– Но раз так, то остаются сиделка Бакет и/или неизвестный, неизвестная или неизвестные.
Глава девятнадцатая
Свистун готовился отойти ко сну.
Движение по фривею меж тем все никак не ослабевало. Было времечко, когда на снижение уровня шума можно было рассчитывать часов в семь-восемь вечера. Но теперь поток легковых и грузовых машин стал круглосуточным, разве что – с часовым перерывом между тремя и четырьмя утра.
Свистун давно привык к этому шуму, он прикидывался, будто слышит прибой, потому что живет на берегу Тихого океана.
Кто-то постучал в дверь. Посетители бывали у него редко, без предварительной договоренности – и того реже, а уж о том, чтобы прийти без предупреждения в полночь…
– Ведьмы решили поздравить меня с Хэллоуи-ном, – пробормотал он, в вязаных шлепанцах поспешая к двери.
На пороге стояла Мэри. Вид у нее был жалкий и растерянный.
– Прошу прощения… такой час… я пыталась позвонить…
– Да ладно.
– Но у вас все время было занято. Должно быть, ничего страшного… но у меня были посетители… двое детективов… одного звали Лаббок… он воспользовался моей уборной…
– Заходите же.
Свистун взял ее за руку, пытаясь пресечь поток жалких слов и никому не нужных объяснений.
– Второго звали Джексон. Он говорил со мной, пока Лаббок находился в ванной. Он исчез туда надолго.
– Позвольте ваше пальто, – сказал Свистун.
– Не думаю, что ему на самом деле приспичило в уборную. Просто решил порыться в моих вещах.
– А ордер они предъявили?
– Сказал только, что у него мочевой пузырь вот-вот лопнет.
– Хотите кофе? Присядьте, а я сейчас сварю.
– Только не кофе. А то мне потом будет не уснуть.
– Бокал вина?
– Вы же не пьете.
– Люди приносят вино и не допивают до дна. Могу найти вам бокал вина или, может быть, стаканчик коньяку.
– А мне надо было потребовать у них ордер?
– Я ведь не знаю, зачем они к вам прибыли.
– Да, ладно, выпью уж кофе. Все равно сегодня, наверное, не усну.
– Вот и присядьте. Это займет пару минут. Растворимый, если вы не против?
– Да, конечно же, растворимый.
Свистун прошел на кухню вскипятить воду в мик-роволновке. Мэри крикнула ему из гостиной:
– А пари я, похоже, выиграла.
– Что?
– У вас тут самый настоящий свинарник. – Сахарин или сахар?
– Ни того, ни другого.
Он вернулся в гостиную с двумя чашками. Она, опершись на письменный стол, стояла у раздвижных дверей. Увидев его, она широко развела руками, чтобы показать, в каком бардаке он живет. На губах у нее играла веселая ухмылка.
У Свистуна и впрямь был самый настоящий бардак: газеты, журналы, нестиранные носки и объедки, оставшиеся от пары ужинов наедине с телевизором, были разбросаны повсюду. Луиза опять огорчила и разочаровала его. Предполагалось, что она будет заходить каждую среду – а сегодня как раз среда – и устраивать основательную – часика на четыре – утреннюю уборку, но было совершенно ясно, что нынче она сюда и не заглянула.
– Надо было нам спорить не просто так, а на что-нибудь, – сказал Свистун, подавая ей чашку.
Мэри отвернулась к стеклянным дверям.
– Зато вид отсюда красивый.
– Раньше он был еще лучше.
Зайдя сзади, он приобнял ее за плечи.
– Но-но, – сказала она.
– Так вы расскажете, что привело вас сюда?
– Два детектива из отдела по расследованию убийств…
– Да, я знаю. Лаббок и Джексон.
– Прибыли допросить меня.
– Допросить о чем?
– О смерти Кении Гоча.
– А с каких это пор детективы из убойного отдела расспрашивают о больных, умерших в хосписе от неизлечимой болезни?
– Кении Гоч умер не от саркомы. Ему перерезали горло.
– Но какого черта кому-то могло понадобиться убивать и без того практически мертвого человека? – воскликнул Свистун, однако это было с его стороны чисто машинальной реакцией. – Чтобы он не исповедался никому ни в чем, что затрагивало бы интересы третьих лиц, – ответил он на собственный вопрос. – Гоч вам в чем-нибудь исповедовался?
– Только в том, что раскаивается в собственной жизни. Ближе к концу ему стало казаться, что СПИД это кара Божья.
– Знакомая песенка! Ее поют все импотенты и старые девы, поджимая губы и сокрушенно качая головами при виде того, как живут другие. А если взглянуть на вещи прямо, нам всем приходится расплачиваться за то, что мы на этом свете живем.
– Вы о первородном грехе?
– Да называйте как хотите. Ну и что Лаббок и Джексон?
– Они начали расспрашивать о вашем друге. О том, как и зачем он туда попал. То есть, в палату. А вам известно, зачем?
