Вот такая она была. И если принцессе случалось оказаться в той части замка, где было темно, и она боялась в темноте, Мико всегда приходил туда, чтобы ей не было страшно.
Еще у принцессы было много книжек, каких не сыщешь ни у отца, ни у деда. В книжках писали про любовь – скучно, – но еще там писали про войну, про рыцарей, которые убивали врагов целыми сотнями, побеждали драконов и искали сокровища. Все неправда, тем более что с некоторыми из этих рыцарей Мико был знаком, но читать все равно интересно.
Принцесса пела красивым голосом разные песенки. И могла часами сидеть перед зеркалом, перебирая и примеряя украшения – те, что привезла с собой, и те, что подарил ей князь. У отца много было живых камешков, и золота, и нехорошего, жгучего серебра. Мико, если было время, устраивался с ней рядом и рассказывал о том, какая сила живет в камнях, и что могут эти обычные с виду драгоценности.
– Ты так много знаешь, – удивлялась принцесса, – прямо, как монах или колдун!
– Я ничего не знаю, – вздыхал Мико, – все время учусь, а никак все не выучу.
И как тут выбрать, чей дом лучше? Дедов, где можно быть фейри, где вообще все можно, и где даже не звучит никогда слово “розги”? Или дом отца?
Впрочем, Мико никогда не задавался такими вопросами.
…А все же хорошо это, когда есть, кому открыть ворота. У дома Элис Курту пришлось дважды выходить из машины. Сначала, чтобы распахнуть створки, потом, когда заехал во двор – чтобы закрыть. Никому, конечно, машина и на улице не помешает: кто поедет на автомобиле в эту сторону? Куда здесь ехать? Дорога заканчивается вместе с улицей, дальше – велосипедная тропинка огибает подножие и бежит к реке. Да, никто не поедет, но оставлять машину за воротами все равно не принято. Порядок должен быть.
А Элис опять не заперла дверь.
Курт нашел ее на кухне, у раковины, где громоздилась пирамида стеклянных вазочек для мороженого. На столе – гора раскрытых коробок, ярких, с разноцветными надписями: “Helado de chocolate”, “Helado de fruta”, “Helado de mantecado” и еще с полдюжины различных helado, ореховых, ванильных, кофейных – словом, изобилие невиданное. Особенно для Ауфбе, где можно было встретить мороженое всего трех сортов: шоколадное – в гостинице, и сливочное или яблочное – домашнего приготовления. И уж конечно на коробках, в которых доставляли мороженое фрау Цовель, надписи были на немецком, а никак не на испанском.
– Добрый вечер, – поздоровался Курт. Взял одну из уже вымытых вазочек, вытер и поставил на полку. – Ездили в Берлин?
– Здравствуйте, Курт, – Элис улыбнулась через плечо, – вы любите мороженое? Я вам оставила шоколадное. Кофе будете?
– Буду. Спасибо.
Вот так, как ни в чем не бывало. Прийти в гости к красивой девушке, к американке, мыть с ней вместе посуду, перебрасываясь словами, ничего не значащими, просто словами, как будто знакомы сто лет, и говорить-то особо ни о чем не надо – и так хорошо.
Когда была вымыта и вытерта последняя ложечка, Курт уселся за стол, глядя, как Элис варит кофе.
– А в Берлин я не ездила, – Элис расставила чашки, молочник, торжественно водрузила на стол коробку с мороженым, – ездила я в город Кульера. Это в Испании. Там есть чудесный маленький ресторан… Ох, Курт, – она села на стул и уткнулась подбородком о ладони, – даже не знаю, что сказать. Я взяла их телефон и попросила: если вечером позвонит сеньор Гюнхельд, подтвердить, что сеньорита Ластхоп действительно была там, в “Cocina comoda”. Это название у них такое: “Уютная кухня”. Простенькое… Вот, – она положила перед Куртом небольшую яркую открытку, – здесь телефон и адрес.
Курт не стал спрашивать, как Элис оказалась в Испании. Просто уточнил:
– Это Драхен?
– Да. Если хотите, позвоните туда. Только не называйте им моего имени, почему-то Невилл считает это важным.
В голосе Элис был легкий вызов, но глаза улыбались. Казалось, она предлагает сыграть в “веришь – не веришь”, и твердо знает, что выиграет.
– Позвоню непременно, – прежде, чем налить в кофе молока, Курт снял с молочника крышку и принюхался, – знаете, мне фрау Цовель пожаловалась, что молоко вчера по всему городу прокисло.
– И сегодня утром, – вздохнула Элис, – это еще одна тема для разговора.
– Ясно. Не следовало мне просить вас…
– Да нет же! – Она взмахнула ложечкой с мороженым. – Вы не понимаете! Все намного сложнее, чем… чем можно себе представить. И я рада, правда, я очень рада, что решилась на эту авантюру. Потому что… нет, сразу не объяснить. Курт, Драхен – не человек.
