Ричард хотел бы стать посланником. Он получил титул рыцаря, но почему бы ему не быть баронетом? И кое-что для Ральфа – при моем теперешнем положении самое время помочь родственникам. Король обожает меня.
Хьюго нахмурился.
– Знаю. Это давно уже всем известно. И все эти жертвы ради вашей семьи?
Аннунсиата мило улыбнулась.
– Старые слухи давным-давно забыты, мой дорогой. Конечно, откуда вам знать о родственных отношениях – ведь у вас нет родни. Прошу меня простить, у меня так много дел, к тому же днем я должна быть у королевы, – она поднялась, подхватила Шарлеманя и вышла, шурша юбками, на ходу зовя Берн помочь переодеться.
Хьюго остался стоять у стола, нахмуренный и угрюмый, затем взял последнее распечатанное Аннунсиатой письмо и бегло просмотрел его. Письмо было от Эдуарда – короткое сообщение, что он вскоре должен появиться в Лондоне с докладом канцлеру и будет рад засвидетельствовать свое почтение Аннунсиате. Лицо Хьюго прояснилось – Эдуард! Как давно они не виделись! Было бы чудесно встретиться с другом – это на время прогонит все беспокойство о жене.
Аннунсиата любила писать письма, и Руфь часто привозила их в замок Морлэндов, чтобы почитать Ральфу, Арабелле и Элизабет, которые с нетерпением ждали таких случаев. Ральф слушал с изумлением и гордостью длинные повествования о продвижении Аннунсиаты в свете и часто говаривал, что ему пора съездить в Лондон, проведать Аннунсиату и ее мужа.
– Хотя я уверен, он покажется мне недостойным Аннунсиаты, – добавлял Ральф.
Арабелла и Элизабет с удивлением слушали рассказы об ином мире, который казался выдуманным по сравнению с реальностью замка Морлэндов, овец, домотканых одежд и земледелия.
Этой весной Ральфу было особенно необходимо ободрение, и письма Аннунсиаты давали ему короткую передышку среди забот. За странной теплой зимой последовала череда проливных дождей, из-за которых на время пришлось отложить пахоту, а это, в свою очередь, означало неважный урожай; из-за сырой погоды могла погибнуть большая часть новорожденных ягнят и учащались случаи падежа взрослого скота. Но все это ничего не значило по сравнению с тревогами за сына Ральфа, Эдуарда.
За зиму все дети успели переболеть простудой, но и после того, как они выздоровели, Эдуард продолжал кашлять – мучительно, подолгу, едва переводя дыхание и ослабевая с каждым приступом. Арабелла кутала и лечила его, давала ему мед, чтобы прогреть горло, смазывала язык патокой – старинным снадобьем тех мест – чтобы избавить от изнуряющего кашля, но мальчик оставался бледным и худым, окончательно потеряв аппетит. На его девятилетие в январе 1662 года Ральф решил устроить большой праздник. Однажды утром мальчика с завязанными глазами вывели во двор, и когда повязку сняли, перед ним стоял Эдмунд, держа за повод гнедого жеребца-трехлетку.
Эдуард просиял и ошеломленно переводил глаза с отца на подарок. Ральф улыбался, радуясь восторгу сына.
– Тебе уже пора иметь настоящего коня, а не пони, – заметил он. – Его зовут Торчлайт. Его хорошо выездили, так что ты можешь ездить верхом в школу и куда только пожелаешь.
– О, папа! – только и мог произнести Эдуард. Эдмунд молча подпрыгивал на месте. Торчлайт оказался на удивление спокойным, только вдруг потянулся и притронулся губами к странным светлым волосам мальчика, которые солнечный свет делал поразительно похожими на солому.
– Ну, Друид, не стой как вкопанный! – воскликнул Эдмунд. Друидом прозвали Эдуарда, потому что дети считали его «скучным, как дольмен», и Эдмунд считал своим долгом расшевелить брата. – Попробуй проехаться на нем. Он неплохо выглядит – хотел бы я посмотреть, как он пойдет галопом! Папа, можно взять седло?
– Гидеон сейчас принесет его, – ответил Ральф, кивнув одному из грумов, который прошел в конюшню и вернулся с блестящим новеньким седлом и уздечкой. – Будь поосторожнее с уздечкой, Эдуард, и не спеши – Торчлайт еще молод и должен многому научиться.
Эдмунд слегка отодвинулся от влажных мягких губ коня и заметил:
– Если он будет так же терпелив, каким был с нами мистер Ламберт, то ему придется бить коня каждые пять минут.
