– Она не «моя» Софи, – вставил Джонатан с излишней поспешностью.
Берр сделал вид, что не слышит.
– Вопрос в том, как нам упечь нашего приятеля. У меня есть кое-какие соображения на сей счет, если вам интересна. – Он ласково улыбнулся. – Вот именно. Вы уже догадались, как я вижу. Я простой йоркширец. А наш друг мистер Роупер – знатная персона. Ну что ж, тем хуже для него!
Джонатан почтительно рассмеялся, и Берр поздравил себя с тем, что благополучно перескочил через убийство Софи.
– Пойдемте, Джонатан, я угощу вас ленчем. Мы вас не очень беспокоим, Реджи? Что поделаешь, пока мы в одной связке. Хороший вы парень. Я замолвлю словечко.
В спешке Берр оставил зажженную сигарету в пепельнице Куэйла. Джонатан загасил окурок, с грустью думая, что прощаться ему не хочется. Куэйл был простодушный и несколько суетливый малый, имевший привычку вытирать губы носовым платком, который он доставал, на шпионский манер, из рукава, или ни с того, ни с сего угощать вас печеньем из особой коробочки. За шесть недель вынужденного ожидания Джонатан успел привыкнуть к их странному, сумбурному общению. Реджи Куэйл, как теперь выяснилось, тоже.
– Спасибо, Реджи, – сказал он. – За все.
– Милый друг! Это вам спасибо! Попутного ветра, сэр. Семь футов под задницей!
– Благодарю. Того же самого.
– С транспортом все о'кей? Тачка подана? Все схвачено? Прекрасно. Закутайтесь потеплее. До встречи в эфире.
– Вы всегда всех благодарите? – спросил Берр, когда они оказались на мостовой. – Профессиональная привычка?
– О, мне просто нравится быть вежливым, – парировал Джонатан. – Если вы это имеете в виду.
* * *
Как всегда в оперативной работе, Берр был не в меру педантичен. Он заранее выбрал ресторан, тщательно изучив его накануне вечером: это была загородная траттория на берегу озера, где обитатели «Майстера» вряд ли могли появиться. Он приглядел столик в углу и за десять франков (бережливый йоркширец!) старшему официанту зарезервировал его за собой под вымышленным именем Бентон. Но и это было еще не все.
– Если мы столкнемся с кем-нибудь, кого вы знаете, а я нет, Джонатан, и этот кто-то, по-вашему, замешан в игре, ничего мне не объясняйте. На самый крайний случай я ваш старый сослуживец из Шорнклифа, а потом болтайте себе о погоде, – сказал он, во второй раз демонстрируя, между прочим, хорошее знание биографии Джонатана. – Успели за эти дни по горам полазить?
– Немного.
– Где?
– В Бернских Альпах главным образом.
– Есть что-нибудь примечательное?
– Веттерхорн неплох в холодное время года, особенно если вы любите лед. Почему вас это интересует? Вы что, альпинист?
Если Берр и почувствовал издевку, он предпочел ее не заметить.
– Я? Да я на второй этаж поднимаюсь на лифте. А как насчет парусного спорта? – Он взглянул на окно, за которым неподвижным курящимся болотом лежало серое озеро.
– Да здесь же лягушатник, – вздохнул Джонатан. – Но в общем, неплохо. Хотя и холодно.
– А живопись? Кажется, акварель? Все еще увлекаетесь?
– Очень редко.
– Но иногда все же. А как ваш теннис поживает?
– Средне.
– Я серьезно.
– Обычный клубный уровень.
– Я слышал, в Каире вы турнир выиграли.
Джонатан слегка покраснел.
– О, это всего лишь эмигрантские забавы.
– Выполним сначала тяжелую работу? – предложил Берр. Что означало: сделаем заказ официанту – и сможем спокойно разговаривать. – Вы ведь сами готовите, не так ли? – Они сидели, скрывшись друг от друга за необъятным меню. – Вы на все руки. Я просто восхищен. Тип ренессансного человека в наши дни встретишь не часто. Кругом одни узкие специалисты.
Джонатан листал меню – мясо, рыба, десерт, – но думал не о еде, а о Софи. Он стоял тогда перед Марком Огилви в его огромном казенном особняке в зеленом пригороде Каира, окруженный стилизованной под восемнадцатый век мебелью, принадлежащей Министерству труда, и репродукциями Робера, принадлежащими жене Огилви. Он был все в том же смокинге, забрызганном, ему казалось, кровью Софи, и что-то кричал вне себя, но голоса своего почти не слышал. Он набросился на Огилви, не выбирая выражений, холодные струйки пота бежали по рукам, стекая на ладони. На Огилви был роскошный халат мышиного цвета с потертыми золотыми нашивками на рукавах, как у тамбурмажора. Миссис Огилви разливала поблизости чай, так что все, разумеется, слышала.
– Не распускай язык, старина! – оборвал его Огилви, указывая рукой на люстру, где, вполне возможно, был спрятан микрофон.
– К черту! Вы убили ее, слышишь, ты! Вы обязаны беречь информаторов, а не позволять забивать их до смерти!
Огилви прибег к единственному спасительному средству в его профессиональном арсенале. Схватив хрустальный графинчик с серебряного подноса, он одним щелчком откинул крышку.
– Глотни чуть-чуть, старина. Боюсь, ты трясешь не то дерево. От нас ничего не зависело. Как и от тебя. Почему ты думаешь, что только тебе она поведала эту замечательную тайну? Почему она не могла выболтать ее дюжине лучших друзей? Вспомни старую поговорку. Секрет двоих остается секретом, если один из них мертв. Это Каир. Город, где все знают обо всем. Кроме тебя.
Миссис Огилви решила, что настал подходящий момент, и появилась с чайником и чашками.
– Сейчас ему было бы лучше подкрепиться вот этим, дорогой, – сказала она с интонацией воплощенного благоразумия. – Бренди излишне возбуждает.
– Надо отвечать за свои поступки, дружище. – Огилви протянул стакан. – Первейшая заповедь...
Между столиками ресторана с трудом пробирался калека. Он передвигался при помощи двух палок, поддерживаемый молодой женщиной. Его усилия смущали едоков, и никто не притронулся к ножам и вилкам, пока несчастный не скрылся из глаз.
* * *
– Итак, вы разговаривали с нашим приятелем, по существу, только в день его прибытия. – Берр снова вернулся к Роуперу.
– Да, если не считать «доброе утро» и «добрый вечер». Куэйл просил меня не играть с огнем, и я выполнил просьбу.
– Но как же, был ведь еще один разговор, вспомните, перед самым его отлетом.
– Роупер спросил, не катался ли я на лыжах. Я сказал, да. Он спросил, где. Я ответил, в Мюррене. Он спросил, какой в этом году снежок. Я ответил, чудесный. Он сказал: «Жаль, что у нас нет времени сорваться туда на пару деньков, моя девочка умирает от желания попробовать свои силы». Конец разговора.
– Она тоже была при этом – его девочка, как ее, Джемайма? Джед?
Джонатан сделал вид, что роется в памяти, втайне снова и снова радуясь тому, как открыто она на него посмотрела. «Вы, наверно, здорово катаетесь, мистер Пайн?»
– Он называет ее Джедс. Во множественном числе.
– Он всем придумывает имена. Способ подкупить человека.
«Это, должно быть, совершенно восхитительно», – прибавила она с улыбкой, которая могла бы растопить вершину Эйгера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141