– Ага, ты это знаешь? Откуда?
– Кое-что я читал.
– Что-нибудь еще? Личные контакты еще с кем-нибудь? – спросил Лаббок.
Свистун задумался над тем, имеет ли какой-нибудь смысл упоминать о визите к Арделле и о встрече с Дианой.
– Опять темнишь? – спросил Лаббок. Джексон достал из кармана блокнот, сверился со своими записями.
– Как насчет Бобби Л. и Бобби Д.?
– Только автоответчики. Обе девицы работают по вызову.
– А как насчет Пуча?
– Только телефонный контакт. Его зовут Уильям Мандель. Мне кажется, они с Кенни Гочем были близки.
– Эка ты деликатно выражаешься! Лаббок не смог скрыть сарказма.
– Ну, а Диана? – не обращая внимания на напарника, спросил Джексон.
– Автоответчик, – солгал Свистун; сарказм Лаббока окончательно разохотил его сотрудничать с детективами.
– Погоди-ка! – Неожиданная враждебность Свистуна не осталась тайной для Джексона. – Мы же так хорошо работаем. Давай продолжать. Итак, Джордж Грох?
– На улице его называют жоржиком-моржиком или Игроком. – Свистун несколько расслабился. -Я все еще разыскиваю его.
– На общих основаниях? Или положил на него особый глаз?
– У меня возникло впечатление, будто он сильнее всего связан с Гочем, но…
– А откуда взялось это впечатление?
– Сам не знаю. Но когда мы с ним разговаривали по телефону, мне показалось, что это рассорившиеся друзья или любовники. По меньшей мере. Джордж был зол на Гоча. Но ощущение, знаете ли, самое смутное.
– Я это понимаю. – Речь зашла о сыщицкой интуиции, и Джексон решил польстить Свистуну. -Поищем как следует этого джорджи-морджи.
– Ему больше нравится, когда его называют Игроком.
– Да как угодно.
– Ну, и что же у нас остается за вычетом чисто деловых телефонов? Владелец фотостудии Рааб.
Свистун заметил, как пристально смотрит на него Джексон, готовый уловить малейшую реакцию.
– С Раабом я не контактировал. Даже не пытался. А что, в связи с ним есть что-нибудь, чего я не знаю?
Джексон и Лаббок снова переглянулись. Они поняли друг друга без слов.
– На нем столько говна, на этом Раабе или Раймонде Радецком, что можно двадцать раз пропустить его через стиральную машину, а всего не отстираешь.
– Ну, так что же? – спросил Лаббок.
– Вы хотите со мной чем-нибудь поделиться? – вопросом на вопрос ответил Свистун.
– Мы с тобой уже поделились. Единственное, что мы узнали от тебя: ты не вдавался в тонкости религиозных верований Раймонда Радецки и Мэри Бакет.
– Но я ведь рассказал вам кое-что новенькое про Айзека Канаана, – напомнил Свистун.
Джексон и Лаббок покачали головами. Мрачные лица детективов подсказали Свистуну, что и эти двое самым серьезным образом обеспокоены.
Сидя в раскаленной машине, Свистун извлек из кармана скомканную записку.
– "Все мы должны бороться за то, чтобы понять, что такое справедливость. Древние законы, условия и уговоры часто подводят нас. Я долго и отчаянно боролся с ограничениями, налагаемыми целибатом. Человек, называющий себя Свистуном, заставил меня вступить в борьбу с принципом непреложности тайны исповеди, потому что, как он сказал, заботиться следует о живых, а не о мертвых.
Кенни Гоч пришел ко мне за советом, прощением и утешением. Я даровал ему прощение своею властью после того, как выслушал его исповедь, и дал ему совет сообщить все, что ему известно об убийстве девочки, в полицию. С утешением у меня ничего не получилось.
Кенни Гоч пришел ко мне и за тем, чтобы я изгнал из него дьявола. У меня нет опыта в такого рода делах и я попросил его прийти вторично, дав мне предварительно возможность подумать. Однако он так и не пришел".
Записка не была адресована никому. Миссис Маргарет, по простоте душевной, увидев в тексте имя Свистуна, передала ее ему. При этом она не сомневалась в том, что выполняет волю покойного отца Мичема.
Священник был близок к тому, чтобы нарушить тайну исповеди, и кто-то, осознав такую опасность, сыграл на опережение.
Сколько же еще людей из числа знавших Кенни Гоча находятся в опасности? Скольких еще захотят заставить замолчать?
Глава тридцать восьмая
Когда обыкновенный человек пропадает куда-то на день, то стоит ли о нем беспокоиться? Взял выходной, заехал в мотель и смотрит, запершись у себя в номере, порнушку. Или отправился на футбол, напился там с друзьями и заночевал у одного из них. Или переспал со случайной девкой. Как пропал, так и вернется. Тревожиться надо по истечении семидесяти двух часов. И только тогда у вас примут в полиции заявление о пропаже.
Но когда исчезает человек, соблюдающий раз навсегда заведенный им для себя распорядок с точностью часового механизма, беспокоишься уже часов через двадцать или через двадцать четыре. А через тридцать шесть ты уже напуган не на шутку.
Брат Айзека Канаана с женой жили в районе Лос-Анджелеса, который называется Лос-Фелиц. Это старый район, то расцветавший, то хиревший множество раз, а сейчас павший жертвой строительного бума, начавшегося в 1980-м. Ветхие особняки обрели теперь былой блеск и былую роскошь. Наряду с людьми, разбогатевшими в последние годы, жило здесь и много таких, кто приобрел дом давно и по дешевке, а сейчас превратился во владельца здания стоимостью в полтора-два миллиона долларов, не пошевелив ради этого и пальцем. Макс и Руфь Канаан были именно из таких.
Возле дома Канаанов стоял гараж на три машины, длинная мраморная лестница вела к главному входу, который был увенчан башенкой. Бронзовая ручка в виде львиной головы с кольцом – именно бронзовая, а не медная – подчеркивала вкус хозяев.
Свистун припарковался неподалеку от дома на улице. Он не был уверен в том, вспомнят ли его хозяева. А в противном случае они испугались бы, увидев, как незнакомый человек паркует машину прямо перед их домом. Пешего чужака люди почему-то боятся меньше.
Он дважды постучал львиным кольцом. Затем выждал. По его прикидкам, на путь из глубин дома к главному входу требовалось не меньше минуты, однако на деле все затянулось на гораздо больший срок.
Он уже собрался было постучать еще раз, когда в двери, прямо над львиной головой, открылся глазок. Свистун смог рассмотреть бледное темноглазое лицо женщины.
– Кто вы такой? – спросила она.
– А дома ли мистер или миссис Канаан?
– Я миссис Канаан.
Голос у нее был такой, словно она только что проснулась.
– Не уверен, помните ли вы меня.
– Так назовитесь, – нетерпеливо бросила она. Уистлер. Я друг вашего деверя.
– Кого-кого?
– Айзека. Айзека Канаана.
Она, должно быть, прокашлялась, но прозвучало это как всхлип.
Дверь сняли с цепочки и открыли.
Руфь Канаан была в халате. Волосы ее были тщательно уложены, а цвет лица нормальным – и все же она почему-то казалась калекой, причем как в физическом, так и в психическом отношении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75