Агенты загрустили.
– А также, – тут, если внимательно всмотреться в глаза Путилина там можно было бы углядеть светлые смешинки, но агенты смотрели на свои нечищеные сапоги и щиблеты и в глаза начальству глядеть опасались, потому и восприняли последующие слова с полной серьезностью. – В силу особого коварства злодей, он может быть хорошо вооружен, силен физически, и, стало быть, при задержании способен оказать серьезное сопротивление. А потому, – ни-ни, и не пытайтесь, обнаружив вражину, тот же час забирать его в участок. Только отследить, обнаружить и доложить!
Агенты ещё больше загрустили.
Отпустив агентов и допив чай, Иван Дмитриевич сладко, с хрустом потянулся всем своим крепко сбитым телом, и вызвал к себе Климентьева.
А Вам, сударь мой, представляется особо выдающаяся возможность отличиться в служению Государю и Отечеству.
– Что так? – насторожился Климентьев.
– А то, что вещь-то похищена выдающаяся, и человек из-за неё погиб святой. Случай может иметь большой общественный резонанс. Все газеты будут писать о Вас.
– О Вас-с.., – наклонил крупную голову с косым пробором Климентьев.
– Может, и обо мне пару строчек поместят. Но больше-то – о Вас.
– Это почему-с?
– Да потому-с, что именно Вы, сударь мой, можете оказаться на острие, так сказать, поэтически выражаясь, нашего расследования.
– Это, как-с?
– А так-с. – Убит иеромонах Илларион, похищена драгоценная панагия, след явственно прослеживается, но одновременно фактически утерян, тут нужен человек ваших мозговых способностей.
– Ой, Иван Дмитриевич, да Вы льстите мне, дураку.
– Ну, как тебе сказать, если и есть, то самую малость.
– Какое будет Ваше задание?
– А задание просто и в тот же момент сложное до чрезвычайности.
Климентьев пригладил потной рукой потный лоб. Ничего хорошего из этого не получилась: лоб стал ещё мокрей, а рука так и вовсе.
– Завтра утром отправитесь на станцию Окуловка. Сторож монастыря показал на допросе, что подозреваемый в страшном преступлении человек, некто Михайлов, служил до прихода в монастырь на работу на этой станции стрелочником. Оттуда он и приехал в поисках места в Псков.
– Слушаюсь-с, Иван Дмитриевич.
– Да уж, мой друг, слушайте внимательно, ибо от Вашей сообразительности положительно зависит успех дела. Ну – тес, будете инкогнито.
– Это мы понимаем-с.
– Уже хорошо. Половина успеха. Соблюдайте полнейшее инкогнито, чтобы слух о вашем приезде на станцию ни в коем случае не дошел до этого Михайлова прежде, чем Вы его отважно схватите. Конечно, я не исключаю и того, что Михайлов в этом деле совершенно то есть ни при чем. И сейчас, в эту самую минуту шестеро агентов изучают кандидатов в преступники из среды других господ, мещан, крестьян, посещавших в последнее время мужской монастырь.
– Так что с Михайловым? Брать или не брать?
– Брать. Более того, допросить тут же форменным образом, если надо, то и с пристрастием. А также учинить подробнейший обыск в его жилище.
– А…
– А вот насчет этого, будьте спокойны. Вот Вам, сударь Вы мой, открытый лист, в коем я прошу местные власти оказывать Вам немедленное и самое энергичное содействие во всем, что Вы сочтете необходимым предпринять.
Наутро, в восемь ли утра, или в половине девятого Климентьев уж выехал в Окуловку. Пока ехал на поезде, внимательно приглядывался, прислушивался, завел дружбу-знакомство с уездной прислугой и кондукторской бригадой.
Разговоры за чаем, выставленным питерским чиновником, едущим из Пскова в Окуловку по коммерческим делам, шел вокруг окуловских старожилов. Тут-то и возникла фигура некоего мужика, который, якобы, в Окуловке в последние дни шибко деньгами швырял. Фамилия его не называлась, говорили, что ранее он служил в Пскове по «монастырской части'…
– Уж не о Михайлове ли речь? – обрадовался Климентьев.

Московская таможня. «Есть сигнал»
Воскресенье обещало быть дождливым. Небо было серым от низко летящих туч, в воздухе носились микрокапли воды, время от времени залетая в комнату небольшой двухкомнатной квартиркой на Таллиннской, словно сообщая, и даже предупреждая, – не улицу не суйся, пакостная погодка-то, между прочим.
Полковник Патрикеев такие намеки не признавал. С утра встал по будильнику, как вставал многие десятилетия подряд каждый день, и в будни, и в праздники. Исключения делал дважды в году – две недели чистого отдыха с женой в санатории под Москвой и в праздник святой для каждого русского – на Пасху.
А и было то обычное сентябрьское воскресенье. С чего бы исключения делать. Будни – служба на пользу Отечеству и для заработка на хлеб семье. А уж суббота-воскресенье дни» святые для творческой работы…
Патрикеев ещё раз перечитал написанные вчера, в субботу страницы. Он пытался проверить версию московского, математика Анатолия Фоменко, утверждавшего, что Ярослав, отец Александра Невского, Иван Калита и хан Батый-одно и то же лицо. На первый взгляд парадоксальная гипотеза, опробованная на материалах археологических и этнографических экспедиций, в ряде которых принимал участие и сам Патрикеев, ещё в молодости, до перехода на работу в генпрокуратуру, давала многообещающие перспективы.
… Время за работой идет всегда быстро. Оглянуться не успел, а уж Лариса вкатила в кабинет историка столик на колесах: чашка дымящегося кофе по-турецки и горячие тосты с сыром и помидором выглядели весьма аппетитно.
– Кофе по-турецки.., турки, нападавшие на Русь, татары.., ты знаешь, – похрустывая тостом спросил полковник у жены, также по первой профессии бывшей историком, – а можно найти в сравнении археологических находок разных времен и народов подтверждение версии Фоменко!
… Очередную главу книги о Древней Руси он закончил ровно без десяти минут час. Успел переодеться в «лесную форму» – кроссовки, непромокаемая куртка, выглянул в окно, – дождя не было,… Резиновые сапоги уж больно не хотелось обувать. Он любил совмещать охоту на грибы с спортивной пробежкой, а в таком комбинированном отдыхе сапоги только помеха.
Без одной минуты час он был на останове. В час ноль одна минута точно по расписанию подошел автобус на «Троице-Лыково». Он вскочил в него, и через 8 минут был на окраине небольшого лесочка, примыкавшего к московскому району Строгино.
И сразу же нырнул в лесную чащобу.
Правда, первый гриб обнаружил спрятавшимся под зеленым замшелым пнем лишь спустя минут сорок.
Он давно заметил – лесок этот коварен. Минут 30-40, а то и час водит лесной лешак по чащобе, не дает грибам высовываться. Но свое лукошко он Патрикееву всегда дает собрать.
В основном шли моховики, – с коричневыми шляпками, зеленым ноздреватым подбрюшьем, с прилипшими к головке сосновыми иголками, листьями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123