Катя считала себя хозяйкой в доме и командовала Татьяной Александровной, как еще недавно командовала Нтамой. Естественно, замашки падчерицы пришлись не по вкусу мачехе.
Атмосфера в доме постепенно накалялась. Только Лара, всеобщая любимица, служила хрупким мостиком между враждующими сторонами. Катя угрожала, что уйдет из дома и заберет с собой дочь, а дед с бабкой рыдали при одной мысли об этом.
— Уходи сама! — кричала Татьяна Александровна. — Ребенка мы тебе не отдадим, ты его угробишь!
Катя фыркала и, громко шваркнув дверью, шла бродить по улицам. Прогулки по городу были ее единственной отдушиной — в доме не было тихого уголка, где она могла бы насладиться одиночеством.
Каждое утро ни свет ни заря Катя спешила к почтовому ящику, надеясь найти там голубоватый конверт, испещренный многочисленными международными штемпелями. Напрасно — ни Нельсон, ни его отец не подавали никаких вестей. В почтовом ящике лежала только тоненькая «Правда Украины», которую по привычке выписывал отец.
Еще в подъезде Катя разворачивала газету, надеясь увидеть там какие-нибудь новости из Нголы. Но события в далекой африканской стране мало кого интересовали в Киеве, тем более что поблизости происходили куда более грандиозные вещи — разрушение могущественной державы, бешеное строительство капитализма, ввод купонов на Украине, потом замена купонов гривнами, потом экономический кризис…
Включив радио, Катя с трепетом вслушивалась в западные «голоса».
Иностранные радиостанции теперь были слышны отчетливо и ясно, их наконец-то перестали глушить в эфире. «Голоса» про Нголу говорили мало и как-то отрывками.
Ясно было только одно: там по-прежнему неразбериха. Сначала к власти вновь пришло правительство Душ Картуша и объявило себя единственной легитимной властью в стране, потом опять верх взяли повстанцы, утверждая на все лады, что только их правительство является истинно законным и народным.
Три года прошли как в чаду: в семейных дрязгах, в поисках работы, в заботах о вечно болеющей дочери, в борьбе за каждую копейку. Постепенно стали забываться и Нгола, и погибший муж. Только смуглая Лара мешала навсегда похоронить Нельсона в пепле памяти.
Вскоре с родителями стало оставаться нестерпимо. Квартиру купить было невозможно, снимать — не на что. Катя теперь мечтала лишь об одном — о комнатке, где она бы могла тихо поскучать в одиночестве.
После долгих хождений по инстанциям отец Кати наконец выхлопотал для нее угол в общежитии киностудии Довженко. Для этого ему даже пришлось пойти на подлог. Он фиктивно развелся с женой, выписался из квартиры и получил таким образом право на койку в общежитии. Однако вместо него там поселилась Катя.
Лара осталась с бабушкой и дедушкой, чтобы не менять школу, к которой привыкла.
Надежды на возвращение в Африку были давно исчерпаны. Надо было устраивать свое существование здесь. Впереди вырисовывалась лишь беспросветная жизнь, полная бесконечных трудов и бесконечных лишений.
Катя решила устроиться продавцом на рынок — там сулили хорошие деньги.
В общежитии киностудии на одном этаже с ней жил некий Амир, армянин. Он-то и предложил ей работу.
Амир был беженцем из глухого карабахского села. Еще несколько лет назад, приехав с семьей в Киев, он был гол как сокол и плохо говорил по-русски.
Теперь он бойко, хоть и с акцентом, болтал и по-русски, и по-украински, пересыпая свою речь цветистыми восточными шутками, и владел на рынке несколькими точками.
Он торговал разными хозяйственными мелочами — стиральным порошком, ершиками для унитаза, мыльницами — товаром копеечным, но нужным и важным.
Товар закупался в Польше по бросовым ценам и привозился на автобусе в Киев. Сначала на рынке стояла жена Амира, смуглая чернявая армянка, верхнюю губу которой украшали небольшие юношеские усики, но потом Амир отправил жену домой следить за детьми и поставил на ее место Катю.
— Расторгуешься, сама поймешь, что к чему! — Лазоревыми цветами, не жалея красок, расписывал Амир ее будущее. — Сама свою точку заведешь, хозяйкой сядешь, будешь деньги считать. А пока что давай работай…
Катя согласилась. А что было делать? Пусть работа на рынке тяжелая, целый день на холоде, к вечеру ноги затекают, а руки, красные, как клешни, не шевелятся, но все же твердый заработок, не такой уж маленький по нынешним скудным временам.
Рабочий день на рынке начинался в семь утра — значит, нужно было вставать в пять. Зевая, Катя поднималась с пружинной койки, брела в замызганный туалет, единственный на весь этаж, брызгала в лицо ледяной водой. О горячем душе мечтать даже не приходилось.
Потом она вяло жевала бутерброды, пила кофе (но чаще — чай, он дешевле). Наливала полный термос кипятку, чтобы греться целый день. Амир уже грузил товар в машину, и еще затемно они вместе отправлялись на рынок. Не важно, какая погода была на улице — зной, жара, палящий холод, пронизывающий ветер или дождь, — каждый день начинался одинаково. Каждый день, кроме понедельника, когда рынок не работал.
А потом начиналась привычная процедура установки палатки на торговом месте, раскладывание товара. Окрики Амира, злые перепалки с ним, его угрозы вычесть из ежедневной зарплаты за малейшую провинность… На поверку Амир оказался вовсе не таким уж теплым и пушистым, каким виделся вначале. Он требовал, чтобы Катя начинала работу раньше всех, а заканчивала позже всех, да еще чтобы во время работы не сидела — мол, покупателю неприятно видеть, когда продавец развалился на стуле. При приближении покупателя продавщица обязана была вскакивать по стойке «смирно» только для того, чтобы продать копеечную губку для мытья посуды! Отлучаться с рабочего места она не имела права и при этом должна была следить, чтобы мелкие воришки, тырившие на рынке все, что плохо лежит, не нанесли материального ущерба хозяину. Любую недостачу Амир восполнял из ее, Катиного, кармана.
— Ты у меня как у Бога за пазухой! — при этом восклицал он. — Другие хозяева знаешь как со своими продавщицами поступают? И под бандитов их подкладывают, и под хозяина рынка. А я тебя берегу, откупаюсь деньгами. Работай только!
Действительно, женщинам на рынке, особенно молоденьким девушкам, приходилось туго. Хозяева эксплуатировали их нещадно и на торговом месте, и в постели. Катю от необходимости оказывать подобные услуги, очевидно, спасало только то, что она была соседкой Амира и хорошо знала его жену.
Зарплату Амир платил ей каждый день, без всяких налоговых вычетов и отчислений. На рынок постоянно наезжала то налоговая полиция, то сотрудники УЭПа, то санэпидемстанция, то еще какие-то проверяющие. И всем им тоже надо было платить.
Еще три года отупляющей жизни прошли как один, бесконечно тяжелый день в аду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116