И сейчас, после таких волшебных слов, вдруг ставшими ключиком к ее вере, она отворилась вся для желающего войти мужа, забыв только что сковывающий ее ужас, и переспросила:
— Нужно раздеться?
— Ага, — подтвердил он.
Она принялась медленно раздеваться, аккуратно снимая вещь за вещью, развешивая одежку на венский стульчик, пока ни осталась переминаться с ноги на ногу на холодном полу совершенно голой, освещенной одновременно лунным и нарождающимся солнечным светом.
Машенька дрожала всем телом, сомкнув ноги в худых коленках, и смотрела на своего мужа.
Он тоже оглядывал ее и удивлялся Машенькиным острым плечикам, ее совершенно мальчишеской груди, соски, может, чуть покрупнее. Он долго рассматривал девочкины ребра, проступающие сквозь кожу, покрывшуюся здоровенными мурашками; выпуклый живот, под которым располагалась девчачья особенность, совершенно, как у новорожденной и ничем не привлекающая его мужского начала.
— Повернись спиной! — велел он, чувствуя, как угасает в нем порыв космонавта, которому тотчас предстоит исследование Космоса.
Она повернулась и явила в доказательство своей женской несостоятельности крошечную попку с синеватым отливом да пару выпячивающих из спины лопаток, как у ощипанного цыпленка.
«Ворота в мой Космос еще не готовы открыться», — заключил Леонид с философской грустью.
Он быстро скинул одежду, сам еще более похожий на младенца с носиком от заварочного чайника, вместо настоящей ракеты, быстро забрался под теплое одеяло и тотчас заснул.
Она, оставленная голой, все ждала чего-то до полного озноба, а потом, обернувшись и увидев его спящим, сначала было изумилась то ли коварству, то ли еще чему, но уже через мгновение Машенька испытала чувство благодарности к своему мужу-лилипуту, сама не зная за что.
Надев трусики, она осторожно, чтобы не разбудить его, забралась под общее одеяло и тоже заснула на самом краешке перины, сама легкая, как перышко, и невинная, как цветочек…
А утром они проснулись одновременно и просто, с удовольствием целовались.
Леонид был спокоен, несмотря на вчерашнее открытие. Он знал, что время придет и Вселенная откроется перед ним по-царски щедро, а пока он любил Машеньку за будущий расцвет, за свой Е = mc2 , за то, что пахнет она вермишелевым супчиком.
— Я люблю тебя! — подтвердил он.
— Я люблю тебя тоже! — ответила Машенька радостно.
И от этих плодов Платона обоим стало необыкновенно счастливо, до слез в глазах, до вкуса крови на губах!..
А потом они жадно ели яичницу, приготовленную бабушкой Серафимой.
Улыбающаяся старушка, свеженькая, умытая святой крещенской водой, пожарила болтушку с сосисками и картошкой, присыпав блюдо сверху зеленым луком, созревшим в майонезной банке на подоконнике.
— Вы, наверное, кофий предпочитаете? — поинтересовалась бабушка. — Вот вам и кофий!
Это был вовсе и не кофе, а кофейный напиток «Лето» с цикорием. Но с молоком и тремя кусками растворенного в нем сахара, напиток казался необыкновенно вкусен.
Это первое утро их совместной жизни было прекрасным и удивительным. Они глядели из окошка Серафимы на солнышко, лучиками катающееся по золотым куполам церквушек, а потом, когда небо вдруг пролилось коротким дождиком, высовывали руки под теплые струи, брызгались чистой, пахнущей электричеством водой и много, до боли в щеках, улыбались друг другу…
А еще потом они побежали из дома Серафимы и прогуляли по Москве весь день. В Парке культуры, с детской расточительностью, молодожены на всяких аттракционах просадили огромную кучу денег. Кружились и качались, стреляли в тире и плавали на лодке, гоняясь за утками; объедались жестким, как подошва, шашлыком, заедая его сладкими, посыпанными сахарной пудрой пончиками, выпили чуть ли не море газировки и всегда с тройным сиропом… Все это называлось счастьем! И счастье было в обоих сердцах!..
Под самый вечер Чертово колесо вознесло их к самому небу, они чуть-чуть целовались под облаками, совершенно утомленные бесконечным днем. Солнце пыталось закатиться за дома на Фрунзенской набережной, но колесо догоняло светило. Провожая его, Леонид даже встал с сиденья в кабинке, чем испугал Машеньку.
— Упадешь! — дергала она мужа за брюки.
А он на самом пике колеса вдруг почувствовал необычайную легкость во всех членах, будто бы тело потеряло свой вес. Это чувство Леонид приписал тождеству счастья, но когда поглядел на пол кабины, на свои ноги, то увидел, что ступни, обутые в сандалии, совершенно не касаются пола. Леонид парил на высоте трех сантиметров, как ему казалось головой вниз, а ногами к небесам.
