Это кто-то из умерших пленников, чья душа никак не может успокоиться…
Я видела, что она начинает чрезмерно возбуждаться. В ее голосе стали проскальзывать истерические нотки. Я поймала взгляд Жан-Пьера, и он понимающе кивнул мне.
– Послушайте, – воскликнул он, – кто будет танцевать «Марш улиток»? Мы так хорошо ими попировали, что надо бы исполнить танец в их честь. Давайте-ка, мадемуазель Женевьева, мы с вами откроем танцы.
Женевьева с готовностью вскочила, ее лицо пылало, глаза сияли. И, взяв за руки Жан-Пьера, она закружилась с ним по комнате.
Мы покинули дом Бастидов около четырех часов. Как только мы появились в замке, ко мне подбежала одна из служанок и сказала, что мадам де ла Таль хочет меня видеть и я должна как можно скорее пройти в ее будуар.
Я не стала переодеваться и пошла к ней прямо в костюме для верховой езды.
Постучав в дверь ее спальни, я услышала тихий голос, приглашающий меня войти. В изысканно меблированной комнате, где стояла кровать под пологом из переливчатого синего шелка, Клод не оказалось.
Тут я заметила открытую дверь, и в этот момент оттуда донесся ее голос:
– Входите, мадемуазель Лоусон.
Ее будуар представлял собой комнату, вдвое меньшую по сравнению со спальней. В нем находилось большое зеркало, сидячая ванна, туалетный столик, кресла и софа, и над всем этим витал крепкий запах духов. Сама она полулежала на софе в бледно-голубом шелковом платье, ее золотистые волосы красиво ниспадали на плечи. Я не могла не признать, что выглядела она невероятно красивой и соблазнительной.
Она разглядывала свою обнаженную ногу, выставленную из-под голубого платья.
– О, мадемуазель Лоусон, входите. Вы были у Бастидов?
– Да, – отозвалась я.
– У нас, конечно, – продолжала она, – нет никаких возражений против вашей дружбы с Бастидами. – Я удивленно посмотрела на нее, а она тем временем продолжала с улыбкой: – Конечно нет. Они делают для нас вино, а вы реставрируете наши картины.
– Я не вижу здесь никакой связи.
– О, уверена, что это не так, мадемуазель Лоусон. Вы найдете ее, если хорошо подумаете. Но я говорю о Женевьеве. Я уверена, что граф не хотел бы, чтобы она водила такую... близкую дружбу с... его слугами. – Я хотела было возразить, но Клод быстро продолжала, и тон ее голоса был почти нежным, словно она старалась причинить мне как можно меньше неприятностей: – Возможно, мы здесь стараемся оберегать своих детей больше, чем это делают в Англии. Мы считаем неразумным позволять им слишком свободно общаться с людьми из других социальных слоев. При определенных обстоятельствах это могло бы привести к осложнениям. Не сомневаюсь, что вы понимаете меня.
– Вы намекаете на то, что я должна была бы помешать Женевьеве посещать дом Бастидов?
– Вы согласны, что это разумно?
– Мне кажется, вы заблуждаетесь насчет моего влияния на Женевьеву. Я не в силах помешать ей делать то, что она хочет. Я могу лишь просить ее зайти к вам, чтобы вы сами высказали ей свое мнение.
– Но вы вместе с ней ходите к этим людям. Именно под вашим влиянием она...
– И тем не менее я уверена, что не могла бы остановить ее. Я скажу, что вы хотите поговорить с ней. – И с этими словами я покинула спальню мадам де ла Таль.
В тот вечер, придя в свою комнату, я легла спать, но еще не успела заснуть, как в замке поднялась страшная суматоха. Я услышала чьи-то гневные крики, вопли страха и, накинув пеньюар, вышла в коридор.
Пока я стояла у дверей своей комнаты, не зная, что предпринять, мимо пробежала одна из служанок.
– В чем дело? – спросила я.
– Улитки в постели мадам!
Да, таков был ответ Женевьевы. Она выслушала замечание Клод довольно спокойно – по крайней мере, так казалось, – но тут же решила отомстить, И из-за этого-то и разгорелся весь сыр-бор.
Я отправилась к ней в комнату и постучала в дверь. Ответа не последовало, я вошла и увидела, что Женевьева лежит на кровати и притворяется спящей.
– Это бесполезно, – сказала я.
Она открыла один глаз и рассмеялась:
– Вы слышали вопли, мадемуазель?
– Их слышали, наверное, во всем замке.
– Представляете себе ее лицо, когда она их увидела?
– На самом деле это не очень весело, Женевьева.
– Бедная мадемуазель. Мне всегда жаль людей, лишенных чувства юмора.
– А мне всегда жаль людей, которые откалывают такие номера. Как вы думаете, чем теперь все это кончится?
– Она будет знать, что ей следует заниматься только собственными делами и не совать нос в мои.
