«Ну ладно, пусть войдет».
Конни была очень больная, крупная и умная женщина, дочь университетского преподавателя и сестра университетского преподавателя. Сама в каком-то смысле женщина не чуждая учености, известная среди ветеранов Цирка как «мать Россия». Согласно преданиям, Босс завербовал ее за игрой в бридж, когда она только начала выходить в свет, в тот самый вечер, когда Чемберлен (В 1937-1940 гг. премьер-министр Великобритании Н.Чемберлен проводил курс на «умиротворение» фашистской Германии, надеясь избежать участия Англии в войне и направить агрессию против СССР) пообещал «мир на протяжении нашей жизни». Когда Хейдон вошел в силу (благодаря возвышению своего покровителя Аллелайна), одним из его первых (и самых разумных с точки зрения инстинкта самосохранения) шагов было отправить Конни на покой. Потому что Конни знала Московский Центр вдоль и поперек – лучше, чем многие из тех, как она их называла, презренных тварей, которые в поте лица трудились «на Россию». Ее осведомленность о личной армии «кротов» и вербовщиков Карлы всегда была ее особой гордостью. В былые годы не существовало ни одного советского перебежчика, отчет об информации которого не прошел бы через изуродованные артритом руки «матери России»; не было ни одной «подсадной утки» – сотрудника, которому удалось втереться в доверие к уже выявленному «охотнику за талантами», работающему на Карлу, которого она не проинструктировала бы во всех деталях о методах работы последнего; не было ни одного самого незначительного слуха на протяжении почти сорока лет, что она провела на боевом посту, который она не впитала бы всем своим раздираемым болью существом и который не оставила бы на хранение вместе со всем хламом, который держала в своей памяти в сжатом виде и который она не могла бы моментально извлечь оттуда при первой же необходимости. Голова у Конни, как сказал однажды Босс, притворно изображая отчаяние, была похожа на оборотную сторону огромного старого конверта, где что только не записывают для памяти. Когда ее отправили на пенсию, старуха уехала в Оксфорд и совсем исчезла из виду, словно провалилась в преисподню.
Когда Смайли разыскал и снова пригласил ее, единственным любимым занятием Конни осталось разгадывание кроссворда из газеты " Т а й м с ", а для того чтобы чувствовать себя комфортно, ей требовалось две бутылки в день. Но в ту ночь – в ту самую ночь, когда свершилось это историческое событие местного масштаба, – она гордо пронесла свое внушительных размеров тело по коридору шестого этажа по направлению к расположенному за комнатой секретаря кабинету Смайли. Она была щегольски одета в чистый серый балахон и умудрилась нарисовать пару розовых губок не очень далеко от контура своих собственных. Целый день она не пила ничего крепче отвратительных мятных сердечных капель, запах которых еще долго ощущался в коридоре после того, как она уже прошла. Сознание важности происходящего, как единодушно решили все впоследствии, уже тогда ясно читалось на ее лице. В руках Конни тащила тяжелую пластиковую сумку, в какие упаковывают покупки в магазине, – кожаных сумок она не признавала.
Тем временем в ее кабинете, на одном из нижних этажей, ее пес – дворняжка по имени Тоби – безутешно скулил под ее письменным столом, вызывая неподдельное возмущение работавшего в той же комнате ди Салиса. Он нередко украдкой пинал беднягу ногой, а в более благодушные моменты довольствовался тем, что излагал Конни множество кулинарных рецептов китайской кухни, позволяющих приготовить вкуснейшие блюда из собак. На улице, за окнами мансард впервые за много дней шел проливной дождь. Конни считала это (как она сама потом рассказывала) глубоко символичным. Капли дождя, расплющивая сухие листья, выбивали дробь по шиферной крыше. В комнате перед кабинетом Смайли «мамаши» как ни в чем не бывало продолжали заниматься своими делами – они уже давно привыкли к паломничествам Конни. Тем не менее относились они к ним весьма неодобрительно.
Д о р о г у ш и, – проворковала Конни, по-королевски помахав им расплывшейся рукой. – Какая верность! Какая п р е д а н н о с т ь ! "
Перед входом в «тронный зал» надо было спуститься на одну ступеньку вниз – непосвященные, несмотря на выцветшую от времени табличку, обычно спотыкались. Для Конни с ее артритом преодолеть эту ступеньку было все равно что спуститься по длинной лестнице, поэтому Гиллем поддерживал ее под руку.
