Да и то, что они растаяли, заметила лишь, когда спросила о том, куда же Невилл привел ее на сей раз. Спросила, задним числом сообразив, что интерес к происходящему вернулся гораздо раньше. Когда? Когда заговорили об умерших бессмертных духах? Когда вспомнила, словно заново пережила, темную ненависть ночного сада? Или когда Невилл весело и беззаботно перечислял ей свои нелестные прозвища? Тезка дьявола, ну что ж, может быть, несколько претенциозно, однако весьма в стиле.
– А я вас еще не привел, – он подозвал лошадей, помог Элис сесть в седло, – мы с вами едем на бал. Правда, незваными гостями. Посмотрим издалека на танцы лунных дев – гиалах муир .
– Танцы фейри?
– Ну, да. Я ведь говорил вам: на земле еще есть уголки, куда дивный народ приходит танцевать и радоваться ночи. Или дню – кому что нравится.
– А что за волшебство вы сотворили с дорогой?
– Вы не перестаете удивлять меня, – Невилл бросил на нее короткий недоуменный взгляд.
“Кто бы говорил!” – с легким возмущением подумала Элис, а вслух заметила:
– Можно подумать, это я веду вас посмотреть, как танцуют феи.
– Нет, но вы с самого детства ходите нашими дорогами и вдруг спрашиваете у меня, что это за волшебство. Дороги фей, Элис. Ну вспоминайте, вспоминайте, этому не учат ваши профессора, но вы же не могли забыть, что всегда добирались из пункта А в пункт Б намного быстрее, чем все другие. Наши дороги. Их не видят смертные, их и фейри не видят обычно, потому что не все ли равно, как выглядит путь, важно, какова цель.
Впрочем, некоторые дивные племена считают, что путь превыше всего, и научили этому людей. И даже, помнится, я был знаком с одним… хм… как же сказать правильно? аннэмх или сприид ? – с душою Пути. Пути Воина, если не ошибаюсь. К сожалению, здесь, на Земле, после большой войны он предпочитает не появляться. Говорит, что считает себя оскорбленным тем, что Россия разместила свои ракетные базы на территории Японии. На мой взгляд, не следует принимать дела смертных так близко к сердцу, но у него ведь и сердца нет. Аннэмх, что с него взять?
Он улыбался, и Элис улыбалась тоже, слушая веселую болтовню, а где-то на краю сознания заполошно всплескивало руками бесконечное изумление: как же так, они едут над деревьями по дороге цвета серебра, под седлами их Волшебные лошади, а спутник ее рассуждает о политике СССР. И непонятно было, что изумляет больше: дорога ли, или разговор, или то, что не может она сама разобраться: чему, собственно, удивляется. Да и удивляется ли?
– Я просто сделал так, чтобы вы видели нашу тропинку. Все-таки сегодня вы в первый раз едете над землей, и мне подумалось: вам, наверное, неуютно будет ехать в пустоте.
– Иногда вы бываете невыносимы, – честно сообщила Элис.
– Иногда? Благодарю.
Куда они приехали, Элис не знала. Она не специалист, не моряк, чтобы ориентироваться по звездам, и не летчик, чтобы, глядя сверху, да еще в темноте, определить, над какими землями ведет серебряная тропа. Приехали – и приехали. Как добираться отсюда домой, Невилл знает, а ее забота – смотреть и слушать. Тем более здесь было на что посмотреть, и что услышать – тоже. Музыка – скрипки, гобои, звонкая медь и струны цимбал, – даже приглушенная расстоянием захватывала, настойчиво приглашая к танцу.
Оставив своих скакунов возле неширокой, быстрой речки, они поднялись на взгорок, заросший кривыми, мшистыми деревьями, папоротником и незнакомыми Элис цветами, похожими на голубые и белые свечи. С вершины открылся вид на широкую лощину, безлесную, залитую ровным, мягким сиянием. Элис даже поискала взглядом луну на черном небе. Луны не было. А вот свет здесь был. Бледный свет, очень похожий на мягкое лунное сияние. И в свете этом, в звонкой и нежной музыке невидимого оркестра, в запахе цветов и темной травы танцевали призраки. Не только девы, надо сказать, там поровну было дам и кавалеров, однако внимание Элис привлекли в первую очередь дамы.
Она не любила классический балет, но была знакома с несколькими звездами. Сейчас ей подумалось, что так, наверное, будут выглядеть после смерти их души, истощенные бесконечными изматывающими тренировками, но прекрасные в своей одержимости высоким искусством.
– Баун, – шепнул Невилл, остановившись рядом, – гиалах муир, лунные девы.
Они действительно были бледными, в белых одеждах, похожих на тончайшую взвесь тумана, с голубой кожей и серыми волосами. Но танцевали они весело, и звонко смеялись – сверху не разобрать было слов, – похоже, поддразнивали друг друга. Несколько пар кружились в танце, явно соперничая между собой, остальные, выплясывая в хороводе, хлопали в ладоши, подбадривая танцоров. А серые волосы, развиваясь по ветру, сливаясь с туманом одежд, то и дело вспыхивали золотом – всеми оттенками золотого. Это было так красиво: блики света на волосах, на острых, сверкающих ногтях, иногда даже в воздухе, легкими мазками пятная темное небо, проносились золотые сполохи.
– Их называют дочерями Луны, – говорил Невилл, – но это неправда. Ее настоящие дети живут недолго, лишь несколько часов, так же, как и настоящие дети Солнца. А лунные девы сродни мэйдин киоллон – певцам зари. Не свет, но обещание света. Вы наверняка видели их, перед самым восходом, когда солнца еще нет, но все вокруг уже изменилось, замерло в ожидании, потому что мэйдин киоллон уже вскинули к губам огненные фанфары и через миг протрубят привет своему сияющему господину.
– Но это всего лишь несколько мгновений.
– Да, но каких важных! Что может быть торжественней и значимей рассвета? А кроме того, – Невилл хмыкнул, – для большинства моих подданных солнечный свет опасен, для иных же – просто смертелен, и только певцы зари могут вовремя подать сигнал опасности. На Земле можно, конечно, полагаться на петушиное пение, но тем из обитателей тьмы, кто предпочитает города, и здесь не на кого рассчитывать, кроме как на мэйдин киоллон. Сами-то они, конечно, вовсе не считают, что трубят тревогу, и, однако, поскольку порождения ночи многим им обязаны, с трубадурами у нас давно установилось что-то вроде… негласного союза. Они даже спасли когда-то моего деда.
– Вашего… У вас есть дедушка?!
– Был. Это долгая история, да и вообще, говорил-то я о баун…
Призрачный силуэт взметнулся из-за спины Невилла, стеклянный, хрупкий голосок прозвенел:
– Ах, что это? Что вижу я? Принц желает остаться не узнанным! Из укрытия, как смертный, наблюдает он наши танцы! Сестры! Сестры! Взгляните, здесь Сын Дракона!
И тотчас же деревья и травы, и сама земля – все ожило. Пляска лунных лучей, серебряные бубенчики, неяркие опаловые блики. Взгляды, улыбки, тихий шелест одежд. И звонкие веселые голоса:
– Танец, принц! Только один танец. Мы молим смиреннейше, вольные дочери неба, смотри, припадаем к ногам твоим, словно лонмхи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117