«Я умею летать», — понял мальчик.
Это открытие оставило его совершенно равнодушным, как будто кто-то ему давным-давно поведал обо всех чудесных навыках, которыми он обладает сейчас и которые будут открываться ему всю жизнь… Но самое главное, с материнской утробы мальчик знал, что сегодняшнее его состояние ощущения человеческой жизни — лишь прелюдия к иной форме сознания, которую даже невозможно предугадать человеческим мозгом. И чувство счастья, полнящее сейчас его грудь, это всего лишь эрзац космической энергии — дурманящий газ, сокрывающий великую реальность!.. Но как чертовски приятен этот дурман!..
Неожиданно его полет прервался, и ноги коснулись пола кабинки. Вместе с этим в голове что-то лопнуло, пространство завертелось в глазах лототроном, а когда остановилось, то все в мире встало на прежние места. Небо было над головой, а земля под ногами.
— Сядь, пожалуйста, — умоляла Машенька, не заметившая его полета.
Он уселся на деревянную лавочку и поглядел на свою избранницу. Леонид отыскал в ее глазах неподдельное волнение за него, а потому был благодарен и тронут… Как она прекрасна, вот так вот, не вверх ногами!..
Они снижались, а он целовал ее детские губы, повторяя:
— Люблю!..
Машенька улыбалась совсем по-взрослому и молчала так выразительно, что ответные слова вовсе были не нужны…
А потом они купили много всякой еды в Смоленском гастрономе и, набив колбасами, сырами, рыбой красной и белой авоськи, перетащили все добытое в дом Серафимы.
Весь вечер пировали, запивая богатую еду сливовой наливкой!..
А потом легли спать на толстую перину и прижались телами друг к другу накрепко…
Она счастливо заснула…
В третьем часу ночи Леонид быстро поднялся с кровати, оделся наскоро, вышел из подъезда дома Серафимы. На Калининском проспекте он поймал левака и уехал в неизвестном направлении…
Он отсутствовал ровно два часа и к четырем утра вновь вдыхал аромат Машенькиных волос…
* * *
Ромка Псих проснулся в плохом настроении. Впрочем, это было второе его пробуждение подряд в гадком расположении духа. Не анализирующий себя никогда, в этот раз он связал плохое настроение с предстоящим уроком математики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Нужно раздеться?
— Ага, — подтвердил он.
Она принялась медленно раздеваться, аккуратно снимая вещь за вещью, развешивая одежку на венский стульчик, пока ни осталась переминаться с ноги на ногу на холодном полу совершенно голой, освещенной одновременно лунным и нарождающимся солнечным светом.
Машенька дрожала всем телом, сомкнув ноги в худых коленках, и смотрела на своего мужа.
Он тоже оглядывал ее и удивлялся Машенькиным острым плечикам, ее совершенно мальчишеской груди, соски, может, чуть покрупнее. Он долго рассматривал девочкины ребра, проступающие сквозь кожу, покрывшуюся здоровенными мурашками; выпуклый живот, под которым располагалась девчачья особенность, совершенно, как у новорожденной и ничем не привлекающая его мужского начала.
— Повернись спиной! — велел он, чувствуя, как угасает в нем порыв космонавта, которому тотчас предстоит исследование Космоса.
Она повернулась и явила в доказательство своей женской несостоятельности крошечную попку с синеватым отливом да пару выпячивающих из спины лопаток, как у ощипанного цыпленка.
«Ворота в мой Космос еще не готовы открыться», — заключил Леонид с философской грустью.
Он быстро скинул одежду, сам еще более похожий на младенца с носиком от заварочного чайника, вместо настоящей ракеты, быстро забрался под теплое одеяло и тотчас заснул.
Она, оставленная голой, все ждала чего-то до полного озноба, а потом, обернувшись и увидев его спящим, сначала было изумилась то ли коварству, то ли еще чему, но уже через мгновение Машенька испытала чувство благодарности к своему мужу-лилипуту, сама не зная за что.
Надев трусики, она осторожно, чтобы не разбудить его, забралась под общее одеяло и тоже заснула на самом краешке перины, сама легкая, как перышко, и невинная, как цветочек…
А утром они проснулись одновременно и просто, с удовольствием целовались.
Леонид был спокоен, несмотря на вчерашнее открытие. Он знал, что время придет и Вселенная откроется перед ним по-царски щедро, а пока он любил Машеньку за будущий расцвет, за свой Е = mc2 , за то, что пахнет она вермишелевым супчиком.
— Я люблю тебя! — подтвердил он.