Смайли, сцепив пухлые руки, наблюдал, как она торжественно извлекала из пластиковой сумки все, что принесла: не глаз тритона, и не палец задушенного новорожденного младенца – это снова описание Гиллема, – а досье, целую кипу досье, разложенных в определенном порядке, – трофеи еще одного ее отчаянного рейда по архиву Московского Центра. В течение трех долгих лет благодаря Хейдону к нему никто не мог подобраться. Когда Конни вытаскивала все папки и разглаживала все записки, которые приколола к ним, словно флажки в этой бумажной гонке преследования, она улыбалась своей знаменитой безбрежной улыбкой – снова слова Гиллема – и бормотала: "А, вот ты где, маленький дьяволенок или: «А куда же т ы подевался, такой-сякой?» – обращаясь, разумеется, не к Смайли и не к Гиллему, а к самим документам. У Конни была манера считать все, что ее окружает, живым и потенциально добрым или злонамеренным, будь то ее собачка Тоби, или стул, который мешает ей пройти, или Московский Центр, или, наконец, сам Карла.
– А теперь, дорогие мои, разрешите вам кое-что показать. Я устрою для вас э к с к у р с и ю и стану вашим г и д о м, – объявила Конни. – Развлечение – в ы с ш и й сорт. Словно Пасха, когда мама прятала крашеные яйца по всему дому и посылала нас, девочек, искать их.
После этого в течение, наверное, часов трех, не меньше, с перерывами на кофе, бутерброды и еще что-то, чего они совсем не хотели, но мрачный Фон тем не менее приносил и ставил перед ними, Гиллем изо всех сил старался не потерять нить, следя за всеми изгибами и скачками, которые совершала мысль Конни во время этого необычного путешествия. Полет ее мысли, благодаря изысканиям, которые она провела после догадки, был поставлен на прочную основу фактов. Она выкладывала перед Смайли документы, словно раздавая карты перед игрой, швыряя их на стол своими морщинистыми руками и отбирая так быстро, что он едва успевал их прочитать. Все это время она продолжала бормотать какую-то абракадабру (Гиллем потом назвал это «заклинаниями шамана низкого пошиба»), как это обычно делают одержимые своими идеями архивокопатели.
В основе ее открытия, насколько смог понять Гиллем, лежала обнаруженная Конни " з о л о т а я ж и л а " – след денег из Московского Центра, а точнее, советская операция по отмыванию денег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202
Конни была очень больная, крупная и умная женщина, дочь университетского преподавателя и сестра университетского преподавателя. Сама в каком-то смысле женщина не чуждая учености, известная среди ветеранов Цирка как «мать Россия». Согласно преданиям, Босс завербовал ее за игрой в бридж, когда она только начала выходить в свет, в тот самый вечер, когда Чемберлен (В 1937-1940 гг. премьер-министр Великобритании Н.Чемберлен проводил курс на «умиротворение» фашистской Германии, надеясь избежать участия Англии в войне и направить агрессию против СССР) пообещал «мир на протяжении нашей жизни». Когда Хейдон вошел в силу (благодаря возвышению своего покровителя Аллелайна), одним из его первых (и самых разумных с точки зрения инстинкта самосохранения) шагов было отправить Конни на покой. Потому что Конни знала Московский Центр вдоль и поперек – лучше, чем многие из тех, как она их называла, презренных тварей, которые в поте лица трудились «на Россию». Ее осведомленность о личной армии «кротов» и вербовщиков Карлы всегда была ее особой гордостью. В былые годы не существовало ни одного советского перебежчика, отчет об информации которого не прошел бы через изуродованные артритом руки «матери России»; не было ни одной «подсадной утки» – сотрудника, которому удалось втереться в доверие к уже выявленному «охотнику за талантами», работающему на Карлу, которого она не проинструктировала бы во всех деталях о методах работы последнего; не было ни одного самого незначительного слуха на протяжении почти сорока лет, что она провела на боевом посту, который она не впитала бы всем своим раздираемым болью существом и который не оставила бы на хранение вместе со всем хламом, который держала в своей памяти в сжатом виде и который она не могла бы моментально извлечь оттуда при первой же необходимости. Голова у Конни, как сказал однажды Босс, притворно изображая отчаяние, была похожа на оборотную сторону огромного старого конверта, где что только не записывают для памяти. Когда ее отправили на пенсию, старуха уехала в Оксфорд и совсем исчезла из виду, словно провалилась в преисподню.