– Змей-под-Холмом – это он и есть?
– Думаю… скорее всего – да, это он и есть.
– Ясно, – только и сказал Курт.
– Вы совсем не удивляетесь, – Элис как будто даже обиделась.
– Я удивляюсь, – заверил Курт.
– Правда?!
– Правда. Вы расскажете мне, что узнали?
– Ничего я не узнала, – она рассеяно опустила кусок мороженого в кофе, – я же не русский шпион. Давайте лучше, расскажу все по порядку.
Эйтлиайн
– Скажи мне, Крылатый, – спросил Гиал, когда, проводив Элис, я вернулся в замок, намереваясь предаться меланхолическим размышлениям о конце всего сущего, – ты не заметил за этой девой ничего необыкновенного?
Великолепный вопрос! В полной мере отражающий разницу между обитателями Тварного мира и жителями Лаэра.
– Необыкновенного? – уточнил я.
Что тут скажешь? Каков вопрос, таков ответ.
Для меня необыкновенным было уже то, что упомянутая дева – не человек, но для Гиала этого недостаточно.
– Когда я увидел ее…
В глазах моего старинного врага появился мечтательный туман. Хорошо мне знакомый. Гиал – неисправимый и твердолобый романтик. Романтизм, вообще, обязательное условие для существования Единорога: он сам таков, и все окружающие обязаны, узрев сияющее чудо, воспарять душой в недосягаемые разумом горние выси. Я тоже воспаряю, куда деваться? Но когда его волшебные глаза затуманиваются подобным образом, Гиал способен на страшные вещи. Он может, например, выйти навстречу какой-нибудь девственнице, положить ей на колени рогатую свою башку и в этой позе заснуть. Да так, что хоть из пушки над ухом стреляй – не проснется.
Все россказни о том, что проделывает Единорог с девственницей при помощи своего рога – некрасивая и грубая ложь, но если бы кто-нибудь поинтересовался моим мнением, я сказал бы, что глупо спать, находясь так близко от прекрасной девы.
Впрочем, спрашивали меня сейчас не об этом.
– …она показалась мне необыкновенной, Крылатый. Всего на мгновение, и я не смог его удержать, чтобы разобраться в том, что чувствую. Но я запомнил.
– Не знаю, – буркнул я, – не понимаю, о чем ты.
– Глупо ревновать к Единорогу, – Гиал пожал плечами.
И я сразу вспомнил насколько он меня старше, а, следовательно, умнее, и что врать тоже глупо. Да и некрасиво. Даже для того, кто гордо относит себя к роду Дракона, Отца Лжи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Еще у принцессы было много книжек, каких не сыщешь ни у отца, ни у деда. В книжках писали про любовь – скучно, – но еще там писали про войну, про рыцарей, которые убивали врагов целыми сотнями, побеждали драконов и искали сокровища. Все неправда, тем более что с некоторыми из этих рыцарей Мико был знаком, но читать все равно интересно.
Принцесса пела красивым голосом разные песенки. И могла часами сидеть перед зеркалом, перебирая и примеряя украшения – те, что привезла с собой, и те, что подарил ей князь. У отца много было живых камешков, и золота, и нехорошего, жгучего серебра. Мико, если было время, устраивался с ней рядом и рассказывал о том, какая сила живет в камнях, и что могут эти обычные с виду драгоценности.
– Ты так много знаешь, – удивлялась принцесса, – прямо, как монах или колдун!
– Я ничего не знаю, – вздыхал Мико, – все время учусь, а никак все не выучу.
И как тут выбрать, чей дом лучше? Дедов, где можно быть фейри, где вообще все можно, и где даже не звучит никогда слово “розги”? Или дом отца?
Впрочем, Мико никогда не задавался такими вопросами.
…А все же хорошо это, когда есть, кому открыть ворота. У дома Элис Курту пришлось дважды выходить из машины. Сначала, чтобы распахнуть створки, потом, когда заехал во двор – чтобы закрыть. Никому, конечно, машина и на улице не помешает: кто поедет на автомобиле в эту сторону? Куда здесь ехать? Дорога заканчивается вместе с улицей, дальше – велосипедная тропинка огибает подножие и бежит к реке. Да, никто не поедет, но оставлять машину за воротами все равно не принято. Порядок должен быть.
А Элис опять не заперла дверь.
Курт нашел ее на кухне, у раковины, где громоздилась пирамида стеклянных вазочек для мороженого. На столе – гора раскрытых коробок, ярких, с разноцветными надписями: “Helado de chocolate”, “Helado de fruta”, “Helado de mantecado” и еще с полдюжины различных helado, ореховых, ванильных, кофейных – словом, изобилие невиданное. Особенно для Ауфбе, где можно было встретить мороженое всего трех сортов: шоколадное – в гостинице, и сливочное или яблочное – домашнего приготовления. И уж конечно на коробках, в которых доставляли мороженое фрау Цовель, надписи были на немецком, а никак не на испанском.
