Послеэтого она защелкнула замочек сумочки, поправила юбку на коленях, которые могли вызвать восхищение у самого придирчивого ценителя женской красоты, и изящной походкой вышла из комнаты. Взгляд Гиллема снова неотрывно следовал за ней.
После этого дня жизнь в Цирке пошла иначе: изменился ритм, изменилось настроение у людей. Лихорадочные поиски следов – хоть каких-нибудь следов – закончились. Теперь они могли идти к цели, а не тыркаться наугад в разные стороны. Деление на два дружественных, но все-таки четко разграниченных клана расследователей, почти полностью исчезло: и «большевики», и «желтолицые» стали частью одной команды под общим руководством Конни и Дока, хотя, конечно же, специализация по-прежнему сохранялась. На долю архивокопателей, конечно, выпадали радости, но были они как колодцы вдоль бесконечно длинной пыльной дороги, пролегающей по неприветливым местам. Иногда «путники» совсем изнемогали от «жажды», думая, что вот-вот упадут и не смогут подняться.
Конни потребовалась всего неделя на то, чтобы установить, кто же такой этот торгпред Борис, советский казначей во Вьентьяне, – ключевая фигура в переводе денег компании «Индочартер Вьентьян ЮА». Он оказался человеком по фамилии Зимин, бывшим военным, много лет назад окончившим разведшколу на окраине Москвы, готовившую сотрудников для Карлы, которой сам Карла уделял огромное внимание. В архиве были материалы о том, что в прошлом, под фамилией Смирнов, этот Зимин выполнял роль казначея, через которого шли деньги для агентурной сети, созданной Восточной Германией в Швейцарии шесть лет назад. А еще раньше он появлялся в Вене под фамилией Курский. Помимо казначейских функций, он специализировался на подслушивании, а также Ловушках и добыче компромата. Некоторые говорили, что это был тот самый Зимин, который очень ловко использовал женщину для того, чтобы в Западном Берлине подставить и получить компромат на одного французского сенатора. Впоследствии сенатор продал добрую половину государственных секретов своей страны.
Торгпред Борис уехал из Вьентьяна ровно через месяц после того, как сообщение Сэма было получено Лондоном.
После этой небольшой победы Конни поставила перед собой задачу на первый взгляд невыполнимую. Она хотела выяснить, какую схему передачи денег Карла (или его казначей Зимин) мог придумать для того, чтобы заменить раскрытую «золотую жилу». У Конни было несколько исходных положений. Во-первых, общеизвестная консервативность всех без исключения крупных разведслужб и их нежелание менять уже оправдавшие себя, испытанные методы решения профессиональных задач. Во-вторых, поскольку речь шла об очень больших суммах, не стоило отметать предположение, что Центр должен был заменить старую схему новой довольно быстро. В-третьих, наличествовала самоуспокоенность Карлы. До «краха» он думал, что Цирк стреножен его путами, после считал его ни для кого не опасным. Наконец, Конни просто надеялась, что ей помогут ее просто-таки энциклопедические знания предмета. Собрав воедино огромные горы материала, поступившего, но умышленно не обработанного (он пребывал в заброшенном состоянии все те годы, что старуха находилась в изгнании), команда Конни занялась установлением связи между, казалось бы, далекими друг от друга событиями: проверкой, сопоставлением, составлением графиков и диаграмм, выявлением индивидуального почерка того или другого сотрудника Центра Члены этой команды страдали от жесточайших мигреней, ожесточенно спорили, играли в пинг-понг и иногда – с чрезвычайными, доведенными до крайности предосторожностями – с согласия Смайли предпринимали робкие и скромные шаги для расследования на местах. Некоего доверенного человека в Сити (Исторический, коммерческий и финансовый центр Лондона) убедили нанести визит старому знакомому, специализировавшемуся на оффшорных компаниях в Гонконге. Один валютный брокер в Чипсайде (Чипсайд – улица в северной части Лондона) показал свои книги регистрации сделок Тоби Эстерхейзи, практически единственному уцелевшему из когда-то славной армии курьеров и специалистов по слежке – «уличных художников» Цирка. Так со скоростью улитки оно и продвигалось: но теперь улитка по крайней мере знала, куда ей ползти.
