Кате открыл какой-то мужик, по виду алкоголик, в голубой, рваной на груди майке.
— Я от Нателлы, — предупредила Катя, шагнув вперед.
— Какой Нателлы? — дохнул перегаром коммунальный абориген.
— Насчет комнаты.
— У нас все комнаты заняты.
— Вы не поняли, я хотела бы снять комнату.
— Сколько платишь? — заинтересовался алкоголик.
— Ну, не знаю, как договоримся.
— Давай сейчас полтинник и живи сколько хочешь. Хоть год.
— У вас отдельная комната? А большая? А душ есть?
Оказалось, ей было предложено жить в одной комнате с многодетной семьей алкаша. Катя пулей вылетела из подъезда.
Третий адрес был черт-те где, в Медведкове. От метро нужно было тащиться двадцать минут на автобусе.
Дверь открыла худая нервная женщина с бигуди на голове.
— Никакую Нателлу не знаю! — Она шваркнула дверью перед носом посетительницы. По подъезду пронеслось печальное эхо.
Катя чуть не расплакалась.
Она села на ступеньки, прислонилась лбом к перилам. Ей было ужасно плохо. Кружилась голова, есть не хотелось, но почему-то тошнило. Смутные сомнения, обуревавшие ее в последние дни, стали внезапно осязаемыми и плотными…
Последний адрес оказался тоже фальшивым. Комнату сдали еще два месяца назад студентам-молодоженам.
Катя опять потащилась на Арбат. Снова ей никто не открыл.
— Тебе чего, деточка? — спросила любопытная старуха, вперевалку поднимаясь по лестнице (лифт не работал).
— А кто здесь живет, не знаете? — спросила Катя.
— Никто не живет, — ответила старуха. — Здесь юридическая консультация, в понедельник приходи.
Ночевала Катя на вокзале, положив под голову сумку с вещами. В общежитие ее опять не пустили. Недавно там обворовали несколько комнат, и новый комендант принялся за укрепление дисциплины, ужесточив систему пропуска посетителей. Катя могла взять билет и уехать домой. Но была еще одна проблема, которую нужно было решить именно здесь…
— Понимаешь, у меня нет прописки, в поликлинике не хотят принимать! — стараясь не расплакаться, кричала Катя, держа телефонную трубку одеревеневшими от холода руками. — Кроме того, восемнадцать мне только через два месяца, могут быть проблемы… Не знаю, что делать!
— Мне неудобно сейчас разговаривать, позвони через час на студию, — буркнул Гога. Запищали короткие гудки.
Катя все сразу поняла. Едва она набрала номер, трубку подняла какая-то женщина, наверное жена Гоги — голос был молодой, интеллигентный. При ней, конечно, невозможно было обсуждать такую щекотливую проблему.
«Это его ребенок, пусть он и решает!» — обидчиво подумала Катя и тут же согнулась пополам возле телефонной будки. Ее мучила тошнота, хотя она не ела уже несколько часов.
Но это был и ее ребенок, и ей тоже нужно было что-то решать…
Через час она позвонила на студию.
— Гогу… Георгия Николаевича можно? — слабым голосом попросила она.
— А его нет и не будет, — ответил кто-то любезно. — Он уехал на кинофестиваль в Венецию.
— А когда вернется?
— Очень не скоро! После Венеции он едет в Штаты с премьерным показом, а потом в Монголию на форум кинематографистов социалистических стран. Вернется месяца через полтора… А у вас что-то срочное?
— Да, — прошептала Катя, обмирая.
— Если вы возьмете такси, то, может быть, еще успеете в Шереметьево…
— Спасибо, — прошептала Катя и повесила трубку.
Добрая Людочка, которой были понятны и знакомы Катины проблемы (она сама не раз испытывала их), сказала:
— Вот тебе адрес. Это будет стоить тридцать рублей.
— А это очень больно? — испуганно пролепетала Катя.
— Как тебе сказать. — Людочка вздохнула. — Я же вытерпела… Обычно он делает без наркоза, с наркозом в два раза дороже.
— А… А он хороший специалист? Людочка понимающе улыбнулась:
— Очень! Только смотри, чтобы он был трезвый. Вообще-то он когда-то работал в четвертом управлении Минздрава, делал аборты членам Политбюро и их дочерям. — Она двусмысленно хихикнула. — Его выперли оттуда за пьянку. Теперь он для отвода глаз работает дворником, чтобы не припаяли статью за тунеядство, и пишет стихи. Но стихи его не печатают, и потому он подрабатывает этим делом…
Катя не глядя сунула адрес в карман.
— Можно? — Девушка смахнула с воротника налипшие снежинки и шагнула в темную прихожую, точно в омут.
— Что вам нужно? — спросил неприветливый бородатый мужчина в свитере, с красноватым обветренным лицом, похожий на геолога. У него были огромные клешневатые руки, под ногтями украшенные траурной каемкой.
