– Хорошо.
– Я ни секунды не верила в то, что вы дали своей жене смертельную дозу опия, но...
– Но...
– Возможно, вы... разочаровали ее... Я имею в виду, что она, по всей вероятности, чувствовала себя в браке глубоко несчастной и, чтобы не мучиться больше, решилась на отчаянный шаг.
Он смотрел на меня с кривившей его губы улыбкой. Я чувствовала, насколько он несчастен, и меня вдруг охватило непреодолимое желание сделать его счастливым. Это был абсурд, но я ничего не могла поделать с собой. Я была уверена, что за показным упрямством, самонадеянностью и безразличием к людям скрывается живой, тонко чувствующий человек, которого я не сумела разглядеть.
Казалось, что он прочитал мои мысли, ибо на его лице появилось суровое выражение:
– Теперь вы знаете, мадемуазель Лоусон, почему я не испытываю желания жениться. Даже вы считаете, что я косвенно виноват в ее смерти, и вы, такая мудрая молодая женщина, без сомнения, правы.
– Лучше считайте меня глупой, нетактичной, неловкой... кем угодно...
– Я считаю вас свежим ветром, мадемуазель Лоусон. И вы знаете об этом. Но мне кажется, у вас, англичан, есть поговорка: клевета, что уголь – не обожжет, так замарает. Правильно? – Я утвердительно кивнула. – Оклеветать кого-нибудь – простое дело. Ну да ладно! В обмен на преподанный вами урок по реставрации картин я поведал вам кое-что из семейной истории. А сейчас я собираюсь сказать вам, что сразу же по окончании Пасхи мы с кузеном уедем в Париж. Я не вижу причины откладывать свадьбу Филиппа. Мы с ним примем участие в обеде по поводу подписания брачного контракта в доме невесты, а затем и в самих церемониях. После медового месяца они возвратятся в замок, и мы здесь тоже отпразднуем это событие.
Как он мог так спокойно говорить о предстоящей свадьбе? Зная о его роли во всей этой истории, я очень злилась на него за такое поведение, а заодно и на саму себя за то, что была готова так легко забыть все его отрицательные качества и принимать его таким, каким он казался в настоящий момент.
А граф тем временем продолжал:
– Как только они возвратятся в замок, мы устроим бал. Новая мадам де ла Таль непременно захочет этого. Еще через два дня мы устроим бал для тех, кто имеет какое-нибудь отношение к замку... работников виноградников, слуг, словом, всех. Это старая традиция, которую соблюдают каждый раз, когда женится наследник замка. Надеюсь, вы примете участие в обеих церемониях?
– Я хотела бы принять участие только во второй – для работников виноградников, ибо не уверена, что мадам де ла Таль захочет видеть меня на балу.
– Этого хочу я, а значит, так тому и быть. Моя дорогая мадемуазель Лоусон, я – хозяин замка. И мое положение может изменить только моя смерть.
– О, я не сомневаюсь в этом, – ответила я.
– Вот и замечательно. А теперь не смею вас более задерживать. Я вижу, как вам не терпится вернуться к своим картинам.
И он ушел, оставив меня в замешательстве и породив во мне ощущение, что меня все глубже и глубже затягивает в зыбучие пески, вырваться из которых с каждым днем становится все труднее и труднее. Не затеял ли граф этот разговор только для того, чтобы предупредить меня об опасности?
Граф и Филипп уехали в Париж на следующий день после страстной пятницы, а в понедельник я отправилась навестить Бастидов. Ив и Марго играли в саду. Они увидели меня и тут же позвали посмотреть пасхальные яйца, которые нашли в воскресенье – какие в доме, какие за его пределами; их было столько же, сколько и в прошлом году.
– Вы, наверное, не знаете, мадемуазель, – сказала Марго, – что церковные колокола летают для благословения в Рим, а по дороге роняют яйца специально для того, чтобы потом их могли найти дети.
Я созналась, что никогда об этом раньше не слышала.
– У вас в Англии нет пасхальных яиц? – изумился Ив.
– Есть... но в качестве подарков.
– Эти яйца тоже подарки, – сказал он. – Колокола в действительности их не роняют. Но мы же их находим, видите? Хотите одно?
Я сказала, что с удовольствием отнесла бы одно яйцо Женевьеве, которой такой подарок доставит радость. Яйцо было тут же тщательно завернуто и торжественно вручено мне. Я сказала детям, что теперь повидаюсь с их бабушкой. Они обменялись взглядами.
– А ее нет... Она ушла...
– С Габриэль, – добавила Марго.
– Тогда приду к ней в следующий раз. Что-нибудь случилось?
Дети пожали плечами, и тут я увидела их служанку Жанну, которая возвращалась с реки, неся корзину с бельем.
– Добрый день, Жанна, – сказала я.
– Добрый день, мадемуазель.
– Я заходила к вам, но не застала мадам Бастид дома.
– Она пошла в городок.
– Но она так редко выходит из дома в такое время дня.
Жанна кивнула и усмехнулась:
– Будем надеяться, что все в порядке.
– А у вас есть основания думать, что что-то не так?
– Да у меня самой есть дочка.
Я страшно удивилась и подумала, что, по-видимому, не совсем правильно поняла ее, ибо она говорила на местном наречии.
– Вы имеете в виду мадемуазель Габриэль...
– Мадам очень расстроена, и я знаю, что она повела мадемуазель Габриэль к врачу. – Жанна воздела к небу руки. – Я молю всех святых, чтобы все обошлось, но, когда играет молодая горячая кровь, всякое может случиться.
Я не могла поверить в то, на что намекала Жанна, и спросила:
– Надеюсь, у мадемуазель Габриэль ничего инфекционного?
Я оставила ее улыбаться про себя моей наивности и отправилась дальше. Но беспокойство заставило меня на обратном пути в замок еще раз заглянула к Бастидам.
На этот раз мадам Бастид была дома. Она выглядела расстроенной и грустной.
– Я, наверное, не вовремя? – спросила я. – Лучше я пойду...
– Нет, не уходите. Все равно все скоро узнают... и потом я знаю вашу порядочность. Садитесь, Даллас.
Она сама тяжело опустилась в кресло. Я последовала ее примеру в полной растерянности. Мадам Бастид после долгого молчания наконец произнесла:
– И чтобы такое произошло в нашей семье?!
– Габриэль?
Она кивнула.
– Где она?
– Наверху, в своей комнате. Не говорит ни слова... такая упрямая...
– Она больна?
– Больна... Если бы! Все, что угодно, только не это! Я бы никогда не поверила, что такое может случиться. Она не из тех девиц, которые привыкли шляться. Всегда была такой тихой и смирной девочкой.
– Может быть, все можно уладить?
– Надеюсь, но страшно боюсь, что Жан-Пьер ужасно разозлится на нее, когда узнает.
– Бедная Габриэль! – прошептала я.
– Бедная Габриэль! Я заметила, что в последнее время она сделалась строптивой, нервной, обеспокоенной... стала избегать нас. А сегодня утром, когда умывалась, ей стало плохо. К тому времени я уже кое-что заподозрила, и поэтому мы быстро отправились к врачу, который подтвердил мои наихудшие опасения.
– И она отказывается назвать вам имя своего возлюбленного?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92