«Опасно». Опасно для моего покоя, опасно для моего счастья, а может, и для моей свободы. Даже вопреки внутреннему предостережению: «Опасно для жизни», я ответил бы «да» с неменьшим пылом, чем тогда, когда Лидия спросила меня шепотом, чтобы не услышал отец:
— Вы действительно на этом настаиваете?
Я вернулся из Бастид-Сен-Лоран утром и, конечно, не мог сразу же не заглянуть в «Пти-Лидо». Мне было совершенно необходимо снова увидеть Лидию, полюбоваться расцветшей среди зимы жизнью, ясным лицом, чудесными волосами, волнующими, упрямо молчащими глазами, в которых иногда пробегала тень отчаяния. Я цеплялся за любую возможность, чтобы подольше поторчать в кабачке, меня больше не волновали всякие мелкие условности, пускай даже это вызовет недоумение дядюшки Сонье. Лидия входила, Лидия выходила. Лидия проходила мимо. Так часто, как только я мог говорить с ней, чтобы нас
никто не слышал, я обращался к ней, я расспрашивал ее, я умолял. Почему она молчит? В чем я виноват? Почему она не хочет ничего объяснить? Я хотел поговорить с ней наедине четверть часа, десять минут, хотя бы пять... Если бы я подчинился приказу ее глаз, мне пришлось бы замолчать и убраться вон после первого же вопроса. Но отныне многое изменилось. Раньше я вел себя сдержанно, почти смущался перед Лидией. А сейчас чувствовал себя способным на все — во всяком случае на то, чтобы не уходить, не дождавшись ответа. Наконец дядюшка Сонье отвернулся, и я взял Лидию за руку.
— Лидия, прошу вас...
— Вы с ума сошли!
Мы говорили шепотом, но даже крик не мог звучать так душераздирающе. Выражение мольбы в ее глазах — перед этим устоять я все же не мог.
— Прошу вас, уходите отсюда! — прошептала она.
— Когда я смогу поговорить с вами?
Открылась дверь, появились новые посетители. Лидия отошла. Я повторил свой вопрос, как только она вернулась. Она ответила, избегая смотреть в мою сторону:
— Сегодня после полудня я еду в Париж. Автобусом.
— В котором часу?
— Не знаю. Но раньше двух.
В половине второго я снова сидел в кабачке, за чашкой кофе. Дома я позавтракал галетами и — наконец и мне повезло! — американским шоколадом. Лидия убрала посуду со стола, за которым она завтракала вместе с отцом, а потом целое столетие несла к лестнице две тарелки. Без четверти два я понял, что она готовится в дорогу. Лидия сделала мне знак выходить, но я не двинулся с места. Ей пришлось специально пройти мимо меня и сообщить: она сядет на автобус возле старой таможни. Я сказал, что сяду на предыдущей остановке.
— Если вас не будет возле таможни, я сойду.
— Я буду там. Но... вы действительно на этом настаиваете? Я ответил «да». Лидия опустила глаза и отошла от меня.
Я остался на открытой площадке автобуса и увидел Лидию, стоявшую перед цементным навесом таможни, с непокрытой головой, в бежевом, туго стянутом в поясе пальто. Зайдя в автобус, она совершенно непринужденно протянула мне руку.
— Добрый день? Как дела?
Все слова застряли у меня в горле. Я догадываюсь, что сейчас покажусь кому-то смешным, ну да ладно! Хотел бы я хоть на мгновение увидеть его на моем месте, на той автобусной площадке, с глазу на глаз с красивой девушкой, почти вплотную к ней, среди толпы любопытных, так что о серьезном разговоре не могло быть и речи. Лидия вела себя так, будто наша встреча была случайной или, лучше сказать, совершен-
но естественной, как если бы испокон веков было предопределено, что мы вместе поедем в Париж. Ее рука не отодвигалась от моего прикосновения на поручне, за который держались мы оба, ее губы были в нескольких сантиметрах от моих, а я, несчастный, остолбеневший дурак, время от времени что-то произносил, болтал о разной чепухе, бормотал какие-то слова, которые с тех пор совершенно выветрились из моей памяти. Я заметил, что мы приближаемся к Шарантону, когда автобус замедлил ход, пересекая Сену. Значит, у меня не оставалось и пяти минут, а чего я достиг, что выяснил, какая польза от моего утреннего стремительного натиска? Ноль. Я вышел из автобуса вслед за Лидией, растерянный, разозленный на самого себя, как боксер, давший победить себя по очкам, так как слишком долго примерялся правой.
— Вам куда? — спросила меня Лидия.— Дальше я поеду в метро. Она была обута в довольно элегантные спортивные туфли, и, кроме того, я впервые увидел на ней чулки. Любой мужчина был бы рад показаться в ее обществе. Излишне говорить, что я не нуждался в подобных доводах, чтобы решиться.