— Я к вам, — прошептала Катя, дрожа.
— Вы от кого пришли? Она сказала.
— Ага, — кивнул врач. — Вообще-то я этим уже не занимаюсь.
— Но мне очень, очень нужно! — Она молитвенно сжала руки на груди.
— Ладно, проходите. — Его голос прозвучал так, как будто он делал огромное одолжение.
— Мне, если можно, с наркозом, — проговорила Катя, доставая припасенные деньги.
— Можно и с наркозом, — легко согласился дворник-врач, собирая в комок газету с ошкурками обсосанной тараньки.
Он открыл холодильник и протянул Кате стакан с розовой густой жидкостью:
— Пей, — а сам тем временем выкатил из кладовки, под которую была отведена часть комнаты, огромное гинекологическое кресло и принялся вяло обмахивать с него пыль. — Выпила? — осведомился он. — Раздевайся.
Брякнула дверца серванта, и на свету холодно блеснули какие-то ужасные крючки, напоминавшие средневековые орудия пыток. Хозяин разложил их на газете, потом достал бутылку водки и начал ватой протирать инструмент.
— Но, — прошептала Катя, отступая. — Может быть, в другой раз, я… Вы мне назначите, и я…
— Девушка, — оборвал ее врач. — Пятнадцать минут — и вы свободны. Всего делов-то… С гулькин нос!
Точно во сне Катя медленно стянула с себя джинсы. Голова мутилась от выпитой жидкости, яркий свет люстры дробился фиолетовыми искорками, комната и огромное кресло качались и уплывали куда-то вдаль, унося ее на теплых обморочных волнах.
— Ложись, — произнес грубый голос.
Мелодично звякнули инструменты, запахло, спиртом, и сознание плавно провалилось в черное забытье, залитое алым светом от адской раздирающей боли.
Больше она ничего не помнила.
Она очнулась в переходе метро и поначалу не поняла, где находится.
Сумка с вещами стояла рядом, а по ногам ползло что-то липкое, теплое, щекочущее.
Над ней склонилось чье-то круглое участливое лицо, выплывая из небытия.
— Вам плохо? — спросило это лицо и вновь отодвинулось куда-то вдаль.
Катя хотела ответить, но вместо этого беззвучно повалилась на заплеванный пол в лужицу подтаявшего снега.
Глава 5
Киев встретил ее пургой, сильным южным ветром и крупным снегом, секущим лицо. Стоя на остановке автобуса, Катя дрожала в легкой курточке. Ей казалось, она вернулась из преисподней на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
— Я от Нателлы, — предупредила Катя, шагнув вперед.
— Какой Нателлы? — дохнул перегаром коммунальный абориген.
— Насчет комнаты.
— У нас все комнаты заняты.
— Вы не поняли, я хотела бы снять комнату.
— Сколько платишь? — заинтересовался алкоголик.
— Ну, не знаю, как договоримся.
— Давай сейчас полтинник и живи сколько хочешь. Хоть год.
— У вас отдельная комната? А большая? А душ есть?
Оказалось, ей было предложено жить в одной комнате с многодетной семьей алкаша. Катя пулей вылетела из подъезда.
Третий адрес был черт-те где, в Медведкове. От метро нужно было тащиться двадцать минут на автобусе.
Дверь открыла худая нервная женщина с бигуди на голове.
— Никакую Нателлу не знаю! — Она шваркнула дверью перед носом посетительницы. По подъезду пронеслось печальное эхо.
Катя чуть не расплакалась.
Она села на ступеньки, прислонилась лбом к перилам. Ей было ужасно плохо. Кружилась голова, есть не хотелось, но почему-то тошнило. Смутные сомнения, обуревавшие ее в последние дни, стали внезапно осязаемыми и плотными…
Последний адрес оказался тоже фальшивым. Комнату сдали еще два месяца назад студентам-молодоженам.
Катя опять потащилась на Арбат. Снова ей никто не открыл.
— Тебе чего, деточка? — спросила любопытная старуха, вперевалку поднимаясь по лестнице (лифт не работал).
— А кто здесь живет, не знаете? — спросила Катя.
— Никто не живет, — ответила старуха. — Здесь юридическая консультация, в понедельник приходи.
Ночевала Катя на вокзале, положив под голову сумку с вещами. В общежитие ее опять не пустили. Недавно там обворовали несколько комнат, и новый комендант принялся за укрепление дисциплины, ужесточив систему пропуска посетителей. Катя могла взять билет и уехать домой. Но была еще одна проблема, которую нужно было решить именно здесь…
— Понимаешь, у меня нет прописки, в поликлинике не хотят принимать! — стараясь не расплакаться, кричала Катя, держа телефонную трубку одеревеневшими от холода руками. — Кроме того, восемнадцать мне только через два месяца, могут быть проблемы… Не знаю, что делать!
— Мне неудобно сейчас разговаривать, позвони через час на студию, — буркнул Гога. Запищали короткие гудки.