– Но все может обернуться совсем по-иному!
– Ох, ну не надо! Вы такая же плохая, как она.
Попытка запретить мне видеть Жан-Пьера и всех остальных ни к чему не приведет. Это ей не удастся.
– А если ваш отец запретит...
Она выпятила нижнюю губу:
– Никто ничего мне не сможет запретить!
– В любом случае надо отказаться от этих детских штучек с улитками.
– Да что вы говорите? Но разве вы не слышали ее криков? Держу пари, она страшно перепугалась, и поделом.
– Думаете, что это так просто сойдет вам с рук?
– Она может делать все, что ей нравится. А я буду делать все, что нравится мне.
Я понимала, что разговаривать с ней совершенно бесполезно, и решила уйти. Но была очень обеспокоена, и не столько ее глупым поведением, сколько ее явно растущей привязанностью к Жан-Пьеру.
На следующее утро, когда я работала в галерее, туда явилась Клод. На ней была темно-синяя амазонка и такого же цвета шляпа для верховой езды. От этого ее глаза казались еще более глубокими и голубыми. Я видела, как она раздражена и сердита, хотя и пыталась это скрыть.
– Вчера ночью произошла отвратительная история, – сказала она. – Вы, очевидно, в курсе.
– Да, – ответила я.
– У Женевьевы скверные манеры. Неудивительно, имея в виду компанию, в которой она вращается. И я думаю, мадемуазель Лоусон, в какой-то мере в этом можно обвинить и вас. Согласитесь, что с того времени, как вы сюда приехали, она стала дружить с виноградарями.
– Эта дружба не имеет ничего общего с ее плохими манерами. Они были скверными еще до того, как я приехала в замок.
– Вы оказываете на нее дурное влияние, мадемуазель Лоусон, и поэтому я прошу вас покинуть замок.
– Покинуть замок?
– Да. Это будет наилучшим выходом из создавшегося положения. Я прослежу, чтобы вам заплатили все, что причитается, и мой муж поможет вам найти другую работу. Но я не хочу слушать никаких возражений. Мне хотелось бы, чтобы вы покинули замок в течение двух часов.
– Но это абсурд. Я еще не закончила работу.
– Мы найдем, кто сможет ее завершить.
– Вы не поняли. У меня свои собственные методы работы, и поэтому я не могу оставить картины, пока сама их не закончу.
– Я здесь хозяйка, мадемуазель Лоусон, и прошу вас уехать.
Как она была уверена в себе! Неужели ее влияние на графа было столь велико?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Я видела, что она начинает чрезмерно возбуждаться. В ее голосе стали проскальзывать истерические нотки. Я поймала взгляд Жан-Пьера, и он понимающе кивнул мне.
– Послушайте, – воскликнул он, – кто будет танцевать «Марш улиток»? Мы так хорошо ими попировали, что надо бы исполнить танец в их честь. Давайте-ка, мадемуазель Женевьева, мы с вами откроем танцы.
Женевьева с готовностью вскочила, ее лицо пылало, глаза сияли. И, взяв за руки Жан-Пьера, она закружилась с ним по комнате.
Мы покинули дом Бастидов около четырех часов. Как только мы появились в замке, ко мне подбежала одна из служанок и сказала, что мадам де ла Таль хочет меня видеть и я должна как можно скорее пройти в ее будуар.
Я не стала переодеваться и пошла к ней прямо в костюме для верховой езды.
Постучав в дверь ее спальни, я услышала тихий голос, приглашающий меня войти. В изысканно меблированной комнате, где стояла кровать под пологом из переливчатого синего шелка, Клод не оказалось.
Тут я заметила открытую дверь, и в этот момент оттуда донесся ее голос:
– Входите, мадемуазель Лоусон.
Ее будуар представлял собой комнату, вдвое меньшую по сравнению со спальней. В нем находилось большое зеркало, сидячая ванна, туалетный столик, кресла и софа, и над всем этим витал крепкий запах духов. Сама она полулежала на софе в бледно-голубом шелковом платье, ее золотистые волосы красиво ниспадали на плечи. Я не могла не признать, что выглядела она невероятно красивой и соблазнительной.
Она разглядывала свою обнаженную ногу, выставленную из-под голубого платья.
– О, мадемуазель Лоусон, входите. Вы были у Бастидов?
– Да, – отозвалась я.
– У нас, конечно, – продолжала она, – нет никаких возражений против вашей дружбы с Бастидами. – Я удивленно посмотрела на нее, а она тем временем продолжала с улыбкой: – Конечно нет. Они делают для нас вино, а вы реставрируете наши картины.
– Я не вижу здесь никакой связи.