Когда Смайли разыскал и снова пригласил ее, единственным любимым занятием Конни осталось разгадывание кроссворда из газеты " Т а й м с ", а для того чтобы чувствовать себя комфортно, ей требовалось две бутылки в день. Но в ту ночь – в ту самую ночь, когда свершилось это историческое событие местного масштаба, – она гордо пронесла свое внушительных размеров тело по коридору шестого этажа по направлению к расположенному за комнатой секретаря кабинету Смайли. Она была щегольски одета в чистый серый балахон и умудрилась нарисовать пару розовых губок не очень далеко от контура своих собственных. Целый день она не пила ничего крепче отвратительных мятных сердечных капель, запах которых еще долго ощущался в коридоре после того, как она уже прошла. Сознание важности происходящего, как единодушно решили все впоследствии, уже тогда ясно читалось на ее лице. В руках Конни тащила тяжелую пластиковую сумку, в какие упаковывают покупки в магазине, – кожаных сумок она не признавала.
Тем временем в ее кабинете, на одном из нижних этажей, ее пес – дворняжка по имени Тоби – безутешно скулил под ее письменным столом, вызывая неподдельное возмущение работавшего в той же комнате ди Салиса. Он нередко украдкой пинал беднягу ногой, а в более благодушные моменты довольствовался тем, что излагал Конни множество кулинарных рецептов китайской кухни, позволяющих приготовить вкуснейшие блюда из собак. На улице, за окнами мансард впервые за много дней шел проливной дождь. Конни считала это (как она сама потом рассказывала) глубоко символичным. Капли дождя, расплющивая сухие листья, выбивали дробь по шиферной крыше. В комнате перед кабинетом Смайли «мамаши» как ни в чем не бывало продолжали заниматься своими делами – они уже давно привыкли к паломничествам Конни. Тем не менее относились они к ним весьма неодобрительно.
Д о р о г у ш и, – проворковала Конни, по-королевски помахав им расплывшейся рукой. – Какая верность! Какая п р е д а н н о с т ь ! "
Перед входом в «тронный зал» надо было спуститься на одну ступеньку вниз – непосвященные, несмотря на выцветшую от времени табличку, обычно спотыкались. Для Конни с ее артритом преодолеть эту ступеньку было все равно что спуститься по длинной лестнице, поэтому Гиллем поддерживал ее под руку.
Смайли, сцепив пухлые руки, наблюдал, как она торжественно извлекала из пластиковой сумки все, что принесла: не глаз тритона, и не палец задушенного новорожденного младенца – это снова описание Гиллема, – а досье, целую кипу досье, разложенных в определенном порядке, – трофеи еще одного ее отчаянного рейда по архиву Московского Центра. В течение трех долгих лет благодаря Хейдону к нему никто не мог подобраться. Когда Конни вытаскивала все папки и разглаживала все записки, которые приколола к ним, словно флажки в этой бумажной гонке преследования, она улыбалась своей знаменитой безбрежной улыбкой – снова слова Гиллема – и бормотала: "А, вот ты где, маленький дьяволенок или: «А куда же т ы подевался, такой-сякой?» – обращаясь, разумеется, не к Смайли и не к Гиллему, а к самим документам. У Конни была манера считать все, что ее окружает, живым и потенциально добрым или злонамеренным, будь то ее собачка Тоби, или стул, который мешает ей пройти, или Московский Центр, или, наконец, сам Карла.
– А теперь, дорогие мои, разрешите вам кое-что показать. Я устрою для вас э к с к у р с и ю и стану вашим г и д о м, – объявила Конни. – Развлечение – в ы с ш и й сорт. Словно Пасха, когда мама прятала крашеные яйца по всему дому и посылала нас, девочек, искать их.
После этого в течение, наверное, часов трех, не меньше, с перерывами на кофе, бутерброды и еще что-то, чего они совсем не хотели, но мрачный Фон тем не менее приносил и ставил перед ними, Гиллем изо всех сил старался не потерять нить, следя за всеми изгибами и скачками, которые совершала мысль Конни во время этого необычного путешествия. Полет ее мысли, благодаря изысканиям, которые она провела после догадки, был поставлен на прочную основу фактов. Она выкладывала перед Смайли документы, словно раздавая карты перед игрой, швыряя их на стол своими морщинистыми руками и отбирая так быстро, что он едва успевал их прочитать. Все это время она продолжала бормотать какую-то абракадабру (Гиллем потом назвал это «заклинаниями шамана низкого пошиба»), как это обычно делают одержимые своими идеями архивокопатели.
В основе ее открытия, насколько смог понять Гиллем, лежала обнаруженная Конни " з о л о т а я ж и л а " – след денег из Московского Центра, а точнее, советская операция по отмыванию денег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202