– Тебе Балк не говорил, что в лесу растёт?
Солдат наморщил лоб, чтоб подумать, к чему дураку теперь нужен лес, и вспомнить, что Балк говорил, но дурак ему сам ответил:
– Растут в лесу батоги.
Тогда солдат отменил своё решение и так и не крикнул ни слова, ни дела.
– Вы, солдаты, известны, – сказал ему дурак, – железные носы, самохвалы.
И солдат Балка полка от этих слов развёл руками, смирился и ответил, нельзя ли ему на службу, дотому что он теперь почитай что и не солдат. Сам Балк, командир, куда-то подевался. Характер потерян.
– Денег давай, – сказал дурак и пояснил: солдат даст ему всё, что у него есть, а он его пристроит. Деньги солдат отдал не все, а оставил два пятикопеешника. И дурак научил подойти к молодцу, который у старцев, и проситься в фабрические.
– Там, слыхал я, нынче щипать, сучить набирают, а ты ему поклонись получше. А я пойду.
И взошёл в харчевню.
Там старцы отдыхали от чаю и от докладов, что делал им молодец, и пар шёл у них из уст.
– Он изумлённый, – с полным удовольствием сказал молодцу старец о дураке. – Сумасбродный. Но на еду востёр и жаден и на шаг твёрд. Так и ходим.
Тут вошёл в харчевню солдат, и дурак запрометнул было голову, но старцы сказали:
– Ну полно, хлебай своё, что ты, как конь дикий, головой запромётываешь?
Он отхлебнул, поклонился и сказал старцам:
– Аминь.
И старцы построились и пошли, а дурак шёл впереди.
Молодец же остался, и солдат подошёл к нему и поклонился получше, и молодец его завербовал щипать-сучить, а потом послушал военную речь и увидал, что солдат крепкий, и руки у него тяжёлые, и он как есть без хитростей, – и определил: быть ему сторожем, сторожить работных людей на восковом дворе, бить в било по утрам, ходить с собаками. А сторожевой команды всего четыре человека. Пашпорта, ни апшита он не спросил и только сказал:
– Как что – кошками.
Солдат Балка полка посмотрел на него, а он ему объяснил:
– Тебе. Драть. Морскими кошками. А коли не так, так тебя.
И они вышли на улицу.
Уже перед мостом была поднята рогатка, и десятский караульщик пошёл домой спать. Старцы шли цугом, а впереди дурак.
Старцы пели:
Сим молитву деет.
Хам пшеницу сеет.
Фет власть имеет.
Смерть всем владеет.
А дурак распевал громче всех.
6
– Без всякого сомнения, сьёр Лежандр, он был способный человек. Но посмотрите, какие ноги! Такие ноги должны ходить, ходить и бегать. Стоять они не могут: они упадут, ибо опоры в них нет никакой. Не ищите в них мускулов развитых, мускулов толстых и гладких, как у величавых людей. Это одни сухожилия. Это две лошадиные ноги.
Он был недоволен ногами, потому что ноги были тонкие и в них не было никакой радости для его рук. И он ходил вокруг да около, огорчался, мял воск руками; к ваялу он не прикасался. Потом взглянул на воск в руке, мнул ещё разок, и в глазах явилась игра. Замесил в кулак змеиной крови и опять глянул, сощурился. Погрел у открытой печки. Ткнул ваялом и потом сделал черту на комке, как бы человеческую линию. Яблоко лежало у него в руке. Взяв в толстые пальцы кисточку, обмакнул то яблоко сандараком, и оно засветилось как изнутри, якобы только что сорванное. И у мастера выпятились брыла, как у ребёнка, который тянется за грудью, или как будто он губами, а не пальцами сделал яблоко.
– Главное, чтобы были жилки, – говорил он важно и вертел яблоко. – Чтобы не было… сухожилий. Чтобы всё было полно и никто не мог подумать ни на минуту, что внутри пустота. Дайте мне проволоку.
Он прикрепил листки.
Тут глаза стали постреливать, губы – жевать, и он сделал: длинную сливину, тусклую, с синей пенкой на щеке, с чисто женским завоем, апельсин, в пупырышках, которые натыкал иголкою, цитрон, чрезмерно жёлтый, и виноград тяжёлый, слепой, гроздь тёмного испанского винограда, который сам лез в рот.
Он разложил всё на больной пушке и после того обратился к господину Лежандру, как человек ленивый и не желающий более работать:
– Вы никогда не слыхали, сьёр Лежандр, об императоре Элиогабале?
– Кажется, испанский, – сказал сьёр Лежандр.
– Нет. Римский. Вы не должны хвастать своей учёностью, сьёр Лежандр.
Тут Лежандр принял вид любопытного и любознательного и, не переставая пригонять шов на ступне, в том месте, где она должна была соединиться с бабкой, спросил, в котором же это веке жил столь знаменитый император?
– В котором? В пятом веке, – спокойно ответил мастер. – Не всё ли вам равно, когда он жил, если вы не знаете, кто он такой? Совсем не в этом дело. Я просто хотел сообщить вам, что этот император, любил такие фрукты и поощрял. И все должны были их есть и запивать водой, как была мода.
Тут он мотнул головой, оставшись доволен удивлением господина Лежандра. И Лежандр сказал:
– Гм. Гм.
– Воск помогает против дижестии, – сказал мастер бегло – И эти придворные господа жрали этот воск. И, по всей вероятности, хвалили его вкус. А сам он ел, конечно, натуральные. Этот римский император.
И он ткнул пальцем в плоды, не глядя на них и холодно.
– Таково развращение среди придворных, – сказал он Лежандру значительно, – suum cuique.
Сьёр Лежандр приладил ступню, и теперь всё почти: руки, и ноги, и большое коромысло – плечи лежали на столе, и изо всех частей торчали в разные стороны железные прутья.
– Membra disjecta, – сказал мастер, – ноги! – и вдался в латынь. И это означало, что мастер скоро вдастся в фурию. Он пофыркивал. И господин Лежандр молчал, а мастер говорил:
– Вы, кажется, думаете, сьёр Лежандр, – сказал он, – что другие выгадали более меня? Может быть, повторяю, другие мастера выполняют более почётную и выгодную работу? Вам ведь так это представляется?
Сьёр Лежандр покрутил носом – ни да, ни нет, а вкруговую.
– Ну, что же, – сказал, попыхивая, Растреллий, – вы можете в таком случае идти к Каравакку помогать ему разводить сажу для картинок. Или, лучше всего, идите-ка вы к господину Конраду Оснеру в большой сарай. Он вас научит изображать Симона Волхва в виде пьяницы, летящего вниз головой. А кругом чтобы кувыркались черти. Но только не проситесь обратно ко мне. Вы у меня полетите вниз головой, как Симон Волхв.
Потом он несколько поуспокоился и сказал с горечью:
– Вы ещё не понимаете вещей, монсьёр Лежандр.
Столь неохотно повысил он его в монсьёры.
– Вы, конечно, знаете, и, без сомнения, вы слыхали об этом, несмотря на свой рассеянный характер, – вы не могли об этом не узнать, – что похороны будут большие. Карнизы, и архитравы, и фестоны, и троны. Над карнизами будет висеть пояс, а на нём блёстками будут вышиты слёзы. Вы могли бы, сьёр Лежандр, выдумать что-нибудь глупее? Балдахины, и кисти, и бахрома, и Hollande, и Брабант!
Нос у него раздулся, как раковина, в которую дует тритон.
– Пирамиды, подсвечники, мёртвые головы! Вкус господина маршала Брюса и господина генерала Бока!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229