Тяжелая задача выпала на долю наших истребителей. «Нужно…» Летчики это знали.
- Эх, остров Любви подвел! Сидели бы сейчас где-нибудь в поле и покуривали, - пошутил кто-то.
- Ладно, хватит, здеся! - перебил Архипенко. - Когда вылетать? - спросил он у Фигичева.
- Через двадцать минут…
И на этот раз истребителям с ходу пришлось вступить в бой. Правда, над плацдармом кружилась только одна «рама».
Вся четверка атаковала фашистского корректировщика. И в этом, пожалуй, была ошибка: гитлеровцы издали увидели атакующих и.используя прекрасные маневренные качества своего самолета, стали уходить на юг. Атаки следовали одна за другой, не принося успеха. А тут и с пункта наведения передали команду возвращаться назад: нельзя оставлять без прикрытия плацдарм и переправу.
Фашисту все же не удалось уйти. Зная, что он значительно углубился на свою территорию и советские истребители не могут его долго преследовать, он решил сразу оторваться пикированием. Вот тут-то и поймал его в прицел Миша Лусто. Еще одна длинная очередь, и «рама» вспыхнула, накренилась, да так и врезалась в землю.
Истребители вернулись к плацдарму.
- Архипенко! С юга подходят двенадцать «костылей». - «Костылями» летчики прозвали легкий немецкий пикирующий бомбардировщик «ХШ-126» - биплан с очень высоким килем.
- Вас понял! - отозвался Архипенко на сообщение Горегляда.
- Разворот влево на девяносто, орелики! - и четверка, по команде Архипенко, резко развернулась на девяносто градусов влево, на плацдарм, чтобы встретить вражеские самолеты на подходе к плацдарму. Тихоходных «костылей» истребители встретили на подходе к плацдарму. То, что произошло дальше, боем назвать было нельзя. «Костылей» атаковали сзади, и с первой атаки два из них загорелись и стали падать. Перкалевая обшивка фюзеляжей и крыльев «костылей» моментально сгорела, и на землю упали только «скелеты» от бывших легких бомбардировщиков. Остальные десять «костылей».бросились врассыпную и, пользуясь своей малой скоростью и отличной маневренностью, уходили от огня истребителей и оказывались в довольно густой легкой кучевой облачности. Оттуда и сбрасывали бомбы в божий свет как в копеечку.
Время прикрытия истекло, и мы получили разрешение идти на аэродром.
Днестр остался позади. Я посматривал на бензиномеры, прикидывая, хватит ли горючего. Результаты получались не вполне удовлетворительные. «А что, если снова заход от острова Любви? - невольно думал каждый. - Тогда наверняка придется садиться на пузо…» Но…
- Десятка! Возвращайтесь ко мне! С юга подходит большая группа бомбардировщиков! - раздался в наушниках голос Горегляда.
- Я Десятка, вас понял. Разворот влево на сто восемьдесят!
Снова под крылом мелькнула блестящая извилистая лента Днестра, впереди раскрывались холмистые дали Бессарабии. А навстречу, как тяжелое облако, приближались бомбардировщики. В одной группе шли сразу восемьдесят «лаптежников». В плотном строю, как связанные, они направлялись прямо к переправе.
Восемьдесят самолетов против четырех!
Соотношение сил весьма неравное. Однако немцы не пошли на пролом. Еще до встречи «Юнкерсы» перестроились в три оборонительных круга, взаимно прикрывая друг друга.
Нелегко подойти и к одной такой оборонительной «карусели». Сзади встречают пулеметы стрелков, спереди - пушки и пулеметы летчиков.
А тут сразу три «карусели». И все они касаются друг друга, вращаются навстречу одна другой…
Истребителей сопровождения не было. Видимо, их командование знало, что мы долго были над линией фронта, израсходовали горючее и боеприпасы, и теперь не рассчитывало на встречу в воздухе. Ведь следующая группа должна подойти еще не скоро.
Отсутствие фашистских истребителей облегчило задачу. Каждый из четырех летчиков мог действовать самостоятельно, не заботясь о прикрытии напарника от истребителей. Это было опасно, но другого выхода не было: гитлеровские «карусели» все время смещались в сторону плацдарма, переправы. Немцы еще надеялись прорваться туда, уничтожить эту тоненькую артерию жизни…
Нужно было рисковать. И Архипенко подал команду:
- Атаковать всем самостоятельно!
«Как же к ним подойти? - подумал я. - Снизу, на большой скорости? Сразу вплотную к „лаптю“, тогда по мне стрелять не смогут!»
Решение принято. Менять его нельзя. Это не на земле. Таков уж закон авиации. Правильный закон. Он спас не одну тысячу жизней летчиков. Основан он на таких положениях: первое решение всегда правильное, так как оно основано на всем предшествующем опыте и принимается мгновенно, почти помимо сознания летчика; даже приняв неверное решение и доводя его выполнение до конца, можно выйти победителем в самой сложной обстановке; если же менять решения, гибель неминуема.
Сейчас решение принято правильное. Но выполнение его было, пожалуй, слишком поспешным. Вместо того чтобы подойти к «Юнкерсам» с внешней стороны общей «карусели», я атаковал одного из бомбардировщиков, когда тот шел к центру, к месту переплетения всех трех оборонительных кругов. Теперь этот «лаптежник» стал щитом для моего самолета. По нему не могли стрелять ни идущие сзади «лаптежники», ни идущие на встречных курсах.
В кольце прицела быстро растет силуэт «Юнкерса». Занял все кольцо, больше, больше… Закрыл все переднее бронестекло. Отчетливо видно грязное, в подтеках отработанного масла брюхо фашиста, можно различить отдельные заклепки на нем… Вдруг бомба, подвешенная между двух неуклюже торчащих ног атакованного бомбардировщика, оторвалась, пошла вниз. Пора… Нажим гашетки. «Юнкерс» как-то неуверенно качнулся, пустил струйку дыма, клюнул носом и, охваченный пламенем, завертелся в штопоре. Щит, роль которого до этого момента выполнял сбитый бомбардировщик, исчез, в ту же секунду по «Аэрокобре» прошла очередь, выпущенная с «Юнкерса», идущего встречным курсом. На фоне монотонного гула мотора отчетливо прозвучали звонкие разрывы снарядов и сухой треск пулевых попаданий. Сильно, затрясло мотор. В кабине появились клубы дыма, а языки пламени стали «нежно», будто ласкаясь, облизывать ноги.
«Горю!.. Скорее на свою территорию!» - молнией пронеслась мысль. И тут же ее сменила другая: «Мотор еще тянет… Успею… Немец рядом!» Как раз подвернулся и новый «щит» - я пристроился ко второму «лаптежнику». И снова никто по моему самолету стрелять не мог. Боброва-то в этом вылете не было.
Все больше дыма в кабине, все длиннее языки пламени, правый глаз заливает кровь из раны на лбу. И все ближе немецкий самолет, он бросает бомбу… как и первый, на свои войска. «Пора!» - и снова сноп огня из носа самолета. Ему некуда тянуться. Он тут же исчезает в брюхе «Юнкерса». Этот вспыхнул сразу и исчез внизу. И снова после исчезновения щита «ястребок» прошивает фашистская очередь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60