Катя все сразу поняла. Едва она набрала номер, трубку подняла какая-то женщина, наверное жена Гоги — голос был молодой, интеллигентный. При ней, конечно, невозможно было обсуждать такую щекотливую проблему.
«Это его ребенок, пусть он и решает!» — обидчиво подумала Катя и тут же согнулась пополам возле телефонной будки. Ее мучила тошнота, хотя она не ела уже несколько часов.
Но это был и ее ребенок, и ей тоже нужно было что-то решать…
Через час она позвонила на студию.
— Гогу… Георгия Николаевича можно? — слабым голосом попросила она.
— А его нет и не будет, — ответил кто-то любезно. — Он уехал на кинофестиваль в Венецию.
— А когда вернется?
— Очень не скоро! После Венеции он едет в Штаты с премьерным показом, а потом в Монголию на форум кинематографистов социалистических стран. Вернется месяца через полтора… А у вас что-то срочное?
— Да, — прошептала Катя, обмирая.
— Если вы возьмете такси, то, может быть, еще успеете в Шереметьево…
— Спасибо, — прошептала Катя и повесила трубку.
Добрая Людочка, которой были понятны и знакомы Катины проблемы (она сама не раз испытывала их), сказала:
— Вот тебе адрес. Это будет стоить тридцать рублей.
— А это очень больно? — испуганно пролепетала Катя.
— Как тебе сказать. — Людочка вздохнула. — Я же вытерпела… Обычно он делает без наркоза, с наркозом в два раза дороже.
— А… А он хороший специалист? Людочка понимающе улыбнулась:
— Очень! Только смотри, чтобы он был трезвый. Вообще-то он когда-то работал в четвертом управлении Минздрава, делал аборты членам Политбюро и их дочерям. — Она двусмысленно хихикнула. — Его выперли оттуда за пьянку. Теперь он для отвода глаз работает дворником, чтобы не припаяли статью за тунеядство, и пишет стихи. Но стихи его не печатают, и потому он подрабатывает этим делом…
Катя не глядя сунула адрес в карман.
— Можно? — Девушка смахнула с воротника налипшие снежинки и шагнула в темную прихожую, точно в омут.
— Что вам нужно? — спросил неприветливый бородатый мужчина в свитере, с красноватым обветренным лицом, похожий на геолога. У него были огромные клешневатые руки, под ногтями украшенные траурной каемкой.
— Я к вам, — прошептала Катя, дрожа.
— Вы от кого пришли? Она сказала.
— Ага, — кивнул врач. — Вообще-то я этим уже не занимаюсь.
— Но мне очень, очень нужно! — Она молитвенно сжала руки на груди.
— Ладно, проходите. — Его голос прозвучал так, как будто он делал огромное одолжение.
— Мне, если можно, с наркозом, — проговорила Катя, доставая припасенные деньги.
— Можно и с наркозом, — легко согласился дворник-врач, собирая в комок газету с ошкурками обсосанной тараньки.
Он открыл холодильник и протянул Кате стакан с розовой густой жидкостью:
— Пей, — а сам тем временем выкатил из кладовки, под которую была отведена часть комнаты, огромное гинекологическое кресло и принялся вяло обмахивать с него пыль. — Выпила? — осведомился он. — Раздевайся.
Брякнула дверца серванта, и на свету холодно блеснули какие-то ужасные крючки, напоминавшие средневековые орудия пыток. Хозяин разложил их на газете, потом достал бутылку водки и начал ватой протирать инструмент.
— Но, — прошептала Катя, отступая. — Может быть, в другой раз, я… Вы мне назначите, и я…
— Девушка, — оборвал ее врач. — Пятнадцать минут — и вы свободны. Всего делов-то… С гулькин нос!
Точно во сне Катя медленно стянула с себя джинсы. Голова мутилась от выпитой жидкости, яркий свет люстры дробился фиолетовыми искорками, комната и огромное кресло качались и уплывали куда-то вдаль, унося ее на теплых обморочных волнах.
— Ложись, — произнес грубый голос.
Мелодично звякнули инструменты, запахло, спиртом, и сознание плавно провалилось в черное забытье, залитое алым светом от адской раздирающей боли.
Больше она ничего не помнила.
Она очнулась в переходе метро и поначалу не поняла, где находится.
Сумка с вещами стояла рядом, а по ногам ползло что-то липкое, теплое, щекочущее.
Над ней склонилось чье-то круглое участливое лицо, выплывая из небытия.
— Вам плохо? — спросило это лицо и вновь отодвинулось куда-то вдаль.
Катя хотела ответить, но вместо этого беззвучно повалилась на заплеванный пол в лужицу подтаявшего снега.
Глава 5
Киев встретил ее пургой, сильным южным ветром и крупным снегом, секущим лицо. Стоя на остановке автобуса, Катя дрожала в легкой курточке. Ей казалось, она вернулась из преисподней на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116