– О, уверена, что это не так, мадемуазель Лоусон. Вы найдете ее, если хорошо подумаете. Но я говорю о Женевьеве. Я уверена, что граф не хотел бы, чтобы она водила такую... близкую дружбу с... его слугами. – Я хотела было возразить, но Клод быстро продолжала, и тон ее голоса был почти нежным, словно она старалась причинить мне как можно меньше неприятностей: – Возможно, мы здесь стараемся оберегать своих детей больше, чем это делают в Англии. Мы считаем неразумным позволять им слишком свободно общаться с людьми из других социальных слоев. При определенных обстоятельствах это могло бы привести к осложнениям. Не сомневаюсь, что вы понимаете меня.
– Вы намекаете на то, что я должна была бы помешать Женевьеве посещать дом Бастидов?
– Вы согласны, что это разумно?
– Мне кажется, вы заблуждаетесь насчет моего влияния на Женевьеву. Я не в силах помешать ей делать то, что она хочет. Я могу лишь просить ее зайти к вам, чтобы вы сами высказали ей свое мнение.
– Но вы вместе с ней ходите к этим людям. Именно под вашим влиянием она...
– И тем не менее я уверена, что не могла бы остановить ее. Я скажу, что вы хотите поговорить с ней. – И с этими словами я покинула спальню мадам де ла Таль.
В тот вечер, придя в свою комнату, я легла спать, но еще не успела заснуть, как в замке поднялась страшная суматоха. Я услышала чьи-то гневные крики, вопли страха и, накинув пеньюар, вышла в коридор.
Пока я стояла у дверей своей комнаты, не зная, что предпринять, мимо пробежала одна из служанок.
– В чем дело? – спросила я.
– Улитки в постели мадам!
Да, таков был ответ Женевьевы. Она выслушала замечание Клод довольно спокойно – по крайней мере, так казалось, – но тут же решила отомстить, И из-за этого-то и разгорелся весь сыр-бор.
Я отправилась к ней в комнату и постучала в дверь. Ответа не последовало, я вошла и увидела, что Женевьева лежит на кровати и притворяется спящей.
– Это бесполезно, – сказала я.
Она открыла один глаз и рассмеялась:
– Вы слышали вопли, мадемуазель?
– Их слышали, наверное, во всем замке.
– Представляете себе ее лицо, когда она их увидела?
– На самом деле это не очень весело, Женевьева.
– Бедная мадемуазель. Мне всегда жаль людей, лишенных чувства юмора.
– А мне всегда жаль людей, которые откалывают такие номера. Как вы думаете, чем теперь все это кончится?
– Она будет знать, что ей следует заниматься только собственными делами и не совать нос в мои.
– Но все может обернуться совсем по-иному!
– Ох, ну не надо! Вы такая же плохая, как она.
Попытка запретить мне видеть Жан-Пьера и всех остальных ни к чему не приведет. Это ей не удастся.
– А если ваш отец запретит...
Она выпятила нижнюю губу:
– Никто ничего мне не сможет запретить!
– В любом случае надо отказаться от этих детских штучек с улитками.
– Да что вы говорите? Но разве вы не слышали ее криков? Держу пари, она страшно перепугалась, и поделом.
– Думаете, что это так просто сойдет вам с рук?
– Она может делать все, что ей нравится. А я буду делать все, что нравится мне.
Я понимала, что разговаривать с ней совершенно бесполезно, и решила уйти. Но была очень обеспокоена, и не столько ее глупым поведением, сколько ее явно растущей привязанностью к Жан-Пьеру.
На следующее утро, когда я работала в галерее, туда явилась Клод. На ней была темно-синяя амазонка и такого же цвета шляпа для верховой езды. От этого ее глаза казались еще более глубокими и голубыми. Я видела, как она раздражена и сердита, хотя и пыталась это скрыть.
– Вчера ночью произошла отвратительная история, – сказала она. – Вы, очевидно, в курсе.
– Да, – ответила я.
– У Женевьевы скверные манеры. Неудивительно, имея в виду компанию, в которой она вращается. И я думаю, мадемуазель Лоусон, в какой-то мере в этом можно обвинить и вас. Согласитесь, что с того времени, как вы сюда приехали, она стала дружить с виноградарями.
– Эта дружба не имеет ничего общего с ее плохими манерами. Они были скверными еще до того, как я приехала в замок.
– Вы оказываете на нее дурное влияние, мадемуазель Лоусон, и поэтому я прошу вас покинуть замок.
– Покинуть замок?
– Да. Это будет наилучшим выходом из создавшегося положения. Я прослежу, чтобы вам заплатили все, что причитается, и мой муж поможет вам найти другую работу. Но я не хочу слушать никаких возражений. Мне хотелось бы, чтобы вы покинули замок в течение двух часов.
– Но это абсурд. Я еще не закончила работу.
– Мы найдем, кто сможет ее завершить.
– Вы не поняли. У меня свои собственные методы работы, и поэтому я не могу оставить картины, пока сама их не закончу.
– Я здесь хозяйка, мадемуазель Лоусон, и прошу вас уехать.
Как она была уверена в себе! Неужели ее влияние на графа было столь велико?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92