После еды Нина мыла посуду и думала, как же ехать? Одной? С Гошей? А может – с Митей? Но для этого надо пожениться. Иначе как-то неудобно, да и миллионер вряд ли захочет оплачивать поездку просто знакомому. А мужу может и оплатить. Говорено же, было – «с семьей на все время работы»…
Митя починил розетки в прихожей, поставил в ванной комнате новый смеситель «елочка», заставил двигаться шпингалет на раме окна в большой комнате, и, закончив все мужские дела, заглянул на кухню.
– Ты не обижайся, я тебе умную вещь скажу, – улыбнулся он, предлагая ставшую традиционной игру в «летучие слова» из кинофильмов. Эта фраза из «Мимино» была любимой ещё у Нины с Гошей, Митя её принял.
– Скажи.
– В доме, где живут два художника, должен быть человек нетворческой профессии, иначе все развалится. Согласна?
– Согласна. Но для этого надо, чтобы либо Гоша женился, либо я замуж вышла, – улыбнулась Нина.
– Вот с тебя и начнем.
– Ты мне что, предложение делаешь?
– Почему бы и нет. Если все «за», то кто же «против»?
Через месяц они поженились…
Кровная связь. Коллекция Манефы Разорбаевой.
Она внимательно осмотрела себя в зеркале и, как всегда, осталась собой довольна.
На неё из Зазеркалья смотрела очаровательная тридцатилетняя женщина, белокурая, с широкими сросшимися бровями, огромными глазами и чуть курносым, немного, возможно, по-восточному широковатым, носиком. К старости, должно быть, такой нос может потерять форму, но пока, – что наши годы…
Особенно, если учесть, что с 1938 года, с раннего детства жизнь её проходила по детским домам, общежитиям ФЗУ, тюремным камерам и баракам мордовской зоны.
Не-ет, она ничего не забыла! Ей было два годика, когда арестовали мать. И мать она почти не помнила, – так, какие-то мелочи. Улыбку, слово, множество тонких тугих косичек у матери на голове. Слово… Слова были, она точно помнила, и русские, и нерусские. Так что вполне возможно, что фамилия Разорбаева – у неё от матери. А может, и от отца. Отца она не помнила совсем. И естественно, не помнила рассказов матери о нем. Хорошо, что хоть какие-то воспоминания остались. Мать… Ее лицо. Ее запах. Ее слова. Теплые руки… И все…
Бросив победно-снисходительный взгляд назад, она вышла из квартиры, небрежно захлопнув дверь. Если бы она обернулась, могла бы потерять сознание, а то и умереть, увидев то, что отразило её старинное зеркало.
Потому что в зеркале она увидела бы мешковатую, с опущенными плечами, обвисшим животом и вяло висевшими грудями фигуру женщины лет 60-ти, одетую в засаленное старое платье немыслимой расцветки и стоптанные туфли без каблуков. Причем каблуки у этих туфель когда-то были, но все вышли. Сквозь спущенные чулки выпирали расширенные варикозом жгуты вен.
Если бы глаза молодой красивой женщины встретились бы с глазами жирной, опустившейся старухи, она с отвращением и не узнаванием отвернулась бы и постаралась поскорее уйти отсюда, чтобы не выяснять, знакома ли она с этим пугалом.
И напрасно.
Они были очень хорошо знакомы.
И никаких чудес не было.
Зеркало правдиво отражало страшный облик старухи.
А то, что видела старуха в зеркале – изображение молодой красиво женщины, она видела как бы не глазами, а воспоминаниями.
Что-то произошло в последние пять лет с Манефой. Возможно, сказалось тяжелое детство, возможно – нелегкие годы, проведенные в тюрьмах и лагерях, болезни, – а каких только нет болезней у старых зечек, но чердак у неё точно поехал. Еще хорошо, что в 1976 году после последней ходки в зону, вышла она замуж за москвича-старичка, да так в этой трехкомнатной квартирке и осталась после его смерти. И опять же хорошо, что пока никакие криминальные риэлторы на неё не вышли. А то бы давно, пользуясь её сумеречным сознанием, «уговорили» квартиру продать, а её саму отвезли бы в Подмосковье да и закопали. Хорошо, если мертвенькой, а то и живой. Времена сами знаете какие нынче. Так что Бог берег Манефу.
Шаркая ногами, Манефа опустилась с третьего этажа по сбитым ступенькам лестницы, – дом был старым, «дореволюционным» и, конечно за почти сто лет своего существования видел разные ремонты и обновления, но вот ступени не меняли. Чего не было, того не было. Нечего на советскую власть лишнего наговаривать.
Она шла, кокетливо улыбаясь беззубым ртом идущим мимо мужчинам. Те оглядывались:
– Это ещё что за чудо в перьях?
Манефа загадочно улыбалась.
– Нравлюсь я мужчинам, нравлюсь. Красота – она от Бога! Либо есть, либо нет. А если есть, то от мужиков отбоя не будет.
Она хихикнула, зазывно поведя плечиком при виде длинноногого белобрысого студента из соседнего подъезда, спешившего на лекции.
– Ишь, как дернулся. Я его словно кипятком обожгла. Мне Рустем, когда это было? Точно, в 1958-м, – говорил, что я женщина электрическая.
От приятных воспоминаний у неё проступил румянец под желтоватой кожей, продубленной тюрьмами и лагерями до желто-пергаментного состояния. Казалось, где тут румянцу пробиться. А вот надо же… У неё вообще была с детства семейная способность краснеть по поводу и без повода. В детдоме даже думали, что это такая аллергия. Врачу показывали. Но оказалось, что так кровеносные сосуды расположены. И вины у неё тут своей нет. Наследственность. Хотя она не помнила – краснела ли мать. Потому что воспоминания о матери были смутные, их трудно систематизировались, – так, отдельные вспышки.
– Бабулъка из второго подъезда опять на охоту за сокровищами направилась, – усмехнулся студент, и впрямь не удержавшись и отшатнувшись от кокетливо улыбавшейся ему странной старухи-соседки. Если в доме есть сумасшедший, его все знают. Жильцы могут не знать, что вместе с ними живет академик, известный писатель, помощник Генерального прокурора или знаменитая разведчица. Но если среди соседей есть какой-нибудь явный придурок, или бабулька вроде этой – с резко съехавшей крышей, – её знают все.
Манефа в общем-то была достаточно безобидной старой дурой. Про её криминальное прошлое никто, не знал, жила она не в коммуналке, в отдельной квартире, так что и бояться или брезговать нужды не было. А от наездов на нее, как на ответственную квартиросъемщицу пока Бог спасал.
Проходя мимо скамейки, установленной возле крайнего во дворе первого подъезда, она победно глянула на бабок, судачивших там обо всем на свете, от Ельцина и налога на пенсионеров до Клинтона и его амурных дел в Белом доме.
– Ишь ты, придурошная опять за сокровищами отправилась, – констатировали бабки, не обращая внимания на презрительно-снисходительные ужимки Манефы.
– Завидуют! – победно сказала сама себе Манефа. – Еще бы, – все мужики мои. А этим девчонкам что остается? Безногий Вася-морячок да спившийся Яшка-гармонист из пятого подъезда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123