Не волнуйтесь, он предупрежден. Но вы все же пойдете к нему, попросите приема и заявите, что получили письмо с угрозами, как будто не знаете, откуда оно.
Я вернул письмо Бертриксу.
— Не понимаю, к чему это приведет.
Детектив высыпал пепел из трубки в большую стеклянную пепельницу:
— Это совсем просто, дорогой месье Норрей. Речь о том, чтобы снова начать следствие. А чтобы его начать, требуется основание...
— Но почему сейчас следствие должно завершиться успешнее, чем в первый раз? Почему люди должны быть более разговорчивыми?.. Ох, простите, я не подумал, что теперь этим будете заниматься...
— Нет,— сказал Бертрикс, улыбаясь,— совсем не потому, что я надеюсь работать лучше, чем полицейские, в тех же условиях. Говоря о хлопушке, которую нужно бросить в спящие джунгли, я говорю именно то, что хочу сказать. Поставьте себя на место одного или нескольких сообщников Маргла. Они слышат разговоры об анонимном письме, о возможности нового преступления: «Что это значит? Что происходит?» Если их несколько, они начнут подозревать друг друга, не в состоянии что-либо понять; так или иначе, они будут сбиты с толку, а значит и встревожены.
— Они могут догадаться, что все это — полицейские штучки.
— И такое может быть. Тогда они поймут, что полиция не такая уж бездеятельная, как они думали; они могут испугаться, что-то натворить. У нас с вами одна задача: нужно, чтобы что-то произошло. Если первая хлопушка не подействует, мы бросим вторую.
— Но...
— Что такое?
— Эту выдумку представят как правду? И комиссар полиции начнет настоящее расследование?
— Да, с моей помощью.
— Информацию сообщат прессе?
— А почему бы и нет?
— А как же... истина? Уважение к публике?
Пьер Бертрикс снова рассмеялся, на этот раз от всего сердца. Он поднялся из своего кресла и, подойдя ко мне, положил руку мне на плечо.
— Дорогой Норрей, вы очаровательны! Не кажется ли вам, что уважение к публике требует прежде всего разоблачить преступников, лаже если для этого понадобится прибегнуть к небольшим хитростям? Впрочем, успокойтесь, сообщения для прессы будут сведены к минимуму...
— Вы не знаете моего директора,— застонал я.— Если он поверит, что это дело приобрело новый размах и моя жизнь действительно в опасности, он снова навяжет мне уголовную хронику. О, я уже представляю себе свою фотографию с его заголовком: «Убьют ли меня сегодня ночью?»...
— Воспользуйтесь этим, чтобы добиться повышения зарплаты, получить какую-то выгоду! И не забывайте, дорогой мой, что не я пришел к вам первым.
Бертрикс был прав. Я сам, по доброй воле, снова нырнул в этот омут, преследуя вполне определенные, личные цели. И кому-кому, а мне совсем не приличествовало взывать к торжеству истины, коль скоро мое молчание могло серьезно помешать раскрытию этой самой истины.
— Я сделаю все, что вы захотите,— согласился я.— Прочитаю письмо. Потом пойду к комиссару Кретея.
Пьер Бертрикс пожал мне руку.
— Я был уверен, что вы согласитесь. Но помните, что мы разыгрываем не невинную салонную комедию. Три жертвы Тополиного острова были по-зверски убиты преисполненным решимости субъектом. Нет никакого сомнения, что именно вы, доброволец, а не профессионал, рискуете больше всех, занимаясь этим делом. Так бывает всегда. Итак, до скорого свидания.
Спускаясь по лестнице, направляясь в редакцию, я все время спрашивал себя, до чего уже докопался проницательный Бертрикс. «Если бы она была красивой девушкой... Именно вы рискуете больше всех...» Но хватит! Жребий брошен. И правду говоря, он был брошен еще тем далеким теперь уже вечером, когда на Дороге Моста я впервые увидел Лидию.
Я и вправду чувствовал себя немного неловко, протягивая свою бумагу комиссару полиции Кретея.
— Господин комиссар, вот что я получил сегодня по почте.
Он принялся читать анонимное письмо так внимательно, как будто никогда о нем не слышал.
— Ого! Новости не заставили себя ждать,— сказал он.— Вам действительно угрожают убийством, и к тому же намекают на серную кислоту. Может у вас есть какие-то соображения о происхождении этой анонимной записки?
Должен ли был я и дальше продолжать комедию? И как только комиссару удавалось сохранять серьезность? Предупредил ли его Пьер Бертрикс, или хитрый замысел включал еще одну, неизвестную мне часть плана? Все это казалось мне по-детски легкомысленным.
— Я подумал, что это глупая шутка,— сказал я.