С тех пор оба мальчика подолгу ездили верхом на молодом жеребце, строго распределяя время, как они делили все между собой – на совершенно равные части. Когда в школе вновь начались занятия, мальчики довольно часто прогуливали их, ссылаясь на более важные дела. Хотя Ральф делал вид, что сердится на них, он был рад, что сыновья проводят так много времени на свежем воздухе, ибо твердо верил в пользу прогулок и надеялся, что это сможет улучшить аппетит Эдуарда и вновь сделать его крепким и загорелым. Однако мальчик худел день ото дня, и к февралю, когда погода стала сырой и ненастной, на жеребце обычно восседал Эдмунд, а Эдуард только смотрел ему вслед, стоя под деревьями. Арабелла жаловалась, что одежда у мальчиков постоянно сырая, и просила, чтобы Ральф запретил им бродить под дождем.
– Как же Эдуард избавится от кашля, если вы позволяете ему целыми днями ходить в мокром? – сетовала она, растирая провинившимся мальчишкам головы полотенцем так решительно, что они не сдерживали возмущенные вопли. В конце концов прогулки были запрещены в ожидании более теплой погоды, а пока Гидеон прогуливал коня своего молодого хозяина.
В марте появилась первая молодая травка, а Эдмунд как-то нехотя признался отцу, что Друид почти все ночи не спит, ворочаясь, вздыхая и часто кашляя. По утрам на Эдуарда находило оцепенение, под его глазами появились темные круги от бессонных ночей, и Ральф начинал тревожиться. Но вечерами мальчик чувствовал себя лучше, был резвее и возбужденнее, на его щеках проступал легкий румянец. В такие минуты у Ральфа вновь появлялась надежда на лучшее. Однако накануне Пасхи всем, кроме Ральфа, стало ясно, что с ребенком неладно.
После Пасхи Арабелла сама начала трудный разговор.
– Эдуарду не следует ходить в школу.
– Почему же? – спросил Ральф. Арабелла с жалостью взглянула на него.
– Ральф, он очень болен. Теперь он едва может сесть верхом. Эдмунд говорит, что в школе он почти все время дремлет.
– Эдуард всегда был лентяем, – попытался пошутить Ральф, но его губы побелели. – Как только потеплеет, ему снова станет лучше.
– Вы же знаете, чем он болен, – заметила Арабелла.
– Нет! – воскликнул Ральф. – Это всего лишь кашель, обычная простуда.
– Он не может ходить в школу, – настойчиво повторила она.
– Хорошо, – сдался Ральф. – Пусть побудет дома, пока не поправится.
В первый день занятий в школу отправились только Эдмунд и Ральф-младший, но к обеду Эдмунд вернулся и долго сидел вместе с братом в розарии, и поскольку его никто не видел, Ральф вернулся в школу один. Мартина и малышку держали в стороне от больного, и вся семья собиралась только за обедом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Хьюго нахмурился.
– Знаю. Это давно уже всем известно. И все эти жертвы ради вашей семьи?
Аннунсиата мило улыбнулась.
– Старые слухи давным-давно забыты, мой дорогой. Конечно, откуда вам знать о родственных отношениях – ведь у вас нет родни. Прошу меня простить, у меня так много дел, к тому же днем я должна быть у королевы, – она поднялась, подхватила Шарлеманя и вышла, шурша юбками, на ходу зовя Берн помочь переодеться.
Хьюго остался стоять у стола, нахмуренный и угрюмый, затем взял последнее распечатанное Аннунсиатой письмо и бегло просмотрел его. Письмо было от Эдуарда – короткое сообщение, что он вскоре должен появиться в Лондоне с докладом канцлеру и будет рад засвидетельствовать свое почтение Аннунсиате. Лицо Хьюго прояснилось – Эдуард! Как давно они не виделись! Было бы чудесно встретиться с другом – это на время прогонит все беспокойство о жене.
Аннунсиата любила писать письма, и Руфь часто привозила их в замок Морлэндов, чтобы почитать Ральфу, Арабелле и Элизабет, которые с нетерпением ждали таких случаев. Ральф слушал с изумлением и гордостью длинные повествования о продвижении Аннунсиаты в свете и часто говаривал, что ему пора съездить в Лондон, проведать Аннунсиату и ее мужа.
– Хотя я уверен, он покажется мне недостойным Аннунсиаты, – добавлял Ральф.
Арабелла и Элизабет с удивлением слушали рассказы об ином мире, который казался выдуманным по сравнению с реальностью замка Морлэндов, овец, домотканых одежд и земледелия.
Этой весной Ральфу было особенно необходимо ободрение, и письма Аннунсиаты давали ему короткую передышку среди забот. За странной теплой зимой последовала череда проливных дождей, из-за которых на время пришлось отложить пахоту, а это, в свою очередь, означало неважный урожай; из-за сырой погоды могла погибнуть большая часть новорожденных ягнят и учащались случаи падежа взрослого скота. Но все это ничего не значило по сравнению с тревогами за сына Ральфа, Эдуарда.
