В поставленном с ног на голову рабочем графике частного охранника понедельник исполнял роль общечеловеческой пятницы. Со всеми, так сказать, вытекающими. Большинство крупных, а временами и просто-напросто эпических корпоративных «курантовских» попоек приходилось именно на понедельники. Но это так, между строк и справки ради. В описываемый понедельник ничего такого интересного не случилось.
Разве что, Петро Чубченко провел меня по залам и показал где какая зона находится. Разумеется, я ни хрена не запомнил. Третьяковка своей запутанной планировкой и интерьерами необычайно живо напомнила мне Doom-2 – вот-вот из-за угла выскочит черт с пулеметом в мускулистых лапах, и устроит кровавый раскардаш.
А в пятницу из Питера возвратился Кулагин. Конечно, он первым делом побежал посмотреть на своего возлюбленного друга. Вид возлюбленного друга, гладко подстриженного, одетого в пиджак и стоящего с постной мордой на посту его изрядно развеселил.
Не скрывая неуместного сарказма, Кулагин принялся выспрашивать все ли у меня в порядке. Мол, не забижают ли старослужащие? Нет ли какой несправедливости? Не сводит ли копытца с непривычки? У меня, если честно, мало что было в порядке. Каких-то забижаний и особенной несправедливости пока не наблюдалось, но копытца, натертые новыми ботинками, действительно сводило самым нещадным образом. И вообще, мысленно я уже проклинал тот день, когда мне в голову втемяшилась эта дурацкая и нелепая идея про Третьяковку. Но особенно, отдельной строкой я проклинал подлого вруна Кулагина, которому позволил втянуть себя в этот ЧОП-бардак.
Однако благородному мужу распускать сопли как-то не к лицу. Крепко хлопнув Кулагина по плечу, я заявил ему:
– Старина! Нельзя сказать, что я безмерно счастлив… Но в целом, знаешь, все не так уж и плохо.
Похоже, Алексей никак не ожидал подобного ответа. Во всяком случае, он был удивлен этим достойным античных героев стоицизмом. Как бывало невесело усмехался Прометей орлу, клевавшему его в печенку: «Херня, не жалко – один болт цироз…».
В это время к нам приблизился Паша Короткевич – человек с большой круглой головой и странной прической. Вообще-то я уже имел с Пашей кой-какие осторожные контакты на почве общего интереса к только-только тогда появившемуся интернету. Но теперь разговор, конечно, пошел совсем другой. Так всегда бывает, когда общаются два хорошо знакомых человека в присутствии третьего. Веселые рассказы про Артёмку, бу-га-га, бу-го-го и все такое…
Мимо проходил по важному делу Вован Крыканов. Куда он так поспешал неизвестно, известно только то, что увидев группу товарищей, он тут же позабыл про все на свете. Вован тоже внезапно обнаружил в себе неотложную потребность поделиться наболевшим. Как сейчас помню, он принялся азартно, в лицах рассказывать нам драматическую и дьявольски злободневную историю про какого-то шурина, соседа «дядю Витю-матроса» и своячницу (золовку?) Верку, приехавшую из Костромы поступать в педагогический ВУЗ. Кажется, если память мне не изменяет, в «имени Ленина».
Продолжалось это неопределенное время, до тех пор, пока будто черный призрак ночи вдруг не явился Чубченко. Мы в панике разбежались кто куда. Вернее, все разбежались, а я был вынужден оставаться на месте. Толковище очень не кстати происходило на посту № 15 – на моем в данный момент посту. Подставили, волки буйну голову под чубченскую секиру.
Петро строго сказал мне:
– Третий день работаешь, а уже дисциплину нарушаешь. Нехорошо. Ты в курсе про штрафы?
– В курсе… – пролепетал я.
– Ну-ну, смотри у меня, – обронил Петро и, резко сорвавшись в галоп, скрылся за ближайшим поворотом.
Смотреть я обещал уже еле заметному облачку пыли, пустому месту.
Чубченко передвигался по Галерее стремительно и безо всякой видимой системы. Это он делал для того, чтобы рядовому сотруднику труднее было вычислить его инспекционную траекторию. Бывало, вот ка-а-ак выскочит из-за угла, а в глазах такой горит задор и охотничий азарт: «зажопил – не зажопил»! И если вдруг сотрудник никаких инструкций не нарушает, и службу несет исправно, то Петро настолько очевидно расстраивался, что даже становилось его немного жаль.