— На шутку это, поверьте, совсем не похоже.
Я заметил, что дверь в комнату секретаря была приоткрыта. Комиссар говорил громко и четко. Я начинал понимать. Итак, нужно вступать в игру.
— Господин комиссар, вы, как специалист, лучше меня знаете, как следует к этому относиться. Именно поэтому я решил немедленно предупредить вас. Я буду действовать согласно вашим указаниям.
Комиссар помолчал минуту будто в раздумье, не отводя глаз от листа бумаги на столе.
— Я подумаю. Вы заняты по работе во второй половине дня? Я не хотел бы, чтобы активное возобновление этого дела причинило вам какие-то неудобства.
— Утро я проведу в редакции,— ответил я,— а после обеда могу освободиться.
— Хорошо, если сможете будьте тут около трех.
— Договорились, господин комиссар.
Я считал, что лучше немедленно предупредить Комба. Я знал: если «активное возобновление» наберет обороты, он не простит мне того, что я вовремя не ввел его в курс дела. Комб слушал историю с анонимным письмом, уставившись на меня своими маленькими крокодильими глазками.
— Что вы собираетесь делать, мой дорогой Норрей? Вы переедете?
Я сказал, что об этом не может быть и речи. Я жду указаний полиции.
— Браво! Вы не знаете, подняли уже по тревоге уголовную полицию? Что-то сообщали в прессу?
— Не думаю. Я понял, что полиция намерена пока давать в газеты как можно меньше информации...
Комб поднялся, величественно раздавив у себя на лацкане кучку сигарного пепла.
— Мой дорогой Норрей, вы не дурак. Вы знаете, чем обязаны газете, и вы знаете также, как высоко я вас ценю. У вас в руках уникальная возможность...
Описав полукруг, он приблизился к моему креслу и склонился надо мной, слегка обсыпав пеплом.
— У вас есть семья, родственники? Вы застрахованы? А может, у вас есть подружка, которую вам не хотелось бы оставлять в затруднительном положении?
На мгновение у меня перехватило дыхание, но вдруг я против воли улыбнулся. Внимание, которое проявлял ко мне Комб, было в его понимании по-настоящему сердечным участием.
— Во всяком случае, если вам нужен небольшой аванс... Бестия, и тут не растерялся: небольшой аванс. Я ответил, что ни в чем не нуждаюсь. Комб снова сел в кресло.
— Так вот. Нужно, слышите — нужно, чтобы вы сохранили для нас исключительное право на это дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Я вернул письмо Бертриксу.
— Не понимаю, к чему это приведет.
Детектив высыпал пепел из трубки в большую стеклянную пепельницу:
— Это совсем просто, дорогой месье Норрей. Речь о том, чтобы снова начать следствие. А чтобы его начать, требуется основание...
— Но почему сейчас следствие должно завершиться успешнее, чем в первый раз? Почему люди должны быть более разговорчивыми?.. Ох, простите, я не подумал, что теперь этим будете заниматься...
— Нет,— сказал Бертрикс, улыбаясь,— совсем не потому, что я надеюсь работать лучше, чем полицейские, в тех же условиях. Говоря о хлопушке, которую нужно бросить в спящие джунгли, я говорю именно то, что хочу сказать. Поставьте себя на место одного или нескольких сообщников Маргла. Они слышат разговоры об анонимном письме, о возможности нового преступления: «Что это значит? Что происходит?» Если их несколько, они начнут подозревать друг друга, не в состоянии что-либо понять; так или иначе, они будут сбиты с толку, а значит и встревожены.
— Они могут догадаться, что все это — полицейские штучки.
— И такое может быть. Тогда они поймут, что полиция не такая уж бездеятельная, как они думали; они могут испугаться, что-то натворить. У нас с вами одна задача: нужно, чтобы что-то произошло. Если первая хлопушка не подействует, мы бросим вторую.
— Но...
— Что такое?
— Эту выдумку представят как правду? И комиссар полиции начнет настоящее расследование?
— Да, с моей помощью.
— Информацию сообщат прессе?
— А почему бы и нет?
— А как же... истина? Уважение к публике?
Пьер Бертрикс снова рассмеялся, на этот раз от всего сердца. Он поднялся из своего кресла и, подойдя ко мне, положил руку мне на плечо.
— Дорогой Норрей, вы очаровательны! Не кажется ли вам, что уважение к публике требует прежде всего разоблачить преступников, лаже если для этого понадобится прибегнуть к небольшим хитростям? Впрочем, успокойтесь, сообщения для прессы будут сведены к минимуму...
— Вы не знаете моего директора,— застонал я.— Если он поверит, что это дело приобрело новый размах и моя жизнь действительно в опасности, он снова навяжет мне уголовную хронику. О, я уже представляю себе свою фотографию с его заголовком: «Убьют ли меня сегодня ночью?»...