— Мне с вами по пути,— ответил я.
Мы поехали в направлении площади Балар в вагоне первого класса. Рядом с Лидией другие женщины выглядели болезненными, слишком худыми или, наоборот, чересчур рыхлыми, их бледные шеи, казалось, поддерживают маски. Такими я их видел, и именно Лидия заметила мне, что я слишком пристально в них вглядываюсь.
— Рядом с вами я впервые открываю их для себя. Комплимент ей, похоже, понравился, и я избежал дальнейших объяснений. Женщины всегда понимают, когда им хотят сказать «ч>-нибудь приятное. На площади Бастилии мы пересели на поезд, идущий в направлении Майо. Начиная со станции Шатле публика в вагоне стала побогаче. Две или три пассажирки в мехах или модельных пальто бросили на Лидию оценивающий взгляд женщины на женщину: быстрый, точный, цепкий. Я понял приговор по их разочарованному виду, скрывающему тайную злость. Кто из них осмелился бы надеть простенькое бежевое, затянутое в поясе пальтишко Лидии, не выглядя при этом нищенкой?
— На какой остановке вы выходите? — спросил я.
— На площади Согласия.
— А может, выйдем на станции Пале-Рояль и пройдемся пешком через Тюильри?
— Как хотите.
Нашим взорам открылась несравненная прямая линия, соединяющая Лувр с Триумфальной Аркой. Нельзя было терять ни минуты. Я взял Лидию под руку, она не сопротивлялась.
— Лидия, объясните мне наконец, что случилось?
— Что случилось?
— Да, почему вы относитесь ко мне, как к врагу?
— Разве я отношусь к вам как к врагу?
— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Уже две недели от вас ни единого слова, ни единого взгляда. Мне кажется, что в ваших глазах я больше не человек, а какой-то неодушевленный предмет. Было время, когда подобное отношение не вызвало бы у меня ничего, кроме удивления, или просто ранило бы мое мужское самолюбие, но те времена прошли. Сейчас это ощущение стало для меня невыносимым. Лидия, вы доведете меня до бешенства.
— Да неужели?
Не замедляя пружинистого, широкого шага, поспевая в ногу со мной, Лидия повернула ко мне свое лицо. Холодный ветер путал ее волосы, я видел пар от ее дыхания.
— Если вам кажется, что вы уже не человек, то вы жестоко ошибаетесь. Вы такой же как все люди — вы думаете только о себе. Единственное, что вас интересует, это узнать, почему вы страдаете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— Вы действительно на этом настаиваете?
Я вернулся из Бастид-Сен-Лоран утром и, конечно, не мог сразу же не заглянуть в «Пти-Лидо». Мне было совершенно необходимо снова увидеть Лидию, полюбоваться расцветшей среди зимы жизнью, ясным лицом, чудесными волосами, волнующими, упрямо молчащими глазами, в которых иногда пробегала тень отчаяния. Я цеплялся за любую возможность, чтобы подольше поторчать в кабачке, меня больше не волновали всякие мелкие условности, пускай даже это вызовет недоумение дядюшки Сонье. Лидия входила, Лидия выходила. Лидия проходила мимо. Так часто, как только я мог говорить с ней, чтобы нас
никто не слышал, я обращался к ней, я расспрашивал ее, я умолял. Почему она молчит? В чем я виноват? Почему она не хочет ничего объяснить? Я хотел поговорить с ней наедине четверть часа, десять минут, хотя бы пять... Если бы я подчинился приказу ее глаз, мне пришлось бы замолчать и убраться вон после первого же вопроса. Но отныне многое изменилось. Раньше я вел себя сдержанно, почти смущался перед Лидией. А сейчас чувствовал себя способным на все — во всяком случае на то, чтобы не уходить, не дождавшись ответа. Наконец дядюшка Сонье отвернулся, и я взял Лидию за руку.
— Лидия, прошу вас...
— Вы с ума сошли!
Мы говорили шепотом, но даже крик не мог звучать так душераздирающе. Выражение мольбы в ее глазах — перед этим устоять я все же не мог.
— Прошу вас, уходите отсюда! — прошептала она.
— Когда я смогу поговорить с вами?
Открылась дверь, появились новые посетители. Лидия отошла. Я повторил свой вопрос, как только она вернулась. Она ответила, избегая смотреть в мою сторону:
— Сегодня после полудня я еду в Париж. Автобусом.
— В котором часу?
— Не знаю. Но раньше двух.
В половине второго я снова сидел в кабачке, за чашкой кофе. Дома я позавтракал галетами и — наконец и мне повезло! — американским шоколадом. Лидия убрала посуду со стола, за которым она завтракала вместе с отцом, а потом целое столетие несла к лестнице две тарелки. Без четверти два я понял, что она готовится в дорогу. Лидия сделала мне знак выходить, но я не двинулся с места. Ей пришлось специально пройти мимо меня и сообщить: она сядет на автобус возле старой таможни. Я сказал, что сяду на предыдущей остановке.