А «пятнадцатый» пост… «Пятнадцатый» пост – это лестница из подвала на первый этаж и площадка между кустодиевским (в ту пору) залом и залами графики. Сюда же выходит дверь в служебные помещения. Ее главным образом и надлежало охранять от досужих любопытствующих ослов. Ох, и любят они спрашивать всякое, напрямую к русскому классическому искусству отношения не имеющее: «А эта дверь куда? А там что?». Вот какое твое дело, если она закрыта, да? Так нет же, все равно лезут, тыркаются… «Заходите! Там трансформатор» – обычно отвечал я. И что же вы думаете? Некоторые рисковали!
Дни потекли за днями. Я потихоньку обтирался в «Куранте», уже стал соображать маленько что к чему. Компания подобралась в ЧОПе разномастная. Кого только, оказывается, не брали в Службу безопасности! Были здесь и демонические, словно сбежавшие из кунсткамеры персонажи, и вполне даже приемлемые, и так-сяк – средние, никакие. К правящей верхушке смены я пока опасался приближаться, остальных же условно можно было разделить на три категории.
Так называемые «мутные» – первая категория. В нее по большей части входили люди из рабочих предместий. Сеньоры Рогаткин и Федорин, – самые характерные из «мутных» – были то ли соседями в поселке Софрино, то ли друзьями юности. Они вместе приходили, вместе уходили, вместе немногословно курили болгарские сигареты «Родопи». Если они и разговаривали между собой, то исключительно о чем-нибудь сугубо житейском. О богатом урожае редиса в «нонешнем годе», например. Или об особенностях протекания счастливого периода беременности у сеньоры Федориной. А так они прекрасно понимали друг друга без слов.
Прошу понять правильно, «мутные» отнюдь не означает «глупые» или «идиоты». Вовсе нет. Настоящие идиоты появились в «Куранте» много позже. Возможно, хотя я и не уверен, более подходящее им определение – «основательные». Не означает это и «хмурые» или «мрачные». Сережа Рогаткин, например, был довольно веселый парень. По-своему, но веселый.
Далее следовала филейная часть смены, люди еще неопределившиеся в этой жизни. Здесь первой звездой балета бесспорно являлся Геннадий Горбунов – бас-гитарист в кулагинской рок-команде коммунальных служащих и по совместительству «детёнок подземелья», завсегдатай подвальных постов.
Сюда же, к филейным я отнесу и Пашу Короткевича. Паша был молодой отец и при каждом удобном случае считал необходимым объяснить преимущества своего положения. По правде говоря, преимущества эти были очевидны только лишь для него самого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
Разве что, Петро Чубченко провел меня по залам и показал где какая зона находится. Разумеется, я ни хрена не запомнил. Третьяковка своей запутанной планировкой и интерьерами необычайно живо напомнила мне Doom-2 – вот-вот из-за угла выскочит черт с пулеметом в мускулистых лапах, и устроит кровавый раскардаш.
А в пятницу из Питера возвратился Кулагин. Конечно, он первым делом побежал посмотреть на своего возлюбленного друга. Вид возлюбленного друга, гладко подстриженного, одетого в пиджак и стоящего с постной мордой на посту его изрядно развеселил.
Не скрывая неуместного сарказма, Кулагин принялся выспрашивать все ли у меня в порядке. Мол, не забижают ли старослужащие? Нет ли какой несправедливости? Не сводит ли копытца с непривычки? У меня, если честно, мало что было в порядке. Каких-то забижаний и особенной несправедливости пока не наблюдалось, но копытца, натертые новыми ботинками, действительно сводило самым нещадным образом. И вообще, мысленно я уже проклинал тот день, когда мне в голову втемяшилась эта дурацкая и нелепая идея про Третьяковку. Но особенно, отдельной строкой я проклинал подлого вруна Кулагина, которому позволил втянуть себя в этот ЧОП-бардак.
Однако благородному мужу распускать сопли как-то не к лицу. Крепко хлопнув Кулагина по плечу, я заявил ему:
– Старина! Нельзя сказать, что я безмерно счастлив… Но в целом, знаешь, все не так уж и плохо.
Похоже, Алексей никак не ожидал подобного ответа. Во всяком случае, он был удивлен этим достойным античных героев стоицизмом. Как бывало невесело усмехался Прометей орлу, клевавшему его в печенку: «Херня, не жалко – один болт цироз…».
