Захожу, прикрываю дверь — убитая горем мать едва меня видит. Я говорю, что была у Бенни, и через несколько минут ей представится возможность посмотреть на него. Ее глаза снова наполнились слезами, и она хочет знать, не страдал ли он. Отвечаю, что мальчик быстро потерял сознание.
— Он умер потому, что не мог дышать?
— Пока мы еще всего не знаем, — говорю я, — но, судя по всему, его дыхательные пути были свободны.
Вполне возможно, Бенни умер от гипоксии головного мозга, однако я склоняюсь к мысли, что сдавливание кровеносных сосудов повлекло за собой вазовагальную реакцию. Иными словами, пульс замедлился, и он умер от остановки сердца. Когда я упомянула, что покойный стоял на коленях, мать предположила, что тот, вероятно, молил Господа забрать его к себе. Может быть, отвечаю. Мальчика нашел охотник, который незадолго до этого подстрелил оленя и отправился на его поиски. Поэтому Бенни быстро обнаружили: он исчез сразу после церкви, около половины первого, а полиция к родителям постучалась около пяти. Сказали, будто отыскали его около двух. Значит, бедняжка недолго там один пробыл, все твердит она. И еще хорошо, что в кармане у него лежал Новый Завет, надписанный, с фамилией и адресом. Только так полиция и вычислила, кто он такой, и копы сразу же разыскали семью.
— Миссис Уайт, — спрашиваю я, — с Бенни в последнее время ничего необычного не происходило? Например, вчера утром в церкви? Вы что-нибудь знаете?
— Не в духе он был последнее время. — Мать уже обрела некую стойкость рассудка. Говорит о Бенни так, словно он сидит за стенкой в приемной и она к нему сейчас выйдет. — В следующем месяце ему двенадцать исполнится, сами знаете, какой возраст.
— Как понять «не в духе»?
— Уходит в свою комнату и запирается. Сидит там, музыку в наушниках слушает. Дерзит то и дело, а ведь раньше таким не был. Я беспокоилась. — У нее захватывает дух. Смаргивает, вдруг вспомнив, где и почему находится. — Не понимаю, зачем он с собой такое сделал? — Из глаз вот-вот хлынут слезы. — Конечно, в церкви есть мальчишки, которые ему покоя не дают. Дразнятся, красотулечкой обзывают...
— А вчера его дразнили? — спрашиваю я.
— Вполне может статься. Они там все в воскресной школе собираются. И знаете, много поговаривают про убийства эти, которые у нас тут случились. — Собеседница снова умолкает. Не хочет продолжать разговор на темы, которых не понимает и не приемлет.
— О тех двоих, которых убили перед Рождеством?
— Ага. О тех самых. Говорят, они прокляты, потому что когда Америка только зародилась, не занимались люди такими вещами.
— Прокляты? Кто говорит, что они прокляты?
— Молва ходит. Много судачат, — продолжает женщина, глубоко вздохнув. — Мол, до Джеймстауна от нас рукой подать. Поговаривают, видели люди привидения Джона Смита и Покахонтас, и все такое. И тут убивают этих двоих, по соседству, возле джеймстаунского острова, а про них такие разговоры ведут... ну, вы понимаете. Будто бы жизнь они вели... неестественную, и поэтому их кто-то убил, кажется. Слышала так, сама не знаю.
— А вы с Бенни на эти темы общались? — На сердце с каждой минутой все неспокойнее.
— Немножко. Ведь поговаривают, их жгли и пытали. Сейчас у нас на замки запираются. Подозрительными все стали, вот так вот. Ну, мы с Бенни и обсудили... да, побеседовали. Сказать по правде, с тех пор он куда задумчивее стал. Может, расстроился. — Тишина. Уставилась в крышку стола. Никак не решит, в каком же времени говорить теперь о своем покойном сыне. — Из-за этого, да еще что мальчишки его дразнили красавчиком. Бенни страшно злился, понятное дело. Я ему всегда говорила: «Потерпи, вырастешь ты у меня девчонкам на загляденье. За тобой еще бегать будут. То-то пакостники у нас посмотрят». — Улыбнулась с грустецой и вновь начала плакать. — Восприимчивый ребенок. А ведь дети так задразнить могут...
— А может быть, его вчера в церкви сильно дразнили? — направляю разговор в нужное русло. — Что, если мальчики отпускали колкости, разговорились про те преступления на почве ненависти, про гомосексуалистов. Может быть, как-то намекали...
— Ну уж!.. — выпаливает она. — Люди, которые совершают неестественные и дурные поступки, будут прокляты. Ибо сказано: «Не обымет нас напасть, и не погрязнем мы в пучине греховной и в тине страстей наших».
