Вообще спешить с помолвкой не следует, акция серьёзная. Слух, правда, бродит уже, невесть кем пущенный, люди чешут языки. Что ж, тем проще выловить злоумышленников, а они вьются вокруг, норовят ужалить. Тьфу, гады ползучие! Ну, поплатятся…
– Эй, Александр! – прервала царица. – Младшая твоя… Тоже невеста. Ты думал?
«При столе был фельдмаршал Михаил Голицын…»
Армия его зимует в украинских куренях, он по обыкновению в столице. Коренастый, в тяжёлых ботфортах, он всё же набрался лоска, реверансы с польскими припаданиями отшаркивал перед Дарьей, Варварой. Дар поднёс экстраординарный – ларец киевской работы, окованный фигурным серебром с яхонтами. Неспроста… Начал робко и будто обжигаясь словами – просит дочь ясновельможного князя Александру за своего сына.
Дарья растрогалась, пустила слезу. Данилыч напомнил, что старшая ещё на выданье. Обещать Александру готовы, но предварительно, сроки в руце Вседержителя. Фельдмаршалу довольно сего, счастлив получить обещание.
– Я в пертурбации был, – сказал он откровенно. – Опоздал, поди, проворонил… Иностранный принц, поди, на примете.
– Обойдёмся, – бросил князь, покривившись. – Обойдёмся без принцев.
– Истинно, батюшка.
Дарье досталось потом за слезу.
– Ох, разуважил Голицын. Бова-королевич… В ножки пасть ему? Я обиды чинить не хочу, потому и обещал Александру, а то бы… Лукавец он. Как им, лордам запечным, милости добывать? Через меня только.
Домашним наказано – всякую почесть принимать как должное. Род голицынский при царе Горохе зачался, да что с того? Выше тот, кто сильнее. Тот, кого Пётр Великий призвал нести гераклово бремя обязанностей государственных. Знатность мерил годностью.
Палате лордов уподобляет Димитрий Голицын Верховный тайный совет. Данилыч иронизирует – похоже, да не совсем. У него-то власти побольше, чем у короля Георга, ибо действует именем самодержицы. Внемлите и покоряйтесь!
Царица на Совете отсутствует, Карл Фридрих почти безгласен, интерес к делам теряет. Князь же – здоровый или больной, в стужу или в распутицу – собрание не пропустит. Мало ли чего начудят без него вельможи! Капризы, фантазии амазонки он единственный умеет обуздать, внушить решение здравое. Приносит заготовленные указы, Екатерина подписывает.
Подушная подать снижена на одну треть. Царица сперва тревожилась – хватит ли денег на войско. Александр обрисовал бедственное положение крестьянства, растрогал её. Нельзя же губить кормильцев. Убыль в казне возместят торги, мануфактуры.
С вельможами спорить труднее.
Северное купечество стонет – коммерция через Архангельск худая. Требуют тех же льгот, которые даны их собратьям в Петербурге, русским и иностранным. И верно – предпочтение царскому «парадизу», на первых порах благое, ныне устарело. Но боярская толща упряма. Купцы её мало заботят. А ворота в столичном порту открываются шире – для товаров помещичьих.
Дебаты шумные – по поводу монополий, введённых государем. Большинство требует отменить, князь не против, препоны стесняют приватное начинание. Но бояре норовят обставить так, чтобы львиную долю выгод – вотчинникам. Коммерсанту, заводчику – несть числа добрых советов, пожеланий – и ни рубля субсидии. Авантаж горожанам, хоть копеечный, ох тяжело получить! Экономия нужна, но разумная, дабы курица, несущая золотые яйца, не тощала. Вон сколько ещё дармоедов в разных конторах бумагу зря переводят.
Армия на голодном пайке, денег ждёт месяцами. Некоторым вельможам кажется – офицеры слишком богато живут. Светлейший возражает устно и письменно.
«Оным даётся жалованье и так против европейских стран весьма малое, и только содержат себя те, кои имеют деревни, а кто не имеет, те с немалой нуждой пробавляются. Когда офицер в пропитании имеет нужду, то какую может показать службу?»
Диктовал с возмущением. Беспоместные офицеры вышли из простого люда, чин и дворянство имеют по заслугам, крестьян ещё не успели приобрести. Спесивые сих достойнейших воинов презирают. Фельдмаршал твёрд.
– Матушка наша, – заявил он, сжав рукоятку шпаги, – обижать славное рыцарство воспрещает.
Знает князь, когда против шерсти погладить, когда мирволить. Остаётся задача главная – обезопасить себя на будущее. От царицы зависит… Утвердила Петрушу наследником, утвердила Марию невестой его, – но только словесно. Завещанья покуда нет. Напоминания деликатные безуспешны – боится она взять перо. Атаковать придётся решительно.