В это время к нам приблизился Паша Короткевич – человек с большой круглой головой и странной прической. Вообще-то я уже имел с Пашей кой-какие осторожные контакты на почве общего интереса к только-только тогда появившемуся интернету. Но теперь разговор, конечно, пошел совсем другой. Так всегда бывает, когда общаются два хорошо знакомых человека в присутствии третьего. Веселые рассказы про Артёмку, бу-га-га, бу-го-го и все такое…
Мимо проходил по важному делу Вован Крыканов. Куда он так поспешал неизвестно, известно только то, что увидев группу товарищей, он тут же позабыл про все на свете. Вован тоже внезапно обнаружил в себе неотложную потребность поделиться наболевшим. Как сейчас помню, он принялся азартно, в лицах рассказывать нам драматическую и дьявольски злободневную историю про какого-то шурина, соседа «дядю Витю-матроса» и своячницу (золовку?) Верку, приехавшую из Костромы поступать в педагогический ВУЗ. Кажется, если память мне не изменяет, в «имени Ленина».
Продолжалось это неопределенное время, до тех пор, пока будто черный призрак ночи вдруг не явился Чубченко. Мы в панике разбежались кто куда. Вернее, все разбежались, а я был вынужден оставаться на месте. Толковище очень не кстати происходило на посту № 15 – на моем в данный момент посту. Подставили, волки буйну голову под чубченскую секиру.
Петро строго сказал мне:
– Третий день работаешь, а уже дисциплину нарушаешь. Нехорошо. Ты в курсе про штрафы?
– В курсе… – пролепетал я.
– Ну-ну, смотри у меня, – обронил Петро и, резко сорвавшись в галоп, скрылся за ближайшим поворотом.
Смотреть я обещал уже еле заметному облачку пыли, пустому месту.
Чубченко передвигался по Галерее стремительно и безо всякой видимой системы. Это он делал для того, чтобы рядовому сотруднику труднее было вычислить его инспекционную траекторию. Бывало, вот ка-а-ак выскочит из-за угла, а в глазах такой горит задор и охотничий азарт: «зажопил – не зажопил»! И если вдруг сотрудник никаких инструкций не нарушает, и службу несет исправно, то Петро настолько очевидно расстраивался, что даже становилось его немного жаль.
А «пятнадцатый» пост… «Пятнадцатый» пост – это лестница из подвала на первый этаж и площадка между кустодиевским (в ту пору) залом и залами графики. Сюда же выходит дверь в служебные помещения. Ее главным образом и надлежало охранять от досужих любопытствующих ослов. Ох, и любят они спрашивать всякое, напрямую к русскому классическому искусству отношения не имеющее: «А эта дверь куда? А там что?». Вот какое твое дело, если она закрыта, да? Так нет же, все равно лезут, тыркаются… «Заходите! Там трансформатор» – обычно отвечал я. И что же вы думаете? Некоторые рисковали!
Дни потекли за днями. Я потихоньку обтирался в «Куранте», уже стал соображать маленько что к чему. Компания подобралась в ЧОПе разномастная. Кого только, оказывается, не брали в Службу безопасности! Были здесь и демонические, словно сбежавшие из кунсткамеры персонажи, и вполне даже приемлемые, и так-сяк – средние, никакие. К правящей верхушке смены я пока опасался приближаться, остальных же условно можно было разделить на три категории.
Так называемые «мутные» – первая категория. В нее по большей части входили люди из рабочих предместий. Сеньоры Рогаткин и Федорин, – самые характерные из «мутных» – были то ли соседями в поселке Софрино, то ли друзьями юности. Они вместе приходили, вместе уходили, вместе немногословно курили болгарские сигареты «Родопи». Если они и разговаривали между собой, то исключительно о чем-нибудь сугубо житейском. О богатом урожае редиса в «нонешнем годе», например. Или об особенностях протекания счастливого периода беременности у сеньоры Федориной. А так они прекрасно понимали друг друга без слов.
Прошу понять правильно, «мутные» отнюдь не означает «глупые» или «идиоты». Вовсе нет. Настоящие идиоты появились в «Куранте» много позже. Возможно, хотя я и не уверен, более подходящее им определение – «основательные». Не означает это и «хмурые» или «мрачные». Сережа Рогаткин, например, был довольно веселый парень. По-своему, но веселый.
Далее следовала филейная часть смены, люди еще неопределившиеся в этой жизни. Здесь первой звездой балета бесспорно являлся Геннадий Горбунов – бас-гитарист в кулагинской рок-команде коммунальных служащих и по совместительству «детёнок подземелья», завсегдатай подвальных постов.
Сюда же, к филейным я отнесу и Пашу Короткевича. Паша был молодой отец и при каждом удобном случае считал необходимым объяснить преимущества своего положения. По правде говоря, преимущества эти были очевидны только лишь для него самого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104