А потом, в подтверждение смерти разыскиваемых, недалеко от интерната, в лесу, были обнаружены детские волосы, очень похожие на прядку из косички Машеньки Махаоновой. Ее подружки благодаря ленточке признали находку за подлинную, и на том дело закрыли безо всяких угрызений совести. Маньяка расстреляли, а жизнь в Лосиноостровском интернате потекла прежним чередом…
И только Рыжий Ромка знал, как обстоят дела на самом деле. Но о том он никому не говорил, хранил тайну, как Рихард Зорге…
Через несколько месяцев после бегства Леонид нашел на Казанском вокзале спеца, который за двести рублей справил два новеньких паспорта. Имена в главных документах были сохранены оригинальными, но вот возраст существенно отличался от номинального.
Леониду Северцеву, русскому по национальности уже исполнилось девятнадцать лет, а Машенька Махаонова оказалась чуть младше, ей определили полное восемнадцатилетие.
Теперь молодые, обвенчанные в церкви, без особого труда оформили в загсе свои отношения на законном основании.
Они продолжали жить у Серафимы, которая на старости лет и не чаяла такого счастья. Старушка, вылеченная от одиночества, даже в церковь стала ходить реже, все баловала своих постояльцев стряпней из добытых ими продуктов. Вернее, добывал пропитание Леонид, и даже Машенька не знала, откуда в их семье берутся деньги.
Иногда девочка спрашивала мужа, чем тот промышляет в жизни, но Леонид лишь загадочно улыбался в ответ, а Серафима учила Машеньку не лезть в мужские дела.
— Добытчик — это хорошо!.. А наше дело маленькое, главное, чтобы добытчику создать семейное тепло, чтобы в семье мир и благость пребывали.
Старушка обучала Машеньку кулинарному искусству, нехитрому шитью, правильной уборке помещения, а в оставшееся время рассказывала молодой про Иисуса Христа…
Леонид и Машенька по-прежнему оставались детьми Платона, хотя раз от разу их постельные игры все более походили на имитацию взрослого полового акта…
А через два года старушка Серафима умерла. Сделала она это тихо, не доставив особых хлопот. Машенька знала, что в комоде преставившейся все собрано для последней дороги и денежки имеются на похороны, упрятанные в свернутый носовой платочек.
— Надо Серафиму отпеть, — произнесла Машенька с уверенностью, утирая слезки со своего прекрасного личика.
— Это зачем? — удивился Леонид.
— Чтобы она пред Господом предстала.
— Перед каким Господом? — удивился Леонид.
— Перед Господом нашим, Иисусом Христом.
— Нет никакого Иисуса Христа, — хмыкнул Леонид. — Пустая трата времени!
И здесь Машенька явила пусть небольшой, но все-таки характер.
— Есть, — настаивала она.
— Глупости!
— Твое дело не верить, а мое поступать так, как мне велит сердце!
— Ты — моя жена и должна поступать так, как велю я! При венчании тебе это батюшка говорил!
— И Серафима так говорила, — подтвердила Машенька.
— Вот, — удовлетворился Леонид.
— Значит, это нужно сделать потому, что так хотела сама Серафима!.. Надо отпевать!
Леониду отчаянно понравилось это внезапное прорастание характера у его жены. Он еще раз с удовольствием подумал, что не ошибся с выбором, что она именно та, которая даст ему возможность устремиться в Космос. Впрочем, довольного виду он не показал, немного подумал и решил:
— Если так хотела Серафима, то пусть. Она была добра к нам.
Машенька так радовалась, так светилось ее личико, что Леонид тоже не удержался и заулыбался глазами, глядя на жену.
Отпел Серафиму Ильиничну старый знакомец, батюшка Иван Самойлович. После похорон старушку помянули ее же сливовой наливочкой, а через три дня обнаружили в комоде завещание на квартирку, в котором говорилось, что две комнатки, оказавшиеся кооперативными, отписываются семье Северцевых…
Так молодые обзавелись своим жильем.
* * *
Прошло три года, в которые уложилось их детство, с конфетами и праздничными демонстрациями, наполненное искренней влюбленностью.
В свои номинальные двенадцать лет Леонид выглядел как половозрелый юноша, а Машенька, так та просто превратилась в необыкновенную красавицу. Зачатая, вероятно, в любви, она и в детстве была обворожительно прелестной, а теперь девичья красота ее стремилась к совершенству. Не существовало мужчины, который бы, встретив случайно Машеньку на улице, потом бы долго не глядел ей вслед, обдумывая всю свою жизнь, до истоков, ставя перед собой сентиментальный вопрос, а не ошибся ли он в выборе второй половины! Может быть, сущность его поторопилась выплеснуть бурлящие гормоны в первую встречную, а оттого в жизни не случилось ангела, вот как эта… Еще долго образ необыкновенной красавицы с опущенными к земле глазами, в которых была истинная покорность и ветхозаветная скромность женщины, будоражил воображение всех мужчин, которым она повстречалась когда-то…
Самой же Машеньке не приходило в голову оценивать себя как красавицу, поскольку любила она одного Леонида и ничего в жизни, кроме мужа своего, ее не интересовало, даже мало-мальски. Жили супруги не ссорясь и не хмурясь, и лишь одно беспокоило Машеньку — год назад Леонид переселился в другую комнату, вернее, стал ночевать в ней. Он оставлял ее на ночь одну, и она иногда просыпалась от какой-то странной муки, поселившейся одновременно в голове и животе. Тогда Машенька тяжело дышала, стараясь выгнать из тела некое сосущее чувство, а наутро у нее болела голова.
Леонид часто уезжал, как водится, не объясняя куда, а когда возвращался, то при нем всегда имелись деньги в достатке и новые, модные вещи для Машеньки.
Тогда она, счастливая после разлуки, посещавшая в одинокие дни только церковь, бросалась мужу на шею и целовала истово его лицо. Он также страстно отвечал на ее ласки, иногда сжимая до боли налившуюся девичьей крепостью грудь, и, казалось, вот-вот влюбленные должны были позабыть советы Платона, устремляясь к другому маяку. Тогда трещала по швам одежда… Но в какой-то момент Леонид, словно отчаянно нажимал на тормоз, будто стена перед ним вырастала бетонная. Он отстранял прочь свою жену, некоторое время находился бледным, а потом и вовсе уходил в другую комнату…
Однажды она решилась спросить его о самом страшном для нее:
— Ты меня разлюбил?
Он посмотрел в ответ взором странным, ищущим что-то в ее наполненных печалью огромных глазах. Она еще более испугалась, вдруг вспомнив о Сером волке из своего детства.
— Я люблю тебя, — ответил он уверенно.
— Может быть, я что-то не так делаю?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84