Не звали и ждать перестали – пожаловал Крекшин. Долго пыхтел в сенях, сбивая снег с шапки, с замызганного полушубка,. – январь, исчерпав заряд морозов, под конец разразился вьюгой.
– Календарь у тебя басурманский, что ли? – пошутил Данилыч, так как обычного новогоднего поздравления от звездочёта не было.
– Стучался и вопиял. Говорят – его светлость в Зимнем. Аз яко червец на дне пропасти, ты же на горе, глава во облацех.
Скинул овчину, обдав кислым запахом, под ней оказалась синяя куртка вроде матросского бострога, поношенная. Немытые волосы с тусклыми проблесками седины раскинулись по плечам.
– Униформу пошто не носишь?
Губернатор обязан спросить. Служащим Монетного двора одежда определена казённая. Ему, вишь, тесно в ней. Тот же домовой лохматый, пугавший челядь.
– Прости, душно в немецком!
– Бунтуешь всё…
Усадил гостя в Плитковой, велел подать водки, солёных огурцов. Речи его занятны. Согрелся, обмяк в кресле, надобно раззадорить.
– Что ж на немецкое ополчился? Из Европы к нам просвещенье идёт.
– Видимость это, машкерад. Тело грешное наряжаем, а душа-то в потёмках.
– На то ученье.
– Ой, князюшка! Где учителя? Вон профессора в Академии, читают трактаты, да кто их разумеет? Я толкнулся к Байеру, – авось присоветует путное, кое-как по-немецки ему… Замахал на меня, заклохтал… Понял я то, что русское государство основано германцами. Вот евонный трактат… Почему они наш язык не учат? Ты скажи им!
Заноза старая колет, – отверженный он, труды его членам Академии недоступны, изволь по-немецки или по-латыни! В учёном синклите ему не место. Гисторию Петра Великого государыня доверила академикам, и светлейший одобрил. Крекшину ли тягаться…
– Какова грива-то? У коня… Одиннадцать сажен?
Царь будто бы видел такую, в Голландии. Крекшин, ничтоже сумняшеся, написал.
– Говорил я тебе, сказки рассказываешь.
– Убрал я гриву, эко дело! Я заново начал всю гисторию, с Новгорода, который был столицей всех славян. Величие Руси век от века возрастало, до ныне зримого апогея, вящего расцвета. Ты постыди, батюшка, профессоров. Ихняя гистория ложная, унижают нас. Уж коли ты не заступишься… Ох, горе! Изруган хожу и оплёван.
– Постой! Ну, скажу я им… Думаешь, готово? Враз ты в мантии, магистр наук?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229
– Эй, Александр! – прервала царица. – Младшая твоя… Тоже невеста. Ты думал?
«При столе был фельдмаршал Михаил Голицын…»
Армия его зимует в украинских куренях, он по обыкновению в столице. Коренастый, в тяжёлых ботфортах, он всё же набрался лоска, реверансы с польскими припаданиями отшаркивал перед Дарьей, Варварой. Дар поднёс экстраординарный – ларец киевской работы, окованный фигурным серебром с яхонтами. Неспроста… Начал робко и будто обжигаясь словами – просит дочь ясновельможного князя Александру за своего сына.
Дарья растрогалась, пустила слезу. Данилыч напомнил, что старшая ещё на выданье. Обещать Александру готовы, но предварительно, сроки в руце Вседержителя. Фельдмаршалу довольно сего, счастлив получить обещание.
– Я в пертурбации был, – сказал он откровенно. – Опоздал, поди, проворонил… Иностранный принц, поди, на примете.
– Обойдёмся, – бросил князь, покривившись. – Обойдёмся без принцев.
– Истинно, батюшка.
Дарье досталось потом за слезу.
– Ох, разуважил Голицын. Бова-королевич… В ножки пасть ему? Я обиды чинить не хочу, потому и обещал Александру, а то бы… Лукавец он. Как им, лордам запечным, милости добывать? Через меня только.
Домашним наказано – всякую почесть принимать как должное. Род голицынский при царе Горохе зачался, да что с того? Выше тот, кто сильнее. Тот, кого Пётр Великий призвал нести гераклово бремя обязанностей государственных. Знатность мерил годностью.
Палате лордов уподобляет Димитрий Голицын Верховный тайный совет. Данилыч иронизирует – похоже, да не совсем. У него-то власти побольше, чем у короля Георга, ибо действует именем самодержицы. Внемлите и покоряйтесь!
Царица на Совете отсутствует, Карл Фридрих почти безгласен, интерес к делам теряет. Князь же – здоровый или больной, в стужу или в распутицу – собрание не пропустит. Мало ли чего начудят без него вельможи! Капризы, фантазии амазонки он единственный умеет обуздать, внушить решение здравое. Приносит заготовленные указы, Екатерина подписывает.
