Никаких уточнений я не получил. Я не знал, что он хронический алкоголик.
Норрей.— Почему вы не арестуете Жозефа Сюрло?
— Арестовать его? За что?
— За лжесвидетельство. Вы поймали его на лжи, когда он рассказывал, будто подвергся нападению. Эта ложь дает повод ко всяческим подозрениям. Что свидетельствует о том, что он не убийца или хотя бы не один из убийц? Убийства вполне могли совершить три разных человека, несмотря на постоянное применение серной кислоты. Представьте теперь, что Сюрло совершает третье убийство недалеко от своего дома. После этого он немедленно возвращается к себе и трижды стреляет из револьвера, чтобы отвернуть от себя подозрение. Я же ведь тоже стрелял по мнимому преступнику...
— Трудно предположить, чтобы Сюрло мог поднять такой шум, специально привлекая к себе внимание сразу после того, как лично совершил убийство. Психологически это мне кажется неправдоподобным. Кроме того, вы забываете, что остров тогда прямо кишел жандармами, и Сюрло не мог выйти из дому и вернуться туда незамеченным.
— Тем не менее убийца Стефана Бореля все же сумел совершить преступление при этих же обстоятельствах. Он проник через полицейское заграждение.
— Нет.
— Как это нет? Стефана Бореля убили за несколько минут до того, как Сюрло стрелял из револьвера.
— За несколько минут до того, или на несколько минут позже. Когда Сюрло выстрелил, цепь заграждения немедленно порвалась, так как все бросились к дому Сюрло. В течение некоторого времени, где-то минут десять, у убийцы была возможность действовать свободно. Все было прекрасно организовано. Как видите, мы имеем дело с человеком неглупым.
(Здесь наступает небольшая пауза, в течение которой Норрею невольно приходит в голову, что ему еще надо поучиться полицейской дедукции. Затем беседа продолжается).
Норрей.— Хорошо. Но раз Сюрло, без сомнения, сообщник преступника, почему же вы не арестуете его и не допросите? Я уверен, что вы быстро заставили бы его разговориться. На собственном опыте я убедился, как тяжело придумать рассказ о случайном нападении. А ведь комиссар задавал мне самые невинные вопросы. На допросе Сюрло непременно расколется...
Бертрикс.— Если только не решит «сыграть в молчанку». Неужели вам не приходит в голову, что соучастники убийцы с Тополиного острова должны его панически бояться? Не нужно забывать, что убийца - человек решительный.
Тут уж моя забота. Но правду сказать, я считаю, что по-человечески просто невозможно, чтобы Сюрло не сделал завтра чего-то такого, что показало бы нам, где прячется преступник. Тогда нам придется действовать так же быстро и решительно, как и преступнику.
Телефон спортивного отдела начал звонить именно в ту минуту, когда я спускался из бара, где только что пообедал. Я узнал голос Пьера Бертрикса.
— Он получил письмо с почтой в половине двенадцатого. Никакой видимой реакции. Ремонтирует бак для дождевой воды возле своего дома. Как всегда, ходил пить аперитив в «Пти-Лидо»; никуда не звонил...
— А откуда вы знаете, что он не звонил?
— На острове всего пять абонентов. Разумеется, с сегодняшнего дня номера прослушиваются. У него сейчас обедает наш человек.
— Ну и что дальше?
— Ничего. Ждем. Не отлучайтесь из редакции. Я буду держать вас в курсе дел.
Бертрикс повесил трубку. «Ходил пить аперитив в «Пти-Лидо»... Не звонил...» А может, ему и не надо было звонить? Я хорошо понимал, что теперь за всеми, с кем разговаривал Сюрло, будут тоже следить. Только бы Лидия... Нет, это невозможно.
Утром, уходя из дому, я ничего не заметил: ни незнакомцев, которые бы лениво разгуливали по острову,— хотя, действительно, они были бы слишком заметны в нашей глуши! — ни рабочих, которые прикидывались бы, что чинят кабель или трубу неподалеку от дома Сюрло. Но факт остается фактом, за домом Сюрло наблюдали. Что ни говори, Пьер Бертрикс — знаток дела. И у меня было впечатление, что бой начался. Его тон, приказание не покидать редакцию, быть готовым приехать, как только меня позовут... Насколько я понимал, сам он тоже не выходил из своего агентства.
Работы у меня хватало. Карточки, каталоги. Товарищи часто по-доброму высмеивали меня за любовь к классификации и архивам: «библиотекарь Норрей». Только после какого-нибудь матча, или когда по какой-либо причине нужно было немедленно дать в газету статью о той или другой команде, или о каком-то чемпионе, «библиотекарь Норрей» становился «парнем что надо» — выражение с двойным содержанием, так как в это время я действительно без лишних усилий давал сведения, о которых меня просили. Я совсем не хвастаюсь этими скромными привычками. Мою профессиональную гордость составляют
прогнозы, которые потом подтверждаются событиями (особенно что касается тенниса или бокса), или небольшая статья-портрет кого-то из фаворитов или интересного дебютанта.
