У этого человека мертвецки серый цвет лица. Красные глаза вечно слезятся — он хронический аллергик.
Второго за сегодняшний день Джона Доу уже откатили на середину коридора. Труп в мешке бордового цвета, на котором выбито название службы ритуальных услуг «Братья Уиткин». Ну вот и фамилия этих парней. Конечно же, они и есть братья Уиткин.
— Я им займусь. — Значит, везти покойника в холодильник не потребуется.
— Как скажете, — с нервозной поспешностью соглашаются братья, точно я их обвиняю в чем-то непристойном.
— Прекрасно, надо с ним поработать, — говорю я и толкаю каталку сквозь пару стальных дверей. Выдаю посетителям бахилы и перчатки. Пару минут вожусь, так сказать, по хозяйству: заношу новое поступление в журнал прибытия, присваиваю ему порядковый номер, делаю снимки. От трупа пахнет мочой.
* * *
Аутопсический зал, состоящий из нескольких отсеков, блестит чистотой. Сегодня тут не встретишь обычных в рабочее время зрелищ и звуков, царят блаженная тишина и покой. За долгие годы я устала от беспрестанного шума: клацанья инструментов, визга пилы, плеска стекающей в стальные раковины воды. В морге бывает на удивление шумно. Мертвые порой умеют громко заявлять о себе. Судя по всему, и новый «клиент» легко в руки не дастся. Он совершенно окоченел и даже раздеть себя так запросто не позволит. Трудно будет разжать челюсти, чтобы взглянуть на зубы и язык. Расстегиваю молнию мешка, и в нос бьет запах урины. Подтягиваю поближе хирургическую лампу и пальпирую голову: переломов не прощупывается. На челюсти размазанные подтеки, куртка закапана спекшейся кровью — значит, когда началось кровотечение, он находился в вертикальном положении. Подсвечиваю ноздри.
— Носовое кровотечение, — докладываю Бергер и Марино. — Явных повреждений головы нет.
Склоняюсь над телом с увеличительным стеклом, чтобы осмотреть ожоги. Бергер придвигается поближе, хочет понаблюдать. На обожженную кожу налипли какие-то волоски и грязь, в углах рта и на внутренней поверхности щек обнаруживаю трещинки и потертости. Закатываю рукава красной спортивной куртки трупа и осматриваю запястья. На коже явно выраженные отметины от пут. Расстегнув куртку, обнаруживаю два строго симметричных ожога: на пупке и на левом соске.
Бергер так близко склонилась, что касается моего халата рукавом.
— Не прохладно ли сейчас в костюмчике прогуливаться? Даже футболку не поддел, — обращаю внимание Марино. — Что в карманах, смотрели?
— Уж лучше подождать и здесь все проверить — вдруг что дельное уроним, — отвечает он.
Сую руку в карманы брюк, куртки — ничего. Стягиваю с трупа трико. Синие спортивные трусы пропитаны мочой; едкий запах аммиака ударяет в ноздри, и какая-то тревога возбуждает нервы: волосы по всему телу встали дыбом, как часовые. Я редко боюсь покойников, но этот меня напугал. Проверяю его кармашек на поясе и вынимаю металлический ключ с гравировкой «копию не делать» и надписью несмываемым маркером «233».
— От дома или номера в мотеле? Может, от сейфа? — вслух размышляю я, пряча ключ в прозрачный полиэтиленовый пакетик. Вдруг меня поражает параноидальная мысль. Детство мое прошло в Майами, и у нас номер почтового ящика был 233. Не скажу, что с тех пор этот номер приносит мне удачу, просто он всюду меня сопровождает: коды, комбинации на замках — я частенько пользуюсь привычной цифрой, поскольку никогда ее ни с чем не спутаю, а никто другой о ней попросту не догадается.
— Какие-то предположения о причине смерти? — спрашивает меня Бергер.
— Рановато делать выводы. А в единой базе отпечатков, надо полагать, нет? И Интерпол молчит? — спрашиваю Марино.
— На поверку пусто. Кем бы он ни был, в базе отпечатки отсутствуют. Интерполовцы тоже помалкивают, и радоваться пока нечему. Если бы что-то явное было, мы бы уже через час узнали, — отвечает он.
— Давай-ка снимем пальчики и при первой возможности отправим в базу данных. — Стараюсь скрыть волнение в голосе. Осматриваю через лупу ладони, тыльную сторону — не потеряем ли очевидные улики, пока будем снимать отпечатки. Остригаю ногти, прячу их в конверт, делаю надпись и отправляю на стол рядом с отчетом. Затем окунаю кончики пальцев покойника в чернила, и Марино помогает разобраться с ложкой. Снимаю отпечатки пальцев с обеих рук.