– По просьбе родственника покойного Гоча. По просьбе Эба Форстмена.
– А что это была за просьба?
– Гоч исповедался Форстмену кое в чем. Но не до конца. У Риальто есть лицензия частного детектива. Как и у меня. Вот Форстмен и подумал, что, может, профессионалу Кении расскажет больше.
– И как, по-вашему, рассказал?
– Риальто утверждает, что нет.
Он взял ее за плечо и она вздрогнула, словно испугавшись.
Они подошли к дивану и сели.
– И это все, чего хотели от вас детективы?
– Еще они делали намеки.
– Что за намеки?
– Говорили о медицинских работниках, которые помогают безнадежным больным отойти в мир иной.
– Имея в виду вас?
– Меня или кого-нибудь еще из сотрудников хосписа. Но да, конечно, меня. Это-то меня и напугало. Поэтому я к вам и помчалась. Хотя и сама не понимаю, чем вы можете мне помочь.
– Может быть, вы подумали, не помогу, так утешу?
– Может быть, и так.
– Ну, и что с нами происходит? – спросил он.
– Я о таком читала, но мне всегда казалось, что это сказки или, в лучшем случае, такая диковина, что и мечтать не стоит.
– Что именно?
– Я бы не сказала: любовь с первого взгляда. Что-то другое. Моментальная взаимоприязнь.
– И что мы будем с этим делать?
– Правила игры переменились, Свистун. Мы для этого слишком взрослые люди.
Подавшись вперед, она поцеловала его в угол рта. И тут же, прежде чем он успел превратить это в нечто большее, отпрянула.
В первую очередь он постарался избавиться от подворачивающихся им обоим под руку чашек. Дело оказалось сложным, зато руки наконец оказались свободными.
– У меня и постель не прибрана, – сказал он.
– Ты ведь не против презерватива? – спросила она.
В тишине, наступившей после разведки и первого, оказавшегося вполне удачным, сражения, они лежали рядышком на спине, прислушиваясь к стуку собственных сердец и к шуму машин за окном.
– Похоже на звук прибоя, – сказала она.
– Мне тоже так кажется.
– Тебе было хорошо?
– Что?
– Ты мне ничего не сказал.
– А я никогда не говорю и не спрашиваю об этом.
– Даже о том, не слишком ли быстро вертится земля?
– Только если мне кажется, что произошло землетрясение.
А на самом деле Свистуну было так хорошо, тепло и уютно, что хотелось расплакаться.
– Ты помнишь человека из закусочной?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Глава девятнадцатая
Свистун готовился отойти ко сну.
Движение по фривею меж тем все никак не ослабевало. Было времечко, когда на снижение уровня шума можно было рассчитывать часов в семь-восемь вечера. Но теперь поток легковых и грузовых машин стал круглосуточным, разве что – с часовым перерывом между тремя и четырьмя утра.
Свистун давно привык к этому шуму, он прикидывался, будто слышит прибой, потому что живет на берегу Тихого океана.
Кто-то постучал в дверь. Посетители бывали у него редко, без предварительной договоренности – и того реже, а уж о том, чтобы прийти без предупреждения в полночь…
– Ведьмы решили поздравить меня с Хэллоуи-ном, – пробормотал он, в вязаных шлепанцах поспешая к двери.
На пороге стояла Мэри. Вид у нее был жалкий и растерянный.
– Прошу прощения… такой час… я пыталась позвонить…
– Да ладно.
– Но у вас все время было занято. Должно быть, ничего страшного… но у меня были посетители… двое детективов… одного звали Лаббок… он воспользовался моей уборной…
– Заходите же.
Свистун взял ее за руку, пытаясь пресечь поток жалких слов и никому не нужных объяснений.
– Второго звали Джексон. Он говорил со мной, пока Лаббок находился в ванной. Он исчез туда надолго.
– Позвольте ваше пальто, – сказал Свистун.
– Не думаю, что ему на самом деле приспичило в уборную. Просто решил порыться в моих вещах.
– А ордер они предъявили?
– Сказал только, что у него мочевой пузырь вот-вот лопнет.
– Хотите кофе? Присядьте, а я сейчас сварю.
– Только не кофе. А то мне потом будет не уснуть.
– Бокал вина?
– Вы же не пьете.
– Люди приносят вино и не допивают до дна. Могу найти вам бокал вина или, может быть, стаканчик коньяку.
– А мне надо было потребовать у них ордер?
– Я ведь не знаю, зачем они к вам прибыли.
– Да, ладно, выпью уж кофе. Все равно сегодня, наверное, не усну.
– Вот и присядьте. Это займет пару минут. Растворимый, если вы не против?
– Да, конечно же, растворимый.
Свистун прошел на кухню вскипятить воду в мик-роволновке. Мэри крикнула ему из гостиной:
– А пари я, похоже, выиграла.
– Что?
– У вас тут самый настоящий свинарник. – Сахарин или сахар?