— Миссис Уайт, возможно ли, что Бенни сомневался в своей ориентации? — мягко, однако настойчиво продолжаю я. — Для детей, вступающих в пору полового созревания, это вполне естественно. Им пока еще трудно четко определить свою сексуальность, и на этой почве возникает замешательство. Тем более сейчас. Мир сложен, в нем куда труднее разобраться, чем было в наше время. — Раздается телефонный звонок. — Извините, я на минутку.
Джек сообщает, что Бенни готов к осмотру.
— И еще Марино тебя заискался. Какая-то у него важная информация.
— Скажи ему, что я здесь. — Вешаю трубку.
— Бенни и правда спрашивал, почему с этими людьми сделали такие ужасные вещи. Потому что они... странные, так он выразился, — рассказывает миссис Уайт. — Я сказала, что, возможно, Бог наказал их за прегрешения.
— И как он отреагировал? — спрашиваю ее.
— Не припомню. Вроде бы ничего не ответил.
— Когда это случилось?
— Наверное, недели три назад. Сразу после того, как обнаружили второго покойника и все стали поговаривать, что преступник ненавидел извращенцев.
Мне интересно, Стэнфилд вообще-то представляет себе, сколько зла он причинил, поделившись следственными подробностями со своим шурином? Миссис Уайт нервозно лепечет, с каждым шагом все больше проникаясь страхом. Я веду ее ко входу в свой рабочий кабинет, мы открываем дверь, ведущую в небольшую смотровую комнату. Здесь диван и столик. На стене — мирный английский пейзаж. Напротив зоны отдыха — стеклянная стена, занавешенная шторой. С другой стороны — малая холодильная камера.
— Проходите, располагайтесь, — говорю миссис Уайт, касаясь ее плеча.
Она напряжена, жалкая, перепуганная женщина, все внимание приковано к задернутой синей шторе. Присаживается на краешек кушетки, крепко сцепив на коленях руки. Отдергиваю штору, и нам предстает укутанный в синее Бенни; простыня подоткнута под самый подбородок, скрывая отметину на шее. Влажные волосы зачесаны назад, глаза закрыты. Мать точно застыла, замерла на краешке кушетки и, кажется, не дышит. Она тупо смотрит на него, словно не понимая. Хмурится.
— А почему у него лицо такое красное? — чуть ли не в вину мне вменяет.
— Веревка перекрыла доступ крови, и та не смогла отхлынуть к сердцу, — объясняю я. — Поэтому лицо переполнено кровью.
Она встает и подходит поближе к окну.
— Маленький мой мальчик... Крошка моя. Ты теперь на небесах. В раю с Иисусом. Смотрите, у него волосы мокрые, будто его только что окрестили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
— Он умер потому, что не мог дышать?
— Пока мы еще всего не знаем, — говорю я, — но, судя по всему, его дыхательные пути были свободны.
Вполне возможно, Бенни умер от гипоксии головного мозга, однако я склоняюсь к мысли, что сдавливание кровеносных сосудов повлекло за собой вазовагальную реакцию. Иными словами, пульс замедлился, и он умер от остановки сердца. Когда я упомянула, что покойный стоял на коленях, мать предположила, что тот, вероятно, молил Господа забрать его к себе. Может быть, отвечаю. Мальчика нашел охотник, который незадолго до этого подстрелил оленя и отправился на его поиски. Поэтому Бенни быстро обнаружили: он исчез сразу после церкви, около половины первого, а полиция к родителям постучалась около пяти. Сказали, будто отыскали его около двух. Значит, бедняжка недолго там один пробыл, все твердит она. И еще хорошо, что в кармане у него лежал Новый Завет, надписанный, с фамилией и адресом. Только так полиция и вычислила, кто он такой, и копы сразу же разыскали семью.
— Миссис Уайт, — спрашиваю я, — с Бенни в последнее время ничего необычного не происходило? Например, вчера утром в церкви? Вы что-нибудь знаете?
— Не в духе он был последнее время. — Мать уже обрела некую стойкость рассудка. Говорит о Бенни так, словно он сидит за стенкой в приемной и она к нему сейчас выйдет. — В следующем месяце ему двенадцать исполнится, сами знаете, какой возраст.
— Как понять «не в духе»?
— Уходит в свою комнату и запирается. Сидит там, музыку в наушниках слушает. Дерзит то и дело, а ведь раньше таким не был. Я беспокоилась. — У нее захватывает дух. Смаргивает, вдруг вспомнив, где и почему находится. — Не понимаю, зачем он с собой такое сделал? — Из глаз вот-вот хлынут слезы. — Конечно, в церкви есть мальчишки, которые ему покоя не дают. Дразнятся, красотулечкой обзывают...
— А вчера его дразнили? — спрашиваю я.
— Вполне может статься. Они там все в воскресной школе собираются. И знаете, много поговаривают про убийства эти, которые у нас тут случились. — Собеседница снова умолкает. Не хочет продолжать разговор на темы, которых не понимает и не приемлет.