Бергер молча и любознательно следит за моей работой, точно согревая все вокруг своим вниманием. Прислушивается к каждому слову, наблюдает за каждым движением. Стараюсь особенно на нее не отвлекаться, хотя прекрасно осознаю, что меня контролируют, и где-то на дальних рубежах моего сознания отмечается факт, что женщина эта все оценивает. Укутываю тело простыней, застегиваю молнию на мешке и знаком подзываю к себе присутствующих. Отвожу каталку к холодильной камере у противоположной стены и открываю дверь из нержавейки. Запах смерти ударяет в нос мощной волной. Сегодня у нас «постояльцев» немного — в общей сложности шестеро. Проверяю ярлычки на молниях мешков, ищу Джона Доу из мотеля. Обнаружив, открываю его лицо и указываю Бергер на ожоги и ссадины в уголках рта и на запястьях.
— Господи, — говорит Марино, — что ж такое у нас завелось? Серийный убийца разгулялся: отлавливает народ и феном пытает?
— Надо немедленно оповестить Стэнфилда, — отвечаю я. Ясно, что смерть Джона Доу из мотеля и смерть найденного в Мосби-Корт имеют много общего. Взгляд упал на Марино — у того все мысли на лице написаны. Пит даже не пытается скрыть недовольства, уж очень не хочется ему информировать болтливого полицейского, незнакомого с профессиональной этикой. — Все равно надо, — добавляю я.
Выходим из холодильного отсека, и Марино направляется к настенному телефону.
— Вы доберетесь до конференц-зала? — спрашиваю Бергер.
— Само собой. — Она будто зачарована или, может, чем-то озадачена: думает о своем.
— Я скоро подойду, — говорю ей. — Простите, мы ненадолго прервемся.
Прокурор помедлила в дверях, развязывая на спине лямки хирургического халата.
— Странно. У меня пару месяцев назад было дело: женщину пытали струйной сушилкой. Ожоги очень похожи на те, что мы сейчас видели. — Она нагибается, стягивает бахилы и опускает их с мусорную корзину. — Кляп. Руки связаны, раны на лице и груди.
— Преступника взяли? — поспешно интересуюсь я: подобная аналогия отнюдь не радует.
— Да, им оказался строитель, который работал в жилой высотке. Глупо вышло: сам опростоволосился. Влез к ней в квартиру около трех утра, изнасиловал, задушил. Несколько часов спустя выходит из здания, а грузовичок его угнали. Добро пожаловать в Нью-Йорк!.. Вызывает копов. Сидит в патрульной машине со спортивной сумкой на коленях и описывает угнанный автомобиль. Тут к убитой заявляется домработница, видит труп, поднимает визг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
Второго за сегодняшний день Джона Доу уже откатили на середину коридора. Труп в мешке бордового цвета, на котором выбито название службы ритуальных услуг «Братья Уиткин». Ну вот и фамилия этих парней. Конечно же, они и есть братья Уиткин.
— Я им займусь. — Значит, везти покойника в холодильник не потребуется.
— Как скажете, — с нервозной поспешностью соглашаются братья, точно я их обвиняю в чем-то непристойном.
— Прекрасно, надо с ним поработать, — говорю я и толкаю каталку сквозь пару стальных дверей. Выдаю посетителям бахилы и перчатки. Пару минут вожусь, так сказать, по хозяйству: заношу новое поступление в журнал прибытия, присваиваю ему порядковый номер, делаю снимки. От трупа пахнет мочой.
* * *
Аутопсический зал, состоящий из нескольких отсеков, блестит чистотой. Сегодня тут не встретишь обычных в рабочее время зрелищ и звуков, царят блаженная тишина и покой. За долгие годы я устала от беспрестанного шума: клацанья инструментов, визга пилы, плеска стекающей в стальные раковины воды. В морге бывает на удивление шумно. Мертвые порой умеют громко заявлять о себе. Судя по всему, и новый «клиент» легко в руки не дастся. Он совершенно окоченел и даже раздеть себя так запросто не позволит. Трудно будет разжать челюсти, чтобы взглянуть на зубы и язык. Расстегиваю молнию мешка, и в нос бьет запах урины. Подтягиваю поближе хирургическую лампу и пальпирую голову: переломов не прощупывается. На челюсти размазанные подтеки, куртка закапана спекшейся кровью — значит, когда началось кровотечение, он находился в вертикальном положении. Подсвечиваю ноздри.
— Носовое кровотечение, — докладываю Бергер и Марино. — Явных повреждений головы нет.
Склоняюсь над телом с увеличительным стеклом, чтобы осмотреть ожоги. Бергер придвигается поближе, хочет понаблюдать. На обожженную кожу налипли какие-то волоски и грязь, в углах рта и на внутренней поверхности щек обнаруживаю трещинки и потертости. Закатываю рукава красной спортивной куртки трупа и осматриваю запястья. На коже явно выраженные отметины от пут. Расстегнув куртку, обнаруживаю два строго симметричных ожога: на пупке и на левом соске.
Бергер так близко склонилась, что касается моего халата рукавом.
