Дамам разрешалось сапог не надевать, и взять на руки собачку – какого-нибудь жуткого генетического уродца, отдаленно напоминающего шпица.
В наши дни идею парадного портрета с сомнительным успехом развивают заведения, как правило, смежные с металлоремонтами и обувными мастерскими. Орудующие в подобных местах фотохудожники заставляют принимать клиентов самые неестественные и томные позы, а маленьких детей там наряжают в испанские шляпы с перьями и вышитые сарафаны в псевдорусском стиле. Как будто это забавно. И задний фон еще на тех портретах всегда такой подозрительный, белесо-голубой.
Передвигаясь короткими перебежками от одного полотна к другому, приезжие тетки живо обсуждали увиденное. А увиденное, впечатляло их неимоверно мощно. То и дело всплескивая руками, они пронзительно вскрикивали на малороссийском диалекте-суржике что-то вроде: «Ах, боже ш ты мой, ну шо за красотишша!» . Или даже так: «Мать моя женшина!» , вероятно выражая этим наивысшую степень восторга.
Особенно женшинам понравился огромный портрет графа Куракина в полный рост. Вернее будет сказать, даже не граф как таковой – пузатенький, добродушного вида старичок, а белые графские панталоны в обтяжку. Про эти панталоны они даже поспорили немного.
Дама помоложе утверждала, что в них «для тянучести» добавлена лайкра. Ее более старшая и мудрая подруга резонно возражала, мол, в царской России ввиду промышленной отсталости по определению не могло быть лайкры. И, стало быть, панталоны не иначе как капроновые. Они и меня пытались втянуть в свой искусствоведческий диспут. Но я только строго глянул на них, и неприветливо буркнул:
– С посетителями разговаривать не положено!
Дела мне только нет, что обследовать чьи-то посторонние кальсоны! Из чего они там конкретно сделаны, и как именно крепились на графе Куракине – мне это исключительно по херу.
Озадаченные таким ответом, тетки ретировались в соседний зал, откуда как мышки из норки боязливо на меня поглядывали. Какое-то время я забавлялся тем, что кидал на них свирепые взгляды, переговариваясь при этом по сломанной «мотороле» с воображаемой группой захвата. В конце концов так запугал простодушных колхозниц, что они, громыхая модными житомирскими сапогами с отворотами, в панике бежали. Стало совсем пустынно. А стоять еще почти что час.
В этот самый момент подгребает ко мне этакая мадам. Лет неопределенных и вида самого разбитного. Если бы я имел поэтические наклонности, то сказал бы, что «у нее были глаза, много чего повидавшие, и руки, много чего подержавшие».
Толстые пальцы мадам гнулись к земле под тяжестью унизавших их перстней, губы пламенели алым, веки переливались перламутровыми цыганскими тенями. Лихо зачесанные наверх волосы, крепились на макушке здоровенной дулькой в виде розы, и имели удивительный фиолетовый цвет. Небрежно перекинутая через плечо пестрая шаль волочилась по полу. Плюс тяжелый, удушливый аромат «Красной Москвы».
Это была не женщина, это была «Кармен-сюита» какая-то!
Но меня не проведешь, видали мы таких фруктов. Наша, третьяковская, поболтать намылилась – быстро определил я наметанным глазом.
На такие случаи у меня имелось хорошее и эффективное как дихлофос средство. Нужно было посмотреть на подошедшую специальным взглядом. Взгляд как бы говорил: «До свидания, девушка!», и обычно его вполне хватало для того, чтобы отбить у среднестатистической смотрительницы охоту завязывать разговоры о погоде или о современном устройстве вещей с точки зрения политической ситуации.
Но в данном случае, испытанный прием оказался пустым номером.
Ничуть не смутившись, живописная баба сходу принялась наводить справки насчет некоего сотрудника, который тут в прошлую среду стоял. Она, видите ли, обещала ему какие-то анекдоты почитать по тетрадке. И в подтверждение своих слов помахала у меня этой тетрадкой перед мордой – вот, мол, она, та самая!
Я смотрю на нее и совершенно отказываюсь врубаться. В чем, говорю, собственно дело? Какие еще на хрен анекдоты? Мадам Лимпопо, очевидным образом досадуя на мою непонятливость, немедленно раскрыла всю подноготную. История оказалась не без романтической подкладки.