За зиму все дети успели переболеть простудой, но и после того, как они выздоровели, Эдуард продолжал кашлять – мучительно, подолгу, едва переводя дыхание и ослабевая с каждым приступом. Арабелла кутала и лечила его, давала ему мед, чтобы прогреть горло, смазывала язык патокой – старинным снадобьем тех мест – чтобы избавить от изнуряющего кашля, но мальчик оставался бледным и худым, окончательно потеряв аппетит. На его девятилетие в январе 1662 года Ральф решил устроить большой праздник. Однажды утром мальчика с завязанными глазами вывели во двор, и когда повязку сняли, перед ним стоял Эдмунд, держа за повод гнедого жеребца-трехлетку.
Эдуард просиял и ошеломленно переводил глаза с отца на подарок. Ральф улыбался, радуясь восторгу сына.
– Тебе уже пора иметь настоящего коня, а не пони, – заметил он. – Его зовут Торчлайт. Его хорошо выездили, так что ты можешь ездить верхом в школу и куда только пожелаешь.
– О, папа! – только и мог произнести Эдуард. Эдмунд молча подпрыгивал на месте. Торчлайт оказался на удивление спокойным, только вдруг потянулся и притронулся губами к странным светлым волосам мальчика, которые солнечный свет делал поразительно похожими на солому.
– Ну, Друид, не стой как вкопанный! – воскликнул Эдмунд. Друидом прозвали Эдуарда, потому что дети считали его «скучным, как дольмен», и Эдмунд считал своим долгом расшевелить брата. – Попробуй проехаться на нем. Он неплохо выглядит – хотел бы я посмотреть, как он пойдет галопом! Папа, можно взять седло?
– Гидеон сейчас принесет его, – ответил Ральф, кивнув одному из грумов, который прошел в конюшню и вернулся с блестящим новеньким седлом и уздечкой. – Будь поосторожнее с уздечкой, Эдуард, и не спеши – Торчлайт еще молод и должен многому научиться.
Эдмунд слегка отодвинулся от влажных мягких губ коня и заметил:
– Если он будет так же терпелив, каким был с нами мистер Ламберт, то ему придется бить коня каждые пять минут.
С тех пор оба мальчика подолгу ездили верхом на молодом жеребце, строго распределяя время, как они делили все между собой – на совершенно равные части. Когда в школе вновь начались занятия, мальчики довольно часто прогуливали их, ссылаясь на более важные дела. Хотя Ральф делал вид, что сердится на них, он был рад, что сыновья проводят так много времени на свежем воздухе, ибо твердо верил в пользу прогулок и надеялся, что это сможет улучшить аппетит Эдуарда и вновь сделать его крепким и загорелым. Однако мальчик худел день ото дня, и к февралю, когда погода стала сырой и ненастной, на жеребце обычно восседал Эдмунд, а Эдуард только смотрел ему вслед, стоя под деревьями. Арабелла жаловалась, что одежда у мальчиков постоянно сырая, и просила, чтобы Ральф запретил им бродить под дождем.
– Как же Эдуард избавится от кашля, если вы позволяете ему целыми днями ходить в мокром? – сетовала она, растирая провинившимся мальчишкам головы полотенцем так решительно, что они не сдерживали возмущенные вопли. В конце концов прогулки были запрещены в ожидании более теплой погоды, а пока Гидеон прогуливал коня своего молодого хозяина.
В марте появилась первая молодая травка, а Эдмунд как-то нехотя признался отцу, что Друид почти все ночи не спит, ворочаясь, вздыхая и часто кашляя. По утрам на Эдуарда находило оцепенение, под его глазами появились темные круги от бессонных ночей, и Ральф начинал тревожиться. Но вечерами мальчик чувствовал себя лучше, был резвее и возбужденнее, на его щеках проступал легкий румянец. В такие минуты у Ральфа вновь появлялась надежда на лучшее. Однако накануне Пасхи всем, кроме Ральфа, стало ясно, что с ребенком неладно.
После Пасхи Арабелла сама начала трудный разговор.
– Эдуарду не следует ходить в школу.
– Почему же? – спросил Ральф. Арабелла с жалостью взглянула на него.
– Ральф, он очень болен. Теперь он едва может сесть верхом. Эдмунд говорит, что в школе он почти все время дремлет.
– Эдуард всегда был лентяем, – попытался пошутить Ральф, но его губы побелели. – Как только потеплеет, ему снова станет лучше.
– Вы же знаете, чем он болен, – заметила Арабелла.
– Нет! – воскликнул Ральф. – Это всего лишь кашель, обычная простуда.
– Он не может ходить в школу, – настойчиво повторила она.
– Хорошо, – сдался Ральф. – Пусть побудет дома, пока не поправится.
В первый день занятий в школу отправились только Эдмунд и Ральф-младший, но к обеду Эдмунд вернулся и долго сидел вместе с братом в розарии, и поскольку его никто не видел, Ральф вернулся в школу один. Мартина и малышку держали в стороне от больного, и вся семья собиралась только за обедом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106