Пять часов пополудни. От Бертрикса ничего. Я начал сортировать фотографии. Инертность Сюрло становилась странной. Во всяком случае, достойной сожаления, учитывая мои планы. После некоторых колебаний я решил сам набрать номер Бертрикса.
— Нет, по-прежнему ничего. Теперь вполне вероятно, что он решил дождаться ночи. Я об этом подумал, когда оставил ему сутки. Никуда не уходите. Что бы там ни было, я вам позвоню в восемь. Но надеюсь, что до этого времени...
В спортивном отделе горят яркие лампы, в нем хорошо протопили. На Тополином острове холодно и уже темно, поднимается туман. Что покажется из этого тумана? Нужно, чтобы Сюрло решился на какой-то поступок...
Нет, Сюрло не решался. В восемь я как раз ужинал в баре, когда мне позвонил Бертрикс.
— Ничего. С обеда он сидит дома. Снова ходил пить аперитив и только что вернулся. Не отчаивайтесь, у нас впереди целая ночь. Вот что я вам предлагаю. Побудьте в редакции до десяти и приезжайте сюда. Дверь будет открыта, поднимайтесь прямо ко мне в кабинет. Постарайтесь не задерживаться по дороге между редакцией и моей конторой. До встречи.
В десять снова ничего. Я вышел из спортивной редакции и зашел в гараж за машиной. Если этой ночью будет горячо, Комб не сможет упрекнуть меня в том, что я чего-то не предусмотрел. Через несколько минут я был у Бертрикса. Он спокойно покупивал трубку, сидя, как буржуа, с книгой на коленях перед большим электрообогревателем.
— Сюрло только что лег спать,- сообщил он мне.— Во всяком случае, он запер двери, и сейчас у него не светится. Не думаю, чтобы он мог выйти из дому или кто-то мог зайти к нему незамеченным. Конечно мне больше пришлась бы по душе полная луна, чем туман. Но нужно делать свое дело, как говорят в народе.
— И много ли ангелов-хранителей у Сюрло?
— Достаточно. К тому же не забудьте, что сейчас условия совсем иные, чем в ту трагическую ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Норрей.— Почему вы не арестуете Жозефа Сюрло?
— Арестовать его? За что?
— За лжесвидетельство. Вы поймали его на лжи, когда он рассказывал, будто подвергся нападению. Эта ложь дает повод ко всяческим подозрениям. Что свидетельствует о том, что он не убийца или хотя бы не один из убийц? Убийства вполне могли совершить три разных человека, несмотря на постоянное применение серной кислоты. Представьте теперь, что Сюрло совершает третье убийство недалеко от своего дома. После этого он немедленно возвращается к себе и трижды стреляет из револьвера, чтобы отвернуть от себя подозрение. Я же ведь тоже стрелял по мнимому преступнику...
— Трудно предположить, чтобы Сюрло мог поднять такой шум, специально привлекая к себе внимание сразу после того, как лично совершил убийство. Психологически это мне кажется неправдоподобным. Кроме того, вы забываете, что остров тогда прямо кишел жандармами, и Сюрло не мог выйти из дому и вернуться туда незамеченным.
— Тем не менее убийца Стефана Бореля все же сумел совершить преступление при этих же обстоятельствах. Он проник через полицейское заграждение.
— Нет.
— Как это нет? Стефана Бореля убили за несколько минут до того, как Сюрло стрелял из револьвера.
— За несколько минут до того, или на несколько минут позже. Когда Сюрло выстрелил, цепь заграждения немедленно порвалась, так как все бросились к дому Сюрло. В течение некоторого времени, где-то минут десять, у убийцы была возможность действовать свободно. Все было прекрасно организовано. Как видите, мы имеем дело с человеком неглупым.
(Здесь наступает небольшая пауза, в течение которой Норрею невольно приходит в голову, что ему еще надо поучиться полицейской дедукции. Затем беседа продолжается).
Норрей.— Хорошо. Но раз Сюрло, без сомнения, сообщник преступника, почему же вы не арестуете его и не допросите? Я уверен, что вы быстро заставили бы его разговориться. На собственном опыте я убедился, как тяжело придумать рассказ о случайном нападении. А ведь комиссар задавал мне самые невинные вопросы. На допросе Сюрло непременно расколется...
Бертрикс.— Если только не решит «сыграть в молчанку». Неужели вам не приходит в голову, что соучастники убийцы с Тополиного острова должны его панически бояться? Не нужно забывать, что убийца - человек решительный.