— Я люблю тебя тоже! — ответила Машенька радостно.
И от этих плодов Платона обоим стало необыкновенно счастливо, до слез в глазах, до вкуса крови на губах!..
А потом они жадно ели яичницу, приготовленную бабушкой Серафимой.
Улыбающаяся старушка, свеженькая, умытая святой крещенской водой, пожарила болтушку с сосисками и картошкой, присыпав блюдо сверху зеленым луком, созревшим в майонезной банке на подоконнике.
— Вы, наверное, кофий предпочитаете? — поинтересовалась бабушка. — Вот вам и кофий!
Это был вовсе и не кофе, а кофейный напиток «Лето» с цикорием. Но с молоком и тремя кусками растворенного в нем сахара, напиток казался необыкновенно вкусен.
Это первое утро их совместной жизни было прекрасным и удивительным. Они глядели из окошка Серафимы на солнышко, лучиками катающееся по золотым куполам церквушек, а потом, когда небо вдруг пролилось коротким дождиком, высовывали руки под теплые струи, брызгались чистой, пахнущей электричеством водой и много, до боли в щеках, улыбались друг другу…
А еще потом они побежали из дома Серафимы и прогуляли по Москве весь день. В Парке культуры, с детской расточительностью, молодожены на всяких аттракционах просадили огромную кучу денег. Кружились и качались, стреляли в тире и плавали на лодке, гоняясь за утками; объедались жестким, как подошва, шашлыком, заедая его сладкими, посыпанными сахарной пудрой пончиками, выпили чуть ли не море газировки и всегда с тройным сиропом… Все это называлось счастьем! И счастье было в обоих сердцах!..
Под самый вечер Чертово колесо вознесло их к самому небу, они чуть-чуть целовались под облаками, совершенно утомленные бесконечным днем. Солнце пыталось закатиться за дома на Фрунзенской набережной, но колесо догоняло светило. Провожая его, Леонид даже встал с сиденья в кабинке, чем испугал Машеньку.
— Упадешь! — дергала она мужа за брюки.
А он на самом пике колеса вдруг почувствовал необычайную легкость во всех членах, будто бы тело потеряло свой вес. Это чувство Леонид приписал тождеству счастья, но когда поглядел на пол кабины, на свои ноги, то увидел, что ступни, обутые в сандалии, совершенно не касаются пола. Леонид парил на высоте трех сантиметров, как ему казалось головой вниз, а ногами к небесам.
«Я умею летать», — понял мальчик.
Это открытие оставило его совершенно равнодушным, как будто кто-то ему давным-давно поведал обо всех чудесных навыках, которыми он обладает сейчас и которые будут открываться ему всю жизнь… Но самое главное, с материнской утробы мальчик знал, что сегодняшнее его состояние ощущения человеческой жизни — лишь прелюдия к иной форме сознания, которую даже невозможно предугадать человеческим мозгом. И чувство счастья, полнящее сейчас его грудь, это всего лишь эрзац космической энергии — дурманящий газ, сокрывающий великую реальность!.. Но как чертовски приятен этот дурман!..
Неожиданно его полет прервался, и ноги коснулись пола кабинки. Вместе с этим в голове что-то лопнуло, пространство завертелось в глазах лототроном, а когда остановилось, то все в мире встало на прежние места. Небо было над головой, а земля под ногами.
— Сядь, пожалуйста, — умоляла Машенька, не заметившая его полета.
Он уселся на деревянную лавочку и поглядел на свою избранницу. Леонид отыскал в ее глазах неподдельное волнение за него, а потому был благодарен и тронут… Как она прекрасна, вот так вот, не вверх ногами!..
Они снижались, а он целовал ее детские губы, повторяя:
— Люблю!..
Машенька улыбалась совсем по-взрослому и молчала так выразительно, что ответные слова вовсе были не нужны…
А потом они купили много всякой еды в Смоленском гастрономе и, набив колбасами, сырами, рыбой красной и белой авоськи, перетащили все добытое в дом Серафимы.
Весь вечер пировали, запивая богатую еду сливовой наливкой!..
А потом легли спать на толстую перину и прижались телами друг к другу накрепко…
Она счастливо заснула…
В третьем часу ночи Леонид быстро поднялся с кровати, оделся наскоро, вышел из подъезда дома Серафимы. На Калининском проспекте он поймал левака и уехал в неизвестном направлении…
Он отсутствовал ровно два часа и к четырем утра вновь вдыхал аромат Машенькиных волос…
* * *
Ромка Псих проснулся в плохом настроении. Впрочем, это было второе его пробуждение подряд в гадком расположении духа. Не анализирующий себя никогда, в этот раз он связал плохое настроение с предстоящим уроком математики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84