— О тех двоих, которых убили перед Рождеством?
— Ага. О тех самых. Говорят, они прокляты, потому что когда Америка только зародилась, не занимались люди такими вещами.
— Прокляты? Кто говорит, что они прокляты?
— Молва ходит. Много судачат, — продолжает женщина, глубоко вздохнув. — Мол, до Джеймстауна от нас рукой подать. Поговаривают, видели люди привидения Джона Смита и Покахонтас, и все такое. И тут убивают этих двоих, по соседству, возле джеймстаунского острова, а про них такие разговоры ведут... ну, вы понимаете. Будто бы жизнь они вели... неестественную, и поэтому их кто-то убил, кажется. Слышала так, сама не знаю.
— А вы с Бенни на эти темы общались? — На сердце с каждой минутой все неспокойнее.
— Немножко. Ведь поговаривают, их жгли и пытали. Сейчас у нас на замки запираются. Подозрительными все стали, вот так вот. Ну, мы с Бенни и обсудили... да, побеседовали. Сказать по правде, с тех пор он куда задумчивее стал. Может, расстроился. — Тишина. Уставилась в крышку стола. Никак не решит, в каком же времени говорить теперь о своем покойном сыне. — Из-за этого, да еще что мальчишки его дразнили красавчиком. Бенни страшно злился, понятное дело. Я ему всегда говорила: «Потерпи, вырастешь ты у меня девчонкам на загляденье. За тобой еще бегать будут. То-то пакостники у нас посмотрят». — Улыбнулась с грустецой и вновь начала плакать. — Восприимчивый ребенок. А ведь дети так задразнить могут...
— А может быть, его вчера в церкви сильно дразнили? — направляю разговор в нужное русло. — Что, если мальчики отпускали колкости, разговорились про те преступления на почве ненависти, про гомосексуалистов. Может быть, как-то намекали...
— Ну уж!.. — выпаливает она. — Люди, которые совершают неестественные и дурные поступки, будут прокляты. Ибо сказано: «Не обымет нас напасть, и не погрязнем мы в пучине греховной и в тине страстей наших».
— Миссис Уайт, возможно ли, что Бенни сомневался в своей ориентации? — мягко, однако настойчиво продолжаю я. — Для детей, вступающих в пору полового созревания, это вполне естественно. Им пока еще трудно четко определить свою сексуальность, и на этой почве возникает замешательство. Тем более сейчас. Мир сложен, в нем куда труднее разобраться, чем было в наше время. — Раздается телефонный звонок. — Извините, я на минутку.
Джек сообщает, что Бенни готов к осмотру.
— И еще Марино тебя заискался. Какая-то у него важная информация.
— Скажи ему, что я здесь. — Вешаю трубку.
— Бенни и правда спрашивал, почему с этими людьми сделали такие ужасные вещи. Потому что они... странные, так он выразился, — рассказывает миссис Уайт. — Я сказала, что, возможно, Бог наказал их за прегрешения.
— И как он отреагировал? — спрашиваю ее.
— Не припомню. Вроде бы ничего не ответил.
— Когда это случилось?
— Наверное, недели три назад. Сразу после того, как обнаружили второго покойника и все стали поговаривать, что преступник ненавидел извращенцев.
Мне интересно, Стэнфилд вообще-то представляет себе, сколько зла он причинил, поделившись следственными подробностями со своим шурином? Миссис Уайт нервозно лепечет, с каждым шагом все больше проникаясь страхом. Я веду ее ко входу в свой рабочий кабинет, мы открываем дверь, ведущую в небольшую смотровую комнату. Здесь диван и столик. На стене — мирный английский пейзаж. Напротив зоны отдыха — стеклянная стена, занавешенная шторой. С другой стороны — малая холодильная камера.
— Проходите, располагайтесь, — говорю миссис Уайт, касаясь ее плеча.
Она напряжена, жалкая, перепуганная женщина, все внимание приковано к задернутой синей шторе. Присаживается на краешек кушетки, крепко сцепив на коленях руки. Отдергиваю штору, и нам предстает укутанный в синее Бенни; простыня подоткнута под самый подбородок, скрывая отметину на шее. Влажные волосы зачесаны назад, глаза закрыты. Мать точно застыла, замерла на краешке кушетки и, кажется, не дышит. Она тупо смотрит на него, словно не понимая. Хмурится.
— А почему у него лицо такое красное? — чуть ли не в вину мне вменяет.
— Веревка перекрыла доступ крови, и та не смогла отхлынуть к сердцу, — объясняю я. — Поэтому лицо переполнено кровью.
Она встает и подходит поближе к окну.
— Маленький мой мальчик... Крошка моя. Ты теперь на небесах. В раю с Иисусом. Смотрите, у него волосы мокрые, будто его только что окрестили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139