Прошло уже шестнадцать лет после смерти Кита-старшего. Руфь с удивлением вспомнила об этом, обнаруживая, что для нее давность этого события не имела значения. Он умер шестнадцать лет назад, но ей казалось, что это произошло только вчера. Она любила Кита с самого своего детства – того Кита, который был отцом Кита-младшего. Она помнила, как он вернулся домой, полный оксфордских впечатлений, в модных придворных одеждах, которые тогда носили студенты Оксфорда. Он поцеловал руку Руфи, и она раз и навсегда подарила ему свое сердце. Это воспоминание было ясным и отчетливым, как и воспоминание о дне его смерти, а то, что произошло между этими двумя датами, помнилось как в тумане, ибо тогда он принадлежал не Руфи, а Хиро.
Однако в день своей смерти Кит вновь стал принадлежать только ей. Руфь придержала его коня, пока Кит садился верхом, чтобы уехать. Наклонившись, он поцеловал ее. Его последние слова были обращены к Руфи, ее он поцеловал последней, ее лицо было последним женским лицом, которое он увидел прежде, чем уехать навстречу смерти. «Позаботься о Хиро и ребенке, пока я не вернусь», – попросил он, а в его глазах уже был намек на близкую смерть. Они сохранили тайну, утаив ее от Хиро, – тайну его смерти. На следующий день он вернулся домой, бессильно свисая с седла хромого коня; его холодные, негнущиеся руки почти касались копыт. Руфь омыла и похоронила его, взвалив на себя оставленное бремя.
Кит-младший, сын Кита, должен был родиться у нее, у Руфи. Он был так похож на отца, что она могла бы полюбить его, если бы не защищала так старательно свое сердце. Она вырастила ребенка своего Кита, позаботилась о вдове, никому не нужной после смерти мужа. Хиро была беспомощна, как младенец, и становилась все более беспомощной, пока ранняя смерть не облегчила ее страдания. Кит-младший одновременно и принадлежал, и не принадлежал Хиро – так же, как и его отец.
О случае, который дал жизнь Аннунсиате, Руфь почти не вспоминала: этот туманный, похожий на сон эпизод занял место в темном свитке печалей и скорбен, и теперь казался нереальным, почти забытым. Руфь помнила сильное, гибкое мужское тело, его теплоту, приятный запах его кожи; она помнила, какими шелковистыми были его кудри – Аннунсиата унаследовала эти волосы; она помнила его слезы – детские слезы мужской печали, бессильные слезы, льющиеся по суровому лицу. А утром его глаза уже казались чужими, наполненными тягостными думами, ответственностью, скорбью – большие, темные глаза, невыразимо прекрасные – эти глаза достались Аннунсиате.
Однако если сам этот случай казался похожим на сон, который в памяти Руфи сразу же приобрел сходство с волшебными сказками, он имел вполне реальные последствия. В тридцать лет Руфь родила своего первого и последнего ребенка, а потом в течение пятнадцати лет старалась вырастить этого ребенка таким, какой хотела стать сама. Теперь, наконец, Руфь отправила своего ребенка в большой мир, и он скрылся вдали подобно горделивому и прекрасному кораблю, увешанному вьющимися флагами, под гром салюта, а она, Руфь, осталась со своим чувством тревоги и бесполезности. Возвращение к прежним отношениям приемной матери помогало ей перенестись в прошлое. Быть матерью Аннунсиаты было нелегко, но все же возможно. Теперь же Руфь поняла, что она и Аннунсиата сделали несчастным Кита-младшего.
Когда родилась Аннунсиата, Руфь больше всего желала, чтобы ее дочь и Кит-младший когда-нибудь поженились, и она порадовалась, как охотно подчинился ее желанию сам Кит-младший. Он был очарован Аннунсиатой с тех пор, как она родилась, и пока девочка росла, его очарование постепенно перешло в такую искреннюю любовь, что, по всеобщему соглашению, пара должна была непременно пожениться. Аннунсиата и Кит-младший были детьми, которых Руфь желала всю жизнь, в которых соединилась ее кровь и кровь Кита. Втайне Руфь стремилась заново переписать историю своей любви – так, как не удалось сделать это в жизни. Аннунсиата и Кит должны были пожениться, как это следовало сделать их родителям.
Однако Руфь не приняла во внимание саму Аннунсиату – она во многом отличалась от своей матери, и Руфи в конце концов пришлось признаться, что ее дочь не такая, как она, хотя такое признание оказалось болезненным и было сделано после долгих колебаний. Аннунсиате была уготована лучшая участь, чем та, о которой грезила ее мать. Девушка росла, любя Кита, но, как вскоре убедилась Руфь, это была только сестринская любовь. Кроме того, Аннунсиата была богатой наследницей и признанной красавицей, и любое из этих достоинств должно было обеспечить ей лучшего мужа, чем отпрыск Кита, оставшийся без гроша в кармане после опустошительной войны и правления республиканцев. Даже если бы он и вернул шотландские владения, он был не парой Аннунсиате, и Руфь понимала это, видя, что и Аннунсиата так думает.
Таким образом, и в буквальном и в переносном смысле вопрос несчастья Кита-младшего оказался в руках Руфи. Она с нетерпением ждала, когда Кит уедет в Шотландию, втайне надеясь, что он не вернется, несмотря на всю любовь к нему.
Дверь открылась, и на пороге появился Кит, отряхивая капли дождя с верхней одежды и распространяя вокруг себя запах влажной шерстяной ткани. Его белье почти не промокло, но волосы были насквозь пропитаны водой: они мокрыми прядями облепили голову, капли с них стекали на лицо и за воротник.
– Как ты умудрился так вымокнуть? – воскликнула Руфь.
– Дул очень сильный ветер, он унес мою шляпу, и мне пришлось немало побегать, чтобы догнать ее, – объяснил Кит. Он взял полотенце, но Руфь тут же отняла его и принялась вытирать мокрые волосы Кита. Он застыл и прикрыл глаза от удовольствия, пока Руфь пригнула его голову, немилосердно растирая ее жестким полотенцем.
– Ты сделал все, что хотел? – спросила она. Голос Кита был приглушен тканью полотенца:
– Да, я осмотрел все четыре дома и обнаружил, что там предстоит немало работы. У одного из них протекает крыша, у всех остальных засорены дымоходы. Но в целом дома еще крепкие.
– Так и должно быть. Что ты еще делал?
– По дороге домой заезжал в дом Морлэндов. – Руфь отошла, а Кит поднял раскрасневшееся лицо и выпрямился. – Кэти и Элизабет поделили между собой обязанности Лии – Кэти стала домоправительницей, а Элизабет – воспитательницей детей Ральфа.
Руфь одобрительно кивнула.
– Это неплохо придумано. Но что будет, когда они выйдут замуж?
– Думаю, Ральфу придется искать им замену. Однако непохоже, что кузины вскоре выйдут замуж – у обеих нет приданого, и в конце концов...
Руфь приподняла бровь.
– Они найдут себе мужей, и гораздо скорее, чем ты предполагаешь. Любая из них станет подходящей партией для небогатого человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106