Док ди Салис, как всегда, не очень-то посвящая других в свои планы, начал разматывать китайскую ниточку и пытался разобраться в скрытых связях и теневых родительских компаниях «Индочартер Вьентьян ЮА». Ему помогали такие же неординарные, как и он сам люди – либо студенты-филологи, либо уже немолодые агенты, отработавшие немало лет в Китае и теперь нашедшие здесь новое применение. Со временем все они стали чем-то похожи друг на друга – одинаковая монашеская бледность людей, обитающих в промозглых и сырых каменных кельях.
Тем временем Смайли, с такой же, если не большей осторожностью, продвигался по еще более извилистым и запутанным коридорам и открывал все новые и новые двери.
Он снова исчез из виду. Это было время ожидания. Джордж проводил его, решая сотни вопросов, безотлагательно требовавших внимания. Когда краткий период работы в команде закончился, он снова ушел и скрылся в своем мирке. Его видели на Уайтхолле; по-прежнему – в Блумсберри; случалось ему бывать и у Кузенов. А иногда «тронный зал» оставался закрытым в течение нескольких дней, и только темной фигуре верного Фона разрешалось проскальзывать туда и обратно с чашкой горячего кофе, тарелочкой печенья и иногда – с памятными записками. Смайли всегда испытывал ненависть к телефону, и теперь он часто отказывался отвечать на звонки, если только, по мнению Гиллема, они не касались вопросов чрезвычайной срочности. Таковых не случалось. Единственным телефоном, который Смайли не мог отключить, был аппарат прямой связи с Гиллемом. Но когда Джордж был совсем не в настроения, он мог и на него, пытаясь приглушить звонок, положить стеганый чехольчик от заварочного чайника.
Обычно Гиллем говорил, что Смайли нет, что он вышел или у него совещание и что он перезвонит через час. Потом он писал записку о том, кто звонил, вручал ее Фону и только тогда Смайли при желании перезванивал. Иногда он совещался с Конни, иногда – с ди Салисом, иногда – с обоими. Гиллема на эти совещания не приглашали.
Все семь томов досье на Карлу из отдела Советского Союза перенесли и навсегда оставили в личном сейфе Смайли. Гиллем расписался и принес их. При взгляде на них лицо Смайли приобрело какое-то странное спокойное выражение, он протянул руку ко всем этим папкам, будто желая поздороваться со старым другом. Дверь в его комнату снова закрылась на много дней.
«Слышно что-нибудь?» – иногда спрашивал Смайли у Гиллема.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202
После этого дня жизнь в Цирке пошла иначе: изменился ритм, изменилось настроение у людей. Лихорадочные поиски следов – хоть каких-нибудь следов – закончились. Теперь они могли идти к цели, а не тыркаться наугад в разные стороны. Деление на два дружественных, но все-таки четко разграниченных клана расследователей, почти полностью исчезло: и «большевики», и «желтолицые» стали частью одной команды под общим руководством Конни и Дока, хотя, конечно же, специализация по-прежнему сохранялась. На долю архивокопателей, конечно, выпадали радости, но были они как колодцы вдоль бесконечно длинной пыльной дороги, пролегающей по неприветливым местам. Иногда «путники» совсем изнемогали от «жажды», думая, что вот-вот упадут и не смогут подняться.
Конни потребовалась всего неделя на то, чтобы установить, кто же такой этот торгпред Борис, советский казначей во Вьентьяне, – ключевая фигура в переводе денег компании «Индочартер Вьентьян ЮА». Он оказался человеком по фамилии Зимин, бывшим военным, много лет назад окончившим разведшколу на окраине Москвы, готовившую сотрудников для Карлы, которой сам Карла уделял огромное внимание. В архиве были материалы о том, что в прошлом, под фамилией Смирнов, этот Зимин выполнял роль казначея, через которого шли деньги для агентурной сети, созданной Восточной Германией в Швейцарии шесть лет назад. А еще раньше он появлялся в Вене под фамилией Курский. Помимо казначейских функций, он специализировался на подслушивании, а также Ловушках и добыче компромата. Некоторые говорили, что это был тот самый Зимин, который очень ловко использовал женщину для того, чтобы в Западном Берлине подставить и получить компромат на одного французского сенатора. Впоследствии сенатор продал добрую половину государственных секретов своей страны.
Торгпред Борис уехал из Вьентьяна ровно через месяц после того, как сообщение Сэма было получено Лондоном.