— Если вас не будет возле таможни, я сойду.
— Я буду там. Но... вы действительно на этом настаиваете? Я ответил «да». Лидия опустила глаза и отошла от меня.
Я остался на открытой площадке автобуса и увидел Лидию, стоявшую перед цементным навесом таможни, с непокрытой головой, в бежевом, туго стянутом в поясе пальто. Зайдя в автобус, она совершенно непринужденно протянула мне руку.
— Добрый день? Как дела?
Все слова застряли у меня в горле. Я догадываюсь, что сейчас покажусь кому-то смешным, ну да ладно! Хотел бы я хоть на мгновение увидеть его на моем месте, на той автобусной площадке, с глазу на глаз с красивой девушкой, почти вплотную к ней, среди толпы любопытных, так что о серьезном разговоре не могло быть и речи. Лидия вела себя так, будто наша встреча была случайной или, лучше сказать, совершен-
но естественной, как если бы испокон веков было предопределено, что мы вместе поедем в Париж. Ее рука не отодвигалась от моего прикосновения на поручне, за который держались мы оба, ее губы были в нескольких сантиметрах от моих, а я, несчастный, остолбеневший дурак, время от времени что-то произносил, болтал о разной чепухе, бормотал какие-то слова, которые с тех пор совершенно выветрились из моей памяти. Я заметил, что мы приближаемся к Шарантону, когда автобус замедлил ход, пересекая Сену. Значит, у меня не оставалось и пяти минут, а чего я достиг, что выяснил, какая польза от моего утреннего стремительного натиска? Ноль. Я вышел из автобуса вслед за Лидией, растерянный, разозленный на самого себя, как боксер, давший победить себя по очкам, так как слишком долго примерялся правой.
— Вам куда? — спросила меня Лидия.— Дальше я поеду в метро. Она была обута в довольно элегантные спортивные туфли, и, кроме того, я впервые увидел на ней чулки. Любой мужчина был бы рад показаться в ее обществе. Излишне говорить, что я не нуждался в подобных доводах, чтобы решиться.
— Мне с вами по пути,— ответил я.
Мы поехали в направлении площади Балар в вагоне первого класса. Рядом с Лидией другие женщины выглядели болезненными, слишком худыми или, наоборот, чересчур рыхлыми, их бледные шеи, казалось, поддерживают маски. Такими я их видел, и именно Лидия заметила мне, что я слишком пристально в них вглядываюсь.
— Рядом с вами я впервые открываю их для себя. Комплимент ей, похоже, понравился, и я избежал дальнейших объяснений. Женщины всегда понимают, когда им хотят сказать «ч>-нибудь приятное. На площади Бастилии мы пересели на поезд, идущий в направлении Майо. Начиная со станции Шатле публика в вагоне стала побогаче. Две или три пассажирки в мехах или модельных пальто бросили на Лидию оценивающий взгляд женщины на женщину: быстрый, точный, цепкий. Я понял приговор по их разочарованному виду, скрывающему тайную злость. Кто из них осмелился бы надеть простенькое бежевое, затянутое в поясе пальтишко Лидии, не выглядя при этом нищенкой?
— На какой остановке вы выходите? — спросил я.
— На площади Согласия.
— А может, выйдем на станции Пале-Рояль и пройдемся пешком через Тюильри?
— Как хотите.
Нашим взорам открылась несравненная прямая линия, соединяющая Лувр с Триумфальной Аркой. Нельзя было терять ни минуты. Я взял Лидию под руку, она не сопротивлялась.
— Лидия, объясните мне наконец, что случилось?
— Что случилось?
— Да, почему вы относитесь ко мне, как к врагу?
— Разве я отношусь к вам как к врагу?
— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Уже две недели от вас ни единого слова, ни единого взгляда. Мне кажется, что в ваших глазах я больше не человек, а какой-то неодушевленный предмет. Было время, когда подобное отношение не вызвало бы у меня ничего, кроме удивления, или просто ранило бы мое мужское самолюбие, но те времена прошли. Сейчас это ощущение стало для меня невыносимым. Лидия, вы доведете меня до бешенства.
— Да неужели?
Не замедляя пружинистого, широкого шага, поспевая в ногу со мной, Лидия повернула ко мне свое лицо. Холодный ветер путал ее волосы, я видел пар от ее дыхания.
— Если вам кажется, что вы уже не человек, то вы жестоко ошибаетесь. Вы такой же как все люди — вы думаете только о себе. Единственное, что вас интересует, это узнать, почему вы страдаете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51