– Ни того, ни другого.
Он вернулся в гостиную с двумя чашками. Она, опершись на письменный стол, стояла у раздвижных дверей. Увидев его, она широко развела руками, чтобы показать, в каком бардаке он живет. На губах у нее играла веселая ухмылка.
У Свистуна и впрямь был самый настоящий бардак: газеты, журналы, нестиранные носки и объедки, оставшиеся от пары ужинов наедине с телевизором, были разбросаны повсюду. Луиза опять огорчила и разочаровала его. Предполагалось, что она будет заходить каждую среду – а сегодня как раз среда – и устраивать основательную – часика на четыре – утреннюю уборку, но было совершенно ясно, что нынче она сюда и не заглянула.
– Надо было нам спорить не просто так, а на что-нибудь, – сказал Свистун, подавая ей чашку.
Мэри отвернулась к стеклянным дверям.
– Зато вид отсюда красивый.
– Раньше он был еще лучше.
Зайдя сзади, он приобнял ее за плечи.
– Но-но, – сказала она.
– Так вы расскажете, что привело вас сюда?
– Два детектива из отдела по расследованию убийств…
– Да, я знаю. Лаббок и Джексон.
– Прибыли допросить меня.
– Допросить о чем?
– О смерти Кении Гоча.
– А с каких это пор детективы из убойного отдела расспрашивают о больных, умерших в хосписе от неизлечимой болезни?
– Кении Гоч умер не от саркомы. Ему перерезали горло.
– Но какого черта кому-то могло понадобиться убивать и без того практически мертвого человека? – воскликнул Свистун, однако это было с его стороны чисто машинальной реакцией. – Чтобы он не исповедался никому ни в чем, что затрагивало бы интересы третьих лиц, – ответил он на собственный вопрос. – Гоч вам в чем-нибудь исповедовался?
– Только в том, что раскаивается в собственной жизни. Ближе к концу ему стало казаться, что СПИД это кара Божья.
– Знакомая песенка! Ее поют все импотенты и старые девы, поджимая губы и сокрушенно качая головами при виде того, как живут другие. А если взглянуть на вещи прямо, нам всем приходится расплачиваться за то, что мы на этом свете живем.
– Вы о первородном грехе?
– Да называйте как хотите. Ну и что Лаббок и Джексон?
– Они начали расспрашивать о вашем друге. О том, как и зачем он туда попал. То есть, в палату. А вам известно, зачем?
– По просьбе родственника покойного Гоча. По просьбе Эба Форстмена.
– А что это была за просьба?
– Гоч исповедался Форстмену кое в чем. Но не до конца. У Риальто есть лицензия частного детектива. Как и у меня. Вот Форстмен и подумал, что, может, профессионалу Кении расскажет больше.
– И как, по-вашему, рассказал?
– Риальто утверждает, что нет.
Он взял ее за плечо и она вздрогнула, словно испугавшись.
Они подошли к дивану и сели.
– И это все, чего хотели от вас детективы?
– Еще они делали намеки.
– Что за намеки?
– Говорили о медицинских работниках, которые помогают безнадежным больным отойти в мир иной.
– Имея в виду вас?
– Меня или кого-нибудь еще из сотрудников хосписа. Но да, конечно, меня. Это-то меня и напугало. Поэтому я к вам и помчалась. Хотя и сама не понимаю, чем вы можете мне помочь.
– Может быть, вы подумали, не помогу, так утешу?
– Может быть, и так.
– Ну, и что с нами происходит? – спросил он.
– Я о таком читала, но мне всегда казалось, что это сказки или, в лучшем случае, такая диковина, что и мечтать не стоит.
– Что именно?
– Я бы не сказала: любовь с первого взгляда. Что-то другое. Моментальная взаимоприязнь.
– И что мы будем с этим делать?
– Правила игры переменились, Свистун. Мы для этого слишком взрослые люди.
Подавшись вперед, она поцеловала его в угол рта. И тут же, прежде чем он успел превратить это в нечто большее, отпрянула.
В первую очередь он постарался избавиться от подворачивающихся им обоим под руку чашек. Дело оказалось сложным, зато руки наконец оказались свободными.
– У меня и постель не прибрана, – сказал он.
– Ты ведь не против презерватива? – спросила она.
В тишине, наступившей после разведки и первого, оказавшегося вполне удачным, сражения, они лежали рядышком на спине, прислушиваясь к стуку собственных сердец и к шуму машин за окном.
– Похоже на звук прибоя, – сказала она.
– Мне тоже так кажется.
– Тебе было хорошо?
– Что?
– Ты мне ничего не сказал.
– А я никогда не говорю и не спрашиваю об этом.
– Даже о том, не слишком ли быстро вертится земля?
– Только если мне кажется, что произошло землетрясение.
А на самом деле Свистуну было так хорошо, тепло и уютно, что хотелось расплакаться.
– Ты помнишь человека из закусочной?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75