После этой небольшой победы Конни поставила перед собой задачу на первый взгляд невыполнимую. Она хотела выяснить, какую схему передачи денег Карла (или его казначей Зимин) мог придумать для того, чтобы заменить раскрытую «золотую жилу». У Конни было несколько исходных положений. Во-первых, общеизвестная консервативность всех без исключения крупных разведслужб и их нежелание менять уже оправдавшие себя, испытанные методы решения профессиональных задач. Во-вторых, поскольку речь шла об очень больших суммах, не стоило отметать предположение, что Центр должен был заменить старую схему новой довольно быстро. В-третьих, наличествовала самоуспокоенность Карлы. До «краха» он думал, что Цирк стреножен его путами, после считал его ни для кого не опасным. Наконец, Конни просто надеялась, что ей помогут ее просто-таки энциклопедические знания предмета. Собрав воедино огромные горы материала, поступившего, но умышленно не обработанного (он пребывал в заброшенном состоянии все те годы, что старуха находилась в изгнании), команда Конни занялась установлением связи между, казалось бы, далекими друг от друга событиями: проверкой, сопоставлением, составлением графиков и диаграмм, выявлением индивидуального почерка того или другого сотрудника Центра Члены этой команды страдали от жесточайших мигреней, ожесточенно спорили, играли в пинг-понг и иногда – с чрезвычайными, доведенными до крайности предосторожностями – с согласия Смайли предпринимали робкие и скромные шаги для расследования на местах. Некоего доверенного человека в Сити (Исторический, коммерческий и финансовый центр Лондона) убедили нанести визит старому знакомому, специализировавшемуся на оффшорных компаниях в Гонконге. Один валютный брокер в Чипсайде (Чипсайд – улица в северной части Лондона) показал свои книги регистрации сделок Тоби Эстерхейзи, практически единственному уцелевшему из когда-то славной армии курьеров и специалистов по слежке – «уличных художников» Цирка. Так со скоростью улитки оно и продвигалось: но теперь улитка по крайней мере знала, куда ей ползти.
Док ди Салис, как всегда, не очень-то посвящая других в свои планы, начал разматывать китайскую ниточку и пытался разобраться в скрытых связях и теневых родительских компаниях «Индочартер Вьентьян ЮА». Ему помогали такие же неординарные, как и он сам люди – либо студенты-филологи, либо уже немолодые агенты, отработавшие немало лет в Китае и теперь нашедшие здесь новое применение. Со временем все они стали чем-то похожи друг на друга – одинаковая монашеская бледность людей, обитающих в промозглых и сырых каменных кельях.
Тем временем Смайли, с такой же, если не большей осторожностью, продвигался по еще более извилистым и запутанным коридорам и открывал все новые и новые двери.
Он снова исчез из виду. Это было время ожидания. Джордж проводил его, решая сотни вопросов, безотлагательно требовавших внимания. Когда краткий период работы в команде закончился, он снова ушел и скрылся в своем мирке. Его видели на Уайтхолле; по-прежнему – в Блумсберри; случалось ему бывать и у Кузенов. А иногда «тронный зал» оставался закрытым в течение нескольких дней, и только темной фигуре верного Фона разрешалось проскальзывать туда и обратно с чашкой горячего кофе, тарелочкой печенья и иногда – с памятными записками. Смайли всегда испытывал ненависть к телефону, и теперь он часто отказывался отвечать на звонки, если только, по мнению Гиллема, они не касались вопросов чрезвычайной срочности. Таковых не случалось. Единственным телефоном, который Смайли не мог отключить, был аппарат прямой связи с Гиллемом. Но когда Джордж был совсем не в настроения, он мог и на него, пытаясь приглушить звонок, положить стеганый чехольчик от заварочного чайника.
Обычно Гиллем говорил, что Смайли нет, что он вышел или у него совещание и что он перезвонит через час. Потом он писал записку о том, кто звонил, вручал ее Фону и только тогда Смайли при желании перезванивал. Иногда он совещался с Конни, иногда – с ди Салисом, иногда – с обоими. Гиллема на эти совещания не приглашали.
Все семь томов досье на Карлу из отдела Советского Союза перенесли и навсегда оставили в личном сейфе Смайли. Гиллем расписался и принес их. При взгляде на них лицо Смайли приобрело какое-то странное спокойное выражение, он протянул руку ко всем этим папкам, будто желая поздороваться со старым другом. Дверь в его комнату снова закрылась на много дней.
«Слышно что-нибудь?» – иногда спрашивал Смайли у Гиллема.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202