– Добрый вечер, – поздоровался Курт. Взял одну из уже вымытых вазочек, вытер и поставил на полку. – Ездили в Берлин?
– Здравствуйте, Курт, – Элис улыбнулась через плечо, – вы любите мороженое? Я вам оставила шоколадное. Кофе будете?
– Буду. Спасибо.
Вот так, как ни в чем не бывало. Прийти в гости к красивой девушке, к американке, мыть с ней вместе посуду, перебрасываясь словами, ничего не значащими, просто словами, как будто знакомы сто лет, и говорить-то особо ни о чем не надо – и так хорошо.
Когда была вымыта и вытерта последняя ложечка, Курт уселся за стол, глядя, как Элис варит кофе.
– А в Берлин я не ездила, – Элис расставила чашки, молочник, торжественно водрузила на стол коробку с мороженым, – ездила я в город Кульера. Это в Испании. Там есть чудесный маленький ресторан… Ох, Курт, – она села на стул и уткнулась подбородком о ладони, – даже не знаю, что сказать. Я взяла их телефон и попросила: если вечером позвонит сеньор Гюнхельд, подтвердить, что сеньорита Ластхоп действительно была там, в “Cocina comoda”. Это название у них такое: “Уютная кухня”. Простенькое… Вот, – она положила перед Куртом небольшую яркую открытку, – здесь телефон и адрес.
Курт не стал спрашивать, как Элис оказалась в Испании. Просто уточнил:
– Это Драхен?
– Да. Если хотите, позвоните туда. Только не называйте им моего имени, почему-то Невилл считает это важным.
В голосе Элис был легкий вызов, но глаза улыбались. Казалось, она предлагает сыграть в “веришь – не веришь”, и твердо знает, что выиграет.
– Позвоню непременно, – прежде, чем налить в кофе молока, Курт снял с молочника крышку и принюхался, – знаете, мне фрау Цовель пожаловалась, что молоко вчера по всему городу прокисло.
– И сегодня утром, – вздохнула Элис, – это еще одна тема для разговора.
– Ясно. Не следовало мне просить вас…
– Да нет же! – Она взмахнула ложечкой с мороженым. – Вы не понимаете! Все намного сложнее, чем… чем можно себе представить. И я рада, правда, я очень рада, что решилась на эту авантюру. Потому что… нет, сразу не объяснить. Курт, Драхен – не человек.
– Змей-под-Холмом – это он и есть?
– Думаю… скорее всего – да, это он и есть.
– Ясно, – только и сказал Курт.
– Вы совсем не удивляетесь, – Элис как будто даже обиделась.
– Я удивляюсь, – заверил Курт.
– Правда?!
– Правда. Вы расскажете мне, что узнали?
– Ничего я не узнала, – она рассеяно опустила кусок мороженого в кофе, – я же не русский шпион. Давайте лучше, расскажу все по порядку.
Эйтлиайн
– Скажи мне, Крылатый, – спросил Гиал, когда, проводив Элис, я вернулся в замок, намереваясь предаться меланхолическим размышлениям о конце всего сущего, – ты не заметил за этой девой ничего необыкновенного?
Великолепный вопрос! В полной мере отражающий разницу между обитателями Тварного мира и жителями Лаэра.
– Необыкновенного? – уточнил я.
Что тут скажешь? Каков вопрос, таков ответ.
Для меня необыкновенным было уже то, что упомянутая дева – не человек, но для Гиала этого недостаточно.
– Когда я увидел ее…
В глазах моего старинного врага появился мечтательный туман. Хорошо мне знакомый. Гиал – неисправимый и твердолобый романтик. Романтизм, вообще, обязательное условие для существования Единорога: он сам таков, и все окружающие обязаны, узрев сияющее чудо, воспарять душой в недосягаемые разумом горние выси. Я тоже воспаряю, куда деваться? Но когда его волшебные глаза затуманиваются подобным образом, Гиал способен на страшные вещи. Он может, например, выйти навстречу какой-нибудь девственнице, положить ей на колени рогатую свою башку и в этой позе заснуть. Да так, что хоть из пушки над ухом стреляй – не проснется.
Все россказни о том, что проделывает Единорог с девственницей при помощи своего рога – некрасивая и грубая ложь, но если бы кто-нибудь поинтересовался моим мнением, я сказал бы, что глупо спать, находясь так близко от прекрасной девы.
Впрочем, спрашивали меня сейчас не об этом.
– …она показалась мне необыкновенной, Крылатый. Всего на мгновение, и я не смог его удержать, чтобы разобраться в том, что чувствую. Но я запомнил.
– Не знаю, – буркнул я, – не понимаю, о чем ты.
– Глупо ревновать к Единорогу, – Гиал пожал плечами.
И я сразу вспомнил насколько он меня старше, а, следовательно, умнее, и что врать тоже глупо. Да и некрасиво. Даже для того, кто гордо относит себя к роду Дракона, Отца Лжи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117