— Не прохладно ли сейчас в костюмчике прогуливаться? Даже футболку не поддел, — обращаю внимание Марино. — Что в карманах, смотрели?
— Уж лучше подождать и здесь все проверить — вдруг что дельное уроним, — отвечает он.
Сую руку в карманы брюк, куртки — ничего. Стягиваю с трупа трико. Синие спортивные трусы пропитаны мочой; едкий запах аммиака ударяет в ноздри, и какая-то тревога возбуждает нервы: волосы по всему телу встали дыбом, как часовые. Я редко боюсь покойников, но этот меня напугал. Проверяю его кармашек на поясе и вынимаю металлический ключ с гравировкой «копию не делать» и надписью несмываемым маркером «233».
— От дома или номера в мотеле? Может, от сейфа? — вслух размышляю я, пряча ключ в прозрачный полиэтиленовый пакетик. Вдруг меня поражает параноидальная мысль. Детство мое прошло в Майами, и у нас номер почтового ящика был 233. Не скажу, что с тех пор этот номер приносит мне удачу, просто он всюду меня сопровождает: коды, комбинации на замках — я частенько пользуюсь привычной цифрой, поскольку никогда ее ни с чем не спутаю, а никто другой о ней попросту не догадается.
— Какие-то предположения о причине смерти? — спрашивает меня Бергер.
— Рановато делать выводы. А в единой базе отпечатков, надо полагать, нет? И Интерпол молчит? — спрашиваю Марино.
— На поверку пусто. Кем бы он ни был, в базе отпечатки отсутствуют. Интерполовцы тоже помалкивают, и радоваться пока нечему. Если бы что-то явное было, мы бы уже через час узнали, — отвечает он.
— Давай-ка снимем пальчики и при первой возможности отправим в базу данных. — Стараюсь скрыть волнение в голосе. Осматриваю через лупу ладони, тыльную сторону — не потеряем ли очевидные улики, пока будем снимать отпечатки. Остригаю ногти, прячу их в конверт, делаю надпись и отправляю на стол рядом с отчетом. Затем окунаю кончики пальцев покойника в чернила, и Марино помогает разобраться с ложкой. Снимаю отпечатки пальцев с обеих рук.
Бергер молча и любознательно следит за моей работой, точно согревая все вокруг своим вниманием. Прислушивается к каждому слову, наблюдает за каждым движением. Стараюсь особенно на нее не отвлекаться, хотя прекрасно осознаю, что меня контролируют, и где-то на дальних рубежах моего сознания отмечается факт, что женщина эта все оценивает. Укутываю тело простыней, застегиваю молнию на мешке и знаком подзываю к себе присутствующих. Отвожу каталку к холодильной камере у противоположной стены и открываю дверь из нержавейки. Запах смерти ударяет в нос мощной волной. Сегодня у нас «постояльцев» немного — в общей сложности шестеро. Проверяю ярлычки на молниях мешков, ищу Джона Доу из мотеля. Обнаружив, открываю его лицо и указываю Бергер на ожоги и ссадины в уголках рта и на запястьях.
— Господи, — говорит Марино, — что ж такое у нас завелось? Серийный убийца разгулялся: отлавливает народ и феном пытает?
— Надо немедленно оповестить Стэнфилда, — отвечаю я. Ясно, что смерть Джона Доу из мотеля и смерть найденного в Мосби-Корт имеют много общего. Взгляд упал на Марино — у того все мысли на лице написаны. Пит даже не пытается скрыть недовольства, уж очень не хочется ему информировать болтливого полицейского, незнакомого с профессиональной этикой. — Все равно надо, — добавляю я.
Выходим из холодильного отсека, и Марино направляется к настенному телефону.
— Вы доберетесь до конференц-зала? — спрашиваю Бергер.
— Само собой. — Она будто зачарована или, может, чем-то озадачена: думает о своем.
— Я скоро подойду, — говорю ей. — Простите, мы ненадолго прервемся.
Прокурор помедлила в дверях, развязывая на спине лямки хирургического халата.
— Странно. У меня пару месяцев назад было дело: женщину пытали струйной сушилкой. Ожоги очень похожи на те, что мы сейчас видели. — Она нагибается, стягивает бахилы и опускает их с мусорную корзину. — Кляп. Руки связаны, раны на лице и груди.
— Преступника взяли? — поспешно интересуюсь я: подобная аналогия отнюдь не радует.
— Да, им оказался строитель, который работал в жилой высотке. Глупо вышло: сам опростоволосился. Влез к ней в квартиру около трех утра, изнасиловал, задушил. Несколько часов спустя выходит из здания, а грузовичок его угнали. Добро пожаловать в Нью-Йорк!.. Вызывает копов. Сидит в патрульной машине со спортивной сумкой на коленях и описывает угнанный автомобиль. Тут к убитой заявляется домработница, видит труп, поднимает визг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139