— Воспользуйтесь этим, чтобы добиться повышения зарплаты, получить какую-то выгоду! И не забывайте, дорогой мой, что не я пришел к вам первым.
Бертрикс был прав. Я сам, по доброй воле, снова нырнул в этот омут, преследуя вполне определенные, личные цели. И кому-кому, а мне совсем не приличествовало взывать к торжеству истины, коль скоро мое молчание могло серьезно помешать раскрытию этой самой истины.
— Я сделаю все, что вы захотите,— согласился я.— Прочитаю письмо. Потом пойду к комиссару Кретея.
Пьер Бертрикс пожал мне руку.
— Я был уверен, что вы согласитесь. Но помните, что мы разыгрываем не невинную салонную комедию. Три жертвы Тополиного острова были по-зверски убиты преисполненным решимости субъектом. Нет никакого сомнения, что именно вы, доброволец, а не профессионал, рискуете больше всех, занимаясь этим делом. Так бывает всегда. Итак, до скорого свидания.
Спускаясь по лестнице, направляясь в редакцию, я все время спрашивал себя, до чего уже докопался проницательный Бертрикс. «Если бы она была красивой девушкой... Именно вы рискуете больше всех...» Но хватит! Жребий брошен. И правду говоря, он был брошен еще тем далеким теперь уже вечером, когда на Дороге Моста я впервые увидел Лидию.
Я и вправду чувствовал себя немного неловко, протягивая свою бумагу комиссару полиции Кретея.
— Господин комиссар, вот что я получил сегодня по почте.
Он принялся читать анонимное письмо так внимательно, как будто никогда о нем не слышал.
— Ого! Новости не заставили себя ждать,— сказал он.— Вам действительно угрожают убийством, и к тому же намекают на серную кислоту. Может у вас есть какие-то соображения о происхождении этой анонимной записки?
Должен ли был я и дальше продолжать комедию? И как только комиссару удавалось сохранять серьезность? Предупредил ли его Пьер Бертрикс, или хитрый замысел включал еще одну, неизвестную мне часть плана? Все это казалось мне по-детски легкомысленным.
— Я подумал, что это глупая шутка,— сказал я.
— На шутку это, поверьте, совсем не похоже.
Я заметил, что дверь в комнату секретаря была приоткрыта. Комиссар говорил громко и четко. Я начинал понимать. Итак, нужно вступать в игру.
— Господин комиссар, вы, как специалист, лучше меня знаете, как следует к этому относиться. Именно поэтому я решил немедленно предупредить вас. Я буду действовать согласно вашим указаниям.
Комиссар помолчал минуту будто в раздумье, не отводя глаз от листа бумаги на столе.
— Я подумаю. Вы заняты по работе во второй половине дня? Я не хотел бы, чтобы активное возобновление этого дела причинило вам какие-то неудобства.
— Утро я проведу в редакции,— ответил я,— а после обеда могу освободиться.
— Хорошо, если сможете будьте тут около трех.
— Договорились, господин комиссар.
Я считал, что лучше немедленно предупредить Комба. Я знал: если «активное возобновление» наберет обороты, он не простит мне того, что я вовремя не ввел его в курс дела. Комб слушал историю с анонимным письмом, уставившись на меня своими маленькими крокодильими глазками.
— Что вы собираетесь делать, мой дорогой Норрей? Вы переедете?
Я сказал, что об этом не может быть и речи. Я жду указаний полиции.
— Браво! Вы не знаете, подняли уже по тревоге уголовную полицию? Что-то сообщали в прессу?
— Не думаю. Я понял, что полиция намерена пока давать в газеты как можно меньше информации...
Комб поднялся, величественно раздавив у себя на лацкане кучку сигарного пепла.
— Мой дорогой Норрей, вы не дурак. Вы знаете, чем обязаны газете, и вы знаете также, как высоко я вас ценю. У вас в руках уникальная возможность...
Описав полукруг, он приблизился к моему креслу и склонился надо мной, слегка обсыпав пеплом.
— У вас есть семья, родственники? Вы застрахованы? А может, у вас есть подружка, которую вам не хотелось бы оставлять в затруднительном положении?
На мгновение у меня перехватило дыхание, но вдруг я против воли улыбнулся. Внимание, которое проявлял ко мне Комб, было в его понимании по-настоящему сердечным участием.
— Во всяком случае, если вам нужен небольшой аванс... Бестия, и тут не растерялся: небольшой аванс. Я ответил, что ни в чем не нуждаюсь. Комб снова сел в кресло.
— Так вот. Нужно, слышите — нужно, чтобы вы сохранили для нас исключительное право на это дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51