В прошлую среду она (назовем ее Нинель Сергеевна) познакомилась на этом самом месте с одним очаровательным юношей из «Куранта» (в голове мелькнуло: «Уж не с Ящуром ли? Ящур у нас самый очаровательный!»). Они очень мило побеседовали о том, о сем, о третьем, и в частности Нинель Сергеевна угостила своего нового знакомого парой анекдотов, до которых она, признаться, большая охотница. Причем настолько большая, что даже записывает особо понравившиеся в специальную тетрадку (тут на сцену опять появился упомянутый предмет), чтобы не запамятовать ненароком.
Юноша же тот (дери его собачью палку!) веселые истории оценил и изволил смеяться. И, стало быть, в качестве поощрения за подобное тонкое восприятие Нинель Сергеевна решила почитать ему кое-что из своего заветного сборника.
– Я, знаете ли, не читаю анекдотов кому попало! – вдруг с вызовом заявила она.
И так на меня посмотрела, что как-то сразу стало понятно: я – он и есть, тот самый «кто попало».
Всю эту неделю Нинель Сергеевна готовилась, подбирала репертуар и тренировалась перед зеркалом. Продумала до мелочей сценический костюм и образ. Затем уговорила свою приятельницу Веронику Савеличну поменяться на этот день залами, и уладила все вопросы с Натальей (это тетя такая – главная над всем смотрительским батальоном). Словом, провела большую подготовительную работу.
Все так мило и хорошо складывалось. Однако в самый пиковый момент она застает на месте свидания не своего распрекрасного принца (предположительно Ящура!), а меня – унылого, никчемного человечишку. И где же, спрашивает она, заламывая руки, он, мой ненаглядный?
Э, думаю, бабуля, «куколка Мальвина – третий сорт, глаза не открываются» ! Придется, говорю, вас маленько разочаровать. Я как мог объяснил взволнованной Нинель Сергеевне, что в связи с гримасами Журнала постов ее загадочный друг может хоть сию минуту выйти из-за угла, но с такой же вероятностью может не появиться тут, на Главной лестнице еще очень долго. В этом месяце он, например, тянет служебно-охранную лямку на втором этаже, в следующем – мыкает горя на первом, а потом… Потом может статься, звезды его лягут таким чудесным образом, что он окажется где-нибудь на «четвертом» доме. А «четвертый» дом в масштабах Третьяковки – это потерянный и заново обретенный рай, оттуда по своей воле не возвращаются.
И весь описанный солнцеворот зависит исключительно от прихоти старшего сотрудника, заполняющего тот самый Журнал постов. Такие вот, говорю, пироги с паштетом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
В наши дни идею парадного портрета с сомнительным успехом развивают заведения, как правило, смежные с металлоремонтами и обувными мастерскими. Орудующие в подобных местах фотохудожники заставляют принимать клиентов самые неестественные и томные позы, а маленьких детей там наряжают в испанские шляпы с перьями и вышитые сарафаны в псевдорусском стиле. Как будто это забавно. И задний фон еще на тех портретах всегда такой подозрительный, белесо-голубой.
Передвигаясь короткими перебежками от одного полотна к другому, приезжие тетки живо обсуждали увиденное. А увиденное, впечатляло их неимоверно мощно. То и дело всплескивая руками, они пронзительно вскрикивали на малороссийском диалекте-суржике что-то вроде: «Ах, боже ш ты мой, ну шо за красотишша!» . Или даже так: «Мать моя женшина!» , вероятно выражая этим наивысшую степень восторга.
Особенно женшинам понравился огромный портрет графа Куракина в полный рост. Вернее будет сказать, даже не граф как таковой – пузатенький, добродушного вида старичок, а белые графские панталоны в обтяжку. Про эти панталоны они даже поспорили немного.
Дама помоложе утверждала, что в них «для тянучести» добавлена лайкра. Ее более старшая и мудрая подруга резонно возражала, мол, в царской России ввиду промышленной отсталости по определению не могло быть лайкры. И, стало быть, панталоны не иначе как капроновые. Они и меня пытались втянуть в свой искусствоведческий диспут. Но я только строго глянул на них, и неприветливо буркнул:
– С посетителями разговаривать не положено!
Дела мне только нет, что обследовать чьи-то посторонние кальсоны! Из чего они там конкретно сделаны, и как именно крепились на графе Куракине – мне это исключительно по херу.
Озадаченные таким ответом, тетки ретировались в соседний зал, откуда как мышки из норки боязливо на меня поглядывали. Какое-то время я забавлялся тем, что кидал на них свирепые взгляды, переговариваясь при этом по сломанной «мотороле» с воображаемой группой захвата. В конце концов так запугал простодушных колхозниц, что они, громыхая модными житомирскими сапогами с отворотами, в панике бежали. Стало совсем пустынно. А стоять еще почти что час.