Тут уж моя забота. Но правду сказать, я считаю, что по-человечески просто невозможно, чтобы Сюрло не сделал завтра чего-то такого, что показало бы нам, где прячется преступник. Тогда нам придется действовать так же быстро и решительно, как и преступнику.
Телефон спортивного отдела начал звонить именно в ту минуту, когда я спускался из бара, где только что пообедал. Я узнал голос Пьера Бертрикса.
— Он получил письмо с почтой в половине двенадцатого. Никакой видимой реакции. Ремонтирует бак для дождевой воды возле своего дома. Как всегда, ходил пить аперитив в «Пти-Лидо»; никуда не звонил...
— А откуда вы знаете, что он не звонил?
— На острове всего пять абонентов. Разумеется, с сегодняшнего дня номера прослушиваются. У него сейчас обедает наш человек.
— Ну и что дальше?
— Ничего. Ждем. Не отлучайтесь из редакции. Я буду держать вас в курсе дел.
Бертрикс повесил трубку. «Ходил пить аперитив в «Пти-Лидо»... Не звонил...» А может, ему и не надо было звонить? Я хорошо понимал, что теперь за всеми, с кем разговаривал Сюрло, будут тоже следить. Только бы Лидия... Нет, это невозможно.
Утром, уходя из дому, я ничего не заметил: ни незнакомцев, которые бы лениво разгуливали по острову,— хотя, действительно, они были бы слишком заметны в нашей глуши! — ни рабочих, которые прикидывались бы, что чинят кабель или трубу неподалеку от дома Сюрло. Но факт остается фактом, за домом Сюрло наблюдали. Что ни говори, Пьер Бертрикс — знаток дела. И у меня было впечатление, что бой начался. Его тон, приказание не покидать редакцию, быть готовым приехать, как только меня позовут... Насколько я понимал, сам он тоже не выходил из своего агентства.
Работы у меня хватало. Карточки, каталоги. Товарищи часто по-доброму высмеивали меня за любовь к классификации и архивам: «библиотекарь Норрей». Только после какого-нибудь матча, или когда по какой-либо причине нужно было немедленно дать в газету статью о той или другой команде, или о каком-то чемпионе, «библиотекарь Норрей» становился «парнем что надо» — выражение с двойным содержанием, так как в это время я действительно без лишних усилий давал сведения, о которых меня просили. Я совсем не хвастаюсь этими скромными привычками. Мою профессиональную гордость составляют
прогнозы, которые потом подтверждаются событиями (особенно что касается тенниса или бокса), или небольшая статья-портрет кого-то из фаворитов или интересного дебютанта.
Пять часов пополудни. От Бертрикса ничего. Я начал сортировать фотографии. Инертность Сюрло становилась странной. Во всяком случае, достойной сожаления, учитывая мои планы. После некоторых колебаний я решил сам набрать номер Бертрикса.
— Нет, по-прежнему ничего. Теперь вполне вероятно, что он решил дождаться ночи. Я об этом подумал, когда оставил ему сутки. Никуда не уходите. Что бы там ни было, я вам позвоню в восемь. Но надеюсь, что до этого времени...
В спортивном отделе горят яркие лампы, в нем хорошо протопили. На Тополином острове холодно и уже темно, поднимается туман. Что покажется из этого тумана? Нужно, чтобы Сюрло решился на какой-то поступок...
Нет, Сюрло не решался. В восемь я как раз ужинал в баре, когда мне позвонил Бертрикс.
— Ничего. С обеда он сидит дома. Снова ходил пить аперитив и только что вернулся. Не отчаивайтесь, у нас впереди целая ночь. Вот что я вам предлагаю. Побудьте в редакции до десяти и приезжайте сюда. Дверь будет открыта, поднимайтесь прямо ко мне в кабинет. Постарайтесь не задерживаться по дороге между редакцией и моей конторой. До встречи.
В десять снова ничего. Я вышел из спортивной редакции и зашел в гараж за машиной. Если этой ночью будет горячо, Комб не сможет упрекнуть меня в том, что я чего-то не предусмотрел. Через несколько минут я был у Бертрикса. Он спокойно покупивал трубку, сидя, как буржуа, с книгой на коленях перед большим электрообогревателем.
— Сюрло только что лег спать,- сообщил он мне.— Во всяком случае, он запер двери, и сейчас у него не светится. Не думаю, чтобы он мог выйти из дому или кто-то мог зайти к нему незамеченным. Конечно мне больше пришлась бы по душе полная луна, чем туман. Но нужно делать свое дело, как говорят в народе.
— И много ли ангелов-хранителей у Сюрло?
— Достаточно. К тому же не забудьте, что сейчас условия совсем иные, чем в ту трагическую ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51