Подушная подать снижена на одну треть. Царица сперва тревожилась – хватит ли денег на войско. Александр обрисовал бедственное положение крестьянства, растрогал её. Нельзя же губить кормильцев. Убыль в казне возместят торги, мануфактуры.
С вельможами спорить труднее.
Северное купечество стонет – коммерция через Архангельск худая. Требуют тех же льгот, которые даны их собратьям в Петербурге, русским и иностранным. И верно – предпочтение царскому «парадизу», на первых порах благое, ныне устарело. Но боярская толща упряма. Купцы её мало заботят. А ворота в столичном порту открываются шире – для товаров помещичьих.
Дебаты шумные – по поводу монополий, введённых государем. Большинство требует отменить, князь не против, препоны стесняют приватное начинание. Но бояре норовят обставить так, чтобы львиную долю выгод – вотчинникам. Коммерсанту, заводчику – несть числа добрых советов, пожеланий – и ни рубля субсидии. Авантаж горожанам, хоть копеечный, ох тяжело получить! Экономия нужна, но разумная, дабы курица, несущая золотые яйца, не тощала. Вон сколько ещё дармоедов в разных конторах бумагу зря переводят.
Армия на голодном пайке, денег ждёт месяцами. Некоторым вельможам кажется – офицеры слишком богато живут. Светлейший возражает устно и письменно.
«Оным даётся жалованье и так против европейских стран весьма малое, и только содержат себя те, кои имеют деревни, а кто не имеет, те с немалой нуждой пробавляются. Когда офицер в пропитании имеет нужду, то какую может показать службу?»
Диктовал с возмущением. Беспоместные офицеры вышли из простого люда, чин и дворянство имеют по заслугам, крестьян ещё не успели приобрести. Спесивые сих достойнейших воинов презирают. Фельдмаршал твёрд.
– Матушка наша, – заявил он, сжав рукоятку шпаги, – обижать славное рыцарство воспрещает.
Знает князь, когда против шерсти погладить, когда мирволить. Остаётся задача главная – обезопасить себя на будущее. От царицы зависит… Утвердила Петрушу наследником, утвердила Марию невестой его, – но только словесно. Завещанья покуда нет. Напоминания деликатные безуспешны – боится она взять перо. Атаковать придётся решительно.
Не звали и ждать перестали – пожаловал Крекшин. Долго пыхтел в сенях, сбивая снег с шапки, с замызганного полушубка,. – январь, исчерпав заряд морозов, под конец разразился вьюгой.
– Календарь у тебя басурманский, что ли? – пошутил Данилыч, так как обычного новогоднего поздравления от звездочёта не было.
– Стучался и вопиял. Говорят – его светлость в Зимнем. Аз яко червец на дне пропасти, ты же на горе, глава во облацех.
Скинул овчину, обдав кислым запахом, под ней оказалась синяя куртка вроде матросского бострога, поношенная. Немытые волосы с тусклыми проблесками седины раскинулись по плечам.
– Униформу пошто не носишь?
Губернатор обязан спросить. Служащим Монетного двора одежда определена казённая. Ему, вишь, тесно в ней. Тот же домовой лохматый, пугавший челядь.
– Прости, душно в немецком!
– Бунтуешь всё…
Усадил гостя в Плитковой, велел подать водки, солёных огурцов. Речи его занятны. Согрелся, обмяк в кресле, надобно раззадорить.
– Что ж на немецкое ополчился? Из Европы к нам просвещенье идёт.
– Видимость это, машкерад. Тело грешное наряжаем, а душа-то в потёмках.
– На то ученье.
– Ой, князюшка! Где учителя? Вон профессора в Академии, читают трактаты, да кто их разумеет? Я толкнулся к Байеру, – авось присоветует путное, кое-как по-немецки ему… Замахал на меня, заклохтал… Понял я то, что русское государство основано германцами. Вот евонный трактат… Почему они наш язык не учат? Ты скажи им!
Заноза старая колет, – отверженный он, труды его членам Академии недоступны, изволь по-немецки или по-латыни! В учёном синклите ему не место. Гисторию Петра Великого государыня доверила академикам, и светлейший одобрил. Крекшину ли тягаться…
– Какова грива-то? У коня… Одиннадцать сажен?
Царь будто бы видел такую, в Голландии. Крекшин, ничтоже сумняшеся, написал.
– Говорил я тебе, сказки рассказываешь.
– Убрал я гриву, эко дело! Я заново начал всю гисторию, с Новгорода, который был столицей всех славян. Величие Руси век от века возрастало, до ныне зримого апогея, вящего расцвета. Ты постыди, батюшка, профессоров. Ихняя гистория ложная, унижают нас. Уж коли ты не заступишься… Ох, горе! Изруган хожу и оплёван.
– Постой! Ну, скажу я им… Думаешь, готово? Враз ты в мантии, магистр наук?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229