Аннунсиата отбросила свои мысли и взяла иглу и шитье из рабочей корзинки. Каждый день ей приходилось выполнять определенную работу, и хотя она ненавидела шитье, Руфь и Эллин видели, что Аннунсиата справляется с заданием – по крайней мере, чтобы не навлечь на себя гнев Эллин. Аннунсиата села на каменный подоконник, где было больше света от высокого окна, и вдела нитку в иглу. Эллин наблюдала за ней, постепенно смягчаясь. Он думала, что несмотря на все недостатки Аннунсиаты, у нее есть масса достоинств – она никогда не жалуется и принимает все, что бы ни выпало на ее долю, а это свойство Эллин особенно ценила, считая его присущим только йоркширцам. Люди склонны ценить в других то, что они ценят в самих себе.
– Вот и умница, – похвалила Эллин, наблюдая, как Аннунсиата подвертывает рубец. – Для вас это будет хорошим упражнением – когда вы станете хозяйкой Шоуза, вам придется каждый день заниматься шитьем.
Аннунсиата подняла голову и наградила няню своей лучшей улыбкой – искренней, доброй, которая никогда не оставляла сердце Эллин равнодушным.
– Когда я стану хозяйкой Шоуза, я буду такой же, как мама. Эллин, я не верю, что отец Кита был моим отцом.
– Конечно, вы слишком хороши, чтобы быть дочерью земного человека, – пробормотала Эллин, и ее морщинистое лицо расплылось в улыбке. – Поскорее заканчивайте шитье, мой ягненочек, и я помогу вам привести в порядок синее платье, которое вы наденете у Морлэндов.
Синее платье было любимым и самым лучшим нарядом Аннунсиаты.
– А мама позволит? – с сомнением спросила она.
– Ваша матушка ничего не заметит, – успокоила ее Эллин. – Даже если вы нарядитесь в мешковину.
Ральф уже начал вставать, его сломанная рука в лубках была продета через матерчатую перевязь, перекинутую вокруг шеи.
– Я похож на Мэри с младенцем, – шутил он. Мэри, как и многие жительницы приграничных земель, обычно носила новорожденных, привязывая их к собственному животу сложенным платком. Лия не одобряла эту привычку, считая, что она несовместима с достоинством хозяйки дома Морлэндов, но Ральфу это нравилось, и он не запрещал Мэри – живой сверток на животе не затруднял ее легкую, грациозную походку.
Ральф спустился в зал, чтобы приветствовать прибывших из Шоуза, и сразу обратил внимание на наряд Аннунсиаты.
– Вы выглядите просто красавицей, – сказал он, заставляя Аннунсиату вспыхнуть от удовольствия. – Этот цвет идет вам. – Он мог бы говорить с ней и дольше, но заметил неодобрительные взгляды, поэтому обратился к остальным гостям, успев обронить девушке: – Аннунсиата, нам с вами надо поговорить до обеда. Вы придете в буфетную?
Аннунсиата, стоящая рядом с Кэти, чтобы подчеркнуть собственное очарование, очнулась от мыслей и направилась вперед, гордо подняв подбородок и чувствуя себя предметом общего внимания. Пока она шла через зал за Ральфом, к ней подбежала Ферн, и Аннунсиата погладила голову собаки, сознавая, что представляет собой восхитительную картину. Ферн медленно пошла рядом, стараясь удержать свою длинную узкую голову под маленькой белой ладошкой Аннунсиаты, пока они не скрылись за дверью.
Кэти раздосадованно смотрела на закрывшуюся дверь. Она отлично понимала, почему Аннунсиата всегда старается держаться к ней поближе и даже время от времени поддерживает с ней дружеские отношения. С этой же целью Аннунсиата иногда сближалась с Элизабет, но такое случалось гораздо реже, ибо если боязливость и туповатость Элизабет в разговоре подчеркивала достоинства Аннунсиаты, то лицо девочки, если не красивое, было все же по-своему милым. Кэти страдала от такого множества болезней, что всегда росла медленно. Она знала, что выглядит болезненной, бледной и слишком худощавой, а уж рядом с цветущей и пышущей здоровьем Аннунсиатой вообще кажется невзрачным сорняком. Кроме этого, Кэти унаследовала нездоровую кожу своей матери. Ее мать была рыхлой женщиной с кроличьим лицом, бесцветными ресницами и веснушчатым носом. Волосы Кэти, сильно поредевшие во время детских болезней, постоянно путались, секлись и имели невзрачный песчаный оттенок. Вдобавок ко всему, ни одно платье не шло Кэти, а ее обычный коричневый шерстяной наряд только усиливал грязноватый цвет волос.
Кэти изо всех сил старалась не злиться на Аннунсиату, ибо она была воспитана в строгих религиозных правилах Мэри Эстер. Она знала, что грешно роптать, но не могла избавиться от мысли, правильно ли поступил Бог, сотворив ее такой болезненной. Неужели обязательно было делать контраст таким поразительным, спрашивала она себя, несмотря на все усилия забыть об обиде. Кэти, хотя и не отличалась выдающимися способностями, была достаточно умна, и благодаря своему усердию считалась самой образованной среди девушек дома Морлэндов. Но Аннунсиата, как будто ей не хватало здоровья и красоты, была щедро одарена сообразительностью, которая позволяла ей легко схватывать знания и без усилий запоминать их. Не пытаясь приложить даже половину усердия Кэти, Аннунсиата знала вдвое больше ее; не нуждаясь в многочасовых занятиях, подобно Кэти, она и играла, и пела гораздо лучше своей кузины. Если бы Кэти удалось стать образованнее Аннунсиаты, она смогла бы примириться со своим уродством.
Она вздохнула и посмотрела на Элизабет. Маленькая, пухленькая, с каштановыми кудряшками и круглым личиком, она постоянно казалась испуганной. Ее мать, Генриетта Морлэнд, умерла при рождении девочки, а отец, Чарльз Хобарт, очень скоро женился на молодой богатой вдовушке с двумя сыновьями, и сам вскоре стал счастливым отцом еще двух сыновей. Поэтому, не заботясь об Элизабет, отец отправил ее на воспитание в дом Морлэндов. С самого начала было ясно, что отец не собирается обеспечить Элизабет приданым, а следовательно, поскольку она не сможет выйти замуж, ее ждет судьба всю жизнь провести в доме Морлэндов в качестве компаньонки кого-нибудь из женщин.
По всем этим причинам слуги пренебрегали и Элизабет, и Кэти, однако Элизабет не обижалась. Она знала свое место и, не обладая блестящим умом, легко смирилась с ним, будучи благодарной за те крохи внимания, которые ей доставались. Когда Аннунсиата оказывалась поблизости, девочка боязливо краснела, но испытывала подлинное удовольствие. Это раздражало Кэти, но научить Элизабет ненавидеть Аннунсиату оказалось невозможным.
– Как ваше плечо? – спросил Ральф, когда они с Аннунсиатой остались вдвоем. Он стоял у камина, опираясь на него здоровой рукой, поэтому Аннунсиате пришлось подойти поближе, чтобы видеть его лицо. Аннунсиата встала так, чтобы свет, падающий от окна, освещал ее волосы. Локоны ее прически поддерживали четыре розовых бутона, которые Кит прислал Аннунсиате, пока она одевалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106