В этот самый момент подгребает ко мне этакая мадам. Лет неопределенных и вида самого разбитного. Если бы я имел поэтические наклонности, то сказал бы, что «у нее были глаза, много чего повидавшие, и руки, много чего подержавшие».
Толстые пальцы мадам гнулись к земле под тяжестью унизавших их перстней, губы пламенели алым, веки переливались перламутровыми цыганскими тенями. Лихо зачесанные наверх волосы, крепились на макушке здоровенной дулькой в виде розы, и имели удивительный фиолетовый цвет. Небрежно перекинутая через плечо пестрая шаль волочилась по полу. Плюс тяжелый, удушливый аромат «Красной Москвы».
Это была не женщина, это была «Кармен-сюита» какая-то!
Но меня не проведешь, видали мы таких фруктов. Наша, третьяковская, поболтать намылилась – быстро определил я наметанным глазом.
На такие случаи у меня имелось хорошее и эффективное как дихлофос средство. Нужно было посмотреть на подошедшую специальным взглядом. Взгляд как бы говорил: «До свидания, девушка!», и обычно его вполне хватало для того, чтобы отбить у среднестатистической смотрительницы охоту завязывать разговоры о погоде или о современном устройстве вещей с точки зрения политической ситуации.
Но в данном случае, испытанный прием оказался пустым номером.
Ничуть не смутившись, живописная баба сходу принялась наводить справки насчет некоего сотрудника, который тут в прошлую среду стоял. Она, видите ли, обещала ему какие-то анекдоты почитать по тетрадке. И в подтверждение своих слов помахала у меня этой тетрадкой перед мордой – вот, мол, она, та самая!
Я смотрю на нее и совершенно отказываюсь врубаться. В чем, говорю, собственно дело? Какие еще на хрен анекдоты? Мадам Лимпопо, очевидным образом досадуя на мою непонятливость, немедленно раскрыла всю подноготную. История оказалась не без романтической подкладки.
В прошлую среду она (назовем ее Нинель Сергеевна) познакомилась на этом самом месте с одним очаровательным юношей из «Куранта» (в голове мелькнуло: «Уж не с Ящуром ли? Ящур у нас самый очаровательный!»). Они очень мило побеседовали о том, о сем, о третьем, и в частности Нинель Сергеевна угостила своего нового знакомого парой анекдотов, до которых она, признаться, большая охотница. Причем настолько большая, что даже записывает особо понравившиеся в специальную тетрадку (тут на сцену опять появился упомянутый предмет), чтобы не запамятовать ненароком.
Юноша же тот (дери его собачью палку!) веселые истории оценил и изволил смеяться. И, стало быть, в качестве поощрения за подобное тонкое восприятие Нинель Сергеевна решила почитать ему кое-что из своего заветного сборника.
– Я, знаете ли, не читаю анекдотов кому попало! – вдруг с вызовом заявила она.
И так на меня посмотрела, что как-то сразу стало понятно: я – он и есть, тот самый «кто попало».
Всю эту неделю Нинель Сергеевна готовилась, подбирала репертуар и тренировалась перед зеркалом. Продумала до мелочей сценический костюм и образ. Затем уговорила свою приятельницу Веронику Савеличну поменяться на этот день залами, и уладила все вопросы с Натальей (это тетя такая – главная над всем смотрительским батальоном). Словом, провела большую подготовительную работу.
Все так мило и хорошо складывалось. Однако в самый пиковый момент она застает на месте свидания не своего распрекрасного принца (предположительно Ящура!), а меня – унылого, никчемного человечишку. И где же, спрашивает она, заламывая руки, он, мой ненаглядный?
Э, думаю, бабуля, «куколка Мальвина – третий сорт, глаза не открываются» ! Придется, говорю, вас маленько разочаровать. Я как мог объяснил взволнованной Нинель Сергеевне, что в связи с гримасами Журнала постов ее загадочный друг может хоть сию минуту выйти из-за угла, но с такой же вероятностью может не появиться тут, на Главной лестнице еще очень долго. В этом месяце он, например, тянет служебно-охранную лямку на втором этаже, в следующем – мыкает горя на первом, а потом… Потом может статься, звезды его лягут таким чудесным образом, что он окажется где-нибудь на «четвертом» доме. А «четвертый» дом в масштабах Третьяковки – это потерянный и заново обретенный рай, оттуда по своей воле не возвращаются.
И весь описанный солнцеворот зависит исключительно от прихоти старшего сотрудника, заполняющего тот самый Журнал постов. Такие вот, говорю, пироги с паштетом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104