— Вы, кажется, все время забываете, дорогой Норрей, что существует настоящий убийца, который к тому же обезображивает кислотой лица жертв, и что этому типу не очень нравится, когда интересуются его делами.
— Но почему тогда вы идете во все места, которые перечислили, сами? Почему не возьмете меня с собой?
— Потому что я не хочу поднимать лишнего шума.
— Не понимаю. Позапрошлой ночью мы стреляли, переполошили весь остров. А в эту ночь приказано молчать.
— Естественно. Мы наделали шума, чтобы расшевелить людей и вызвать реакцию. А теперь нужно молча наблюдать за этой реакцией. Представьте себе, что убийце вдруг придет в голову, будто он что-то забыл на месте преступления, оставил какой-то след. Подумайте, ведь с того времени, как мы подняли шум, он должен был все время припоминать места преступлений, обстоятельства, при которых он действовал. Многих это заставляет возвращаться на место преступления.
Нет, он меня не убедил. На уме у Бертрикса, вероятно, было что-то свое, какой-то план, о котором он не хотел рассказывать. Он мне не доверял и, честное слово, до некоторой степени его недоверие было оправдано. «Ну и пускай делает, что хочет,— подумал я.— Я сделал то, что, по моему мнению, должен был сделать. Слава Богу, обед закончился, и я не проговорился. Дальнейшее же развитие событий в руках судьбы». Я предложил Бертриксу подвезти его до Парижа, так как своей машины у него не было.
— Высадите меня в Кретее, перед комиссариатом,— попросил он. Однако когда мы остановились перед комиссариатом, он, как будто что-то вспомнив, попросил подвезти его немного дальше, к воротам Кретейского кладбища. Там мы с ним попрощались, и я видел, как он шел по центральной аллее между могил. Возможно, он снова хотел меня заинтриговать? Я сердито пожал плечами и рванул с места.
Мой приятель Одран, специалист по футболу, вынул из портфеля небольшую желтую книжечку и, подчеркнуто положив ее посередине стола, смотрел на нее, потирая руки. Конечно, мы все повскакивали. чтобы посмотреть, что же там такое. На желтом прямоугольнике было написано: «Дьепп — Лондон».
— Вот везет!
— И ты едешь? Точно?
— А что ты нам привезешь? Костюмы?
даже ведущий рубрики велосипедного спорта, всегда равнодушный ко всему, что не касается велосипедов, подошел поинтересоваться, чего это все поздравляют Одрана. А Одран просто ехал на матч «Рей-синг» — «Сток», и мы ему все завидовали. В декабре 1945 года французов, которым удавалось съездить за границу, было не так уже и много, в том числе и среди журналистов.
Побывать за границей. Перебраться через море. Мне маленький желтый прямоугольник навеял совсем иные мысли, чем желание на несколько приятных дней вырваться за границу. Стоя возле стола рядом с товарищами по редакции, я испытывал такое желание, сила которого, если бы они о ней узнали, немало их удивила бы. Не знаю, правда ли, что отъезд в какой-то степени равнозначен смерти, но иногда он несомненно означает жизнь. Нужно ехать Оставить позади прошлое, как корабль оставляет гавань, и начать все сначала. И Лидия рядом со мной будет опираться на поручни, почему бы и нет? Честно говоря, мне уже надоели, даже осточертели и Тополиный остров, и «Пти-Лидо», и преступления, и неуловимый Пьер Маргла, и все причастные к этой истории, и даже Пьер Бертрикс. Я почувствовал, что желание бежать от этой среды, от этой тайны, от всех этих людей оыло здоровым чувством естественной реакцией. Нет, я, Робер Норрей, не был рожден для всех этих сложностей, я влип в тайну Тополиного острова случайно, и мне совсем не хотелось знать как я туда влип. Я бился в капкане, стараясь освободить свою защемленную лапку, дергался и ранил себя еще больше и... мне даже не приходило в голову отречься от Лидии,
Надо ехать вместе с Лидией. Немедленно ехать вместе с Лидией. Смотрите, каким инстинктивно хитрым становится человек, когда речь идет о его любви: из всего, что говорил мне Пьер Бертрикс за обедом, из всех его долгих попыток вызвать меня на откровенность я запомнил - но хорошенько запомнил — одну-единственную фразу:
«Я тоже не могу считать ее виновной...» Замечания Бертрикса «заведомо считать...» не существовало. Какие колебания, коль скоро Лидия не была ни убийцей, ни соучастницей? Ведь даже если допустить, что ее каким-то образом заставили, запугали, против воли вовлекли в преступление, то и тогда она все равно была невиновна. Вдали от чудовища, которое терроризирует этот край, она стане0 сама собой, свооод-ной и замечательной. И мы вместе будем шагать к просторам, где молодые могут попробовать построить свою жизнь.
В моем мозгу все это было не расплывчатой мечтой, а обретало реальные формы: паспорта, обмен денег, визы, знакомые, через которых нужно добиваться эгих виз. Здесь Лидия , очевидно, была во всеоружии. Она казалась уверенной в успехе, когда говорила о Канаде. Прекрасно, значит нужно во что бы то ни стало ее уговорить; прежде всего разрушить эту стену молчания, которой она отгородилась от меня, не давать ей покоя, не отступать. Если будет необходимо, пригрозить ей. заставить ее — о, как храбр я был вдали от Лидии! — и обязательно добиться успеха... Если еще есть время, до того как Бертрикс приведет в действие свои рычаги...
Я вышел из редакции и направился в «Кафе Мира». Первым делом позвонить Лидии. В том проклятом зале «Пти-Лидо» я никогда не мог поговорить с ней спокойно, я вспоминал, каких усилий мне стоило до-
биться нашего единственного свидания. Вызвав ее к телефону, я надеялся, что застану ее врасплох, что в кабине она будет одна — я знал, что она будет одна — и я знал, что она не сможет бросить трубку, не ответив. Достаточно будет лишь проявить настойчивость. Но прежде всего — позвонить, нужно немедленно что-то делать. Мне это было просто необходимо.
Я назвал номер телефонистке и стал ждать. В узкой комнатке для телефонов еще какие-то женщины ожидали, пока их соединят с вызванными абонентами, разглядывая себя в зеркалах: одна роскошная, шикарно одетая проститутка; другие, более незаметные; какая-то девица, похожая на экзистенциалистку, но слишком занятая своей прической. На меня не обращали внимания ни проститутки, ни девица. Может быть, я им казался слишком молодым или слишком старым, или недостаточно шикарным? А может, у меня был просто чересчур озабоченный вид. Другие номера оказались занятыми. Телефонистка вызвала меня.
— Третья кабина.
Я снял трубку и услышал голос дядюшки Сонье. Не везет, ну да что делать! Я попросил позвать к телефону мадемуазель Лидию.
— Мадемуазель Лидию?..
Жирные мозги дядюшки Сонье, очевидно, работали медленно, он часто просил повторить. Я услышал, как он положил трубку на полку. Через несколько секунд послышался голос Лидии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51