Магистры, смущённые, непривычные к подобным почестям, топтались, потупив взгляды. Потом один из них напишет:
«Русский двор превосходит в роскоши любой германский. Драгоценности выносятся на обозрение с редкой откровенностью. Меншиков залит бриллиантами».
Данилыч рассыпал улыбки, смотрел на приезжих ободряюще.
– Мы рады видеть…
Заговорила Екатерина. Она подняла руку, розовую, благоухающую.
– …рады принять достойнейших мужей науки… Великий император, взирающий с небес…
Обе руки устремились ввысь. Она вытягивала их, пальцы шевелились, как бы ловя, впитывая некую благодать, даруемую с неба. Солнце обливало руки, пронзительно голые, вздымалась грудь, распирая лёгкие ткани.
Втайне и как бы со стороны она любовалась собой. Что в этих гречанках, римлянках, что за сласть? В кругу близких, за чаркой, она уничтожала их, общепризнанных. Разве случайно Пётр – величайший монарх и мужчина – выбрал её? Сделал её самодержицей. Презрения заслуживает мужчина – магистр, вельможа или тот купец, остолбеневший за забором шиповника, – который видит в ней только воплощение власти. Нет, она женщина прежде всего, женщина в её совершеннейшем естестве.
– …завещавший мне свой труд, желал, чтобы его город, его обожаемый парадиз стал обителью муз, благотворным источником знаний.
Её средненемецкий говор, звучащий бархатисто, интимно, понятен почти всем – перевод не нужен. Она могла бы подробно доказывать важность наук, сослаться на древних. Ягужинский, латинщик, питомец иезуитской коллегии, кое-что подсказывал ей, да она и сама не круглая невежда – помнит рассуждения пастора, перелистала нетерпеливо и бегло много книг. Но почтенные магистры чего доброго прыснут, не сдержав иронии, вздумай она поразить собрание учёностью. Нет, не её это женское предназначение.
Слушают стоя, никто не притронулся к угощению, хотя она подала знак Александру, зятю, они жестами предлагают. Устала говорить. Устали её руки, особенно правая, простёртая указующе.
Пала тишина, магистры, тесно сбившиеся, зашевелились; встал высокий, поджарый, щеголеватый, с закрученными усами, тряхнул чёрной шевелюрой. Крашеные, – подумала царица. Молодится, а хлипок мужик.
– Ваше величество! Свет на севере, зажжённый вами, привлёк нас, искавших истинное покровительство наукам. Вы, затмившая Семирамиду…
Французским владеет бойко, мастером политесов оказался Герман, знаток законов физических и математических. Блументрост переводил.
– …насадившая прекрасные сады просвещения, кои небывалым цветением украсят мир.
Медвежевато, сипло поблагодарил императрицу Бильфингер, сопровождая речь лёгкими жестами. Этот для придворных плезиров не годится. Пора звать обедать. Гвардейцы принялись было убирать со стола – Екатерина ласковым мановением запретила. Пусть полакомятся простолюдины. Она и убогим сим должна быть матерью.
Летний царский дом на торжества не рассчитан – голландский особнячок, говорят о нём иностранцы, жильё коммерсанта, к тому же среднего достатка. В столовой и в двух гостиных расселось общество, дам пришлось от кавалеров отделить. Магистров Екатерина поместила визави, справа Карла Фридриха, слева Меншикова.
– Господин магистр, – обратилась она к Герману, – правда ли, что на других планетах есть живые существа?
– Весьма вероятно, – откликнулся любезный франкофил. – Количество миров бесконечно, и кто знает…
– Существа вроде нас?
– Не исключено, ваше величество. Мсье Фонтенель… Читают ли его в России? Если нет, я осмелюсь советовать. «Разговоры о множестве миров» – книга замечательная. Велите опубликовать!
– Да, непременно.
Наслышана, рассказывал Кантемир, сын молдавского господаря, юный красавец, увлекающийся наряду с танцами и амурами астрономией, философией и стихами.
– Жаль, магистр… у вас нет достаточно сильных стёкол. А может быть, есть? Прячете?
Искорки тёмно-карих глаз, почти чёрных, покалывали, дразнили. Двуглавый орёл на бокале близился к нему, распластав крылья.
– Тост, господа… За далёких жителей, ожидающих нас. Прошу вас, до дна!
Осушила первая царскую порцию. Внесли жаркое. Крепкая мальвазия – Пётр наливал её в штрафную чару, высотой с его пядь – смывала робость. Бильфингер пыхтел, бурчал, собираясь с духом.
– Униженно молю простить меня… Академия в России, не имеющей гимназии, университета… Мой друг Вольф уподоблял таковую дереву7 Крона его имеет под собой корень и ствол. О, в России всё необыкновенно!
– Он прав, чёрт побери! – крикнул герцог и пьяно захохотал.
– Вольф писал нам, – сказала Екатерина и лукаво прищурилась. Ответ у неё готов.
Некий старик строил мельницу, и соседи крайне дивились, ибо воды на том месте не было. Сперва провёл бы канал, – судили они. Он же объяснял – копать начну, а если не успею, сыновья докончат, мельница понудит воду добыть.
Притча Петра, одна из его любимых, – умел он жить в будущем, приучал и других. Созидая новую Россию, притом с великим своим поспешанием, полагал неизбежными лишения, всякие тяготы ради грядущего.
– А гимназию, господа, я велю открыть нынче же. И. конечно, публичные лекции. Радуйте нас, господа, поднимайте к звёздам! За вас, господа!
Чокается с каждым, излучая милость, щедрость. Бокал держит твёрдо, с укоризной глянула на зятя – он пьёт лишь водку, осоловел, рюмку затиснул в кулак.
Вошли скрипачи, встав за креслами, играли самоновейшее, менуэты, мадригалы. Разумейте, европейцы мы, стряхнули с себя варварство! Но Россия ещё не исчерпала своих сюрпризов. Приезжие не застали в живых царя, увы! Да благоволят проследовать в Зелёный кабинет.
Аудиенция с восковой фигурой протекла в безмолвии. Магистры изображали благоговение, внутренне огорчённые дешёвым эффектом. Однако вздрогнули, когда кукла с финифтяными глазами вдруг поднялась, выбросила вперёд мёртвенно белую длань, словно благословляющую из гроба.
Данилыч проснулся с головной болью. Хватил вчера лишнего. Препоручил всё царице и Лаврентию, а себя почувствовал отстранённым – потому и не удержался. Слава Богу, стоял на ногах. Кажется, внятно представил профессорам царевича и Сашку – вот, господа, сии нежные сосуды чают быть наполненными вашей мудростью. Отроки не глядели друг на друга, дичились. Хотелось о себе сказать – не лыком, мол, шит, член Академии британской, Ньютоном подписано. Забоялся – узнают и, спаси Бог, залопочут по-латыни! Восковая фигура немного отрезвила, но надо же было царице, отправив гостей, снова позвать к столу…
Кто подговорил? Опять Ягужинский… Ох, Пашка, дьявол-искуситель, обувшись в рот влезет!
Расшалилась Катрин. Почала класть дамам червонцы в вино – выпьёшь до дна, так вот награда. А отказываться не смей! Экую манеру несносную заимела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229
«Русский двор превосходит в роскоши любой германский. Драгоценности выносятся на обозрение с редкой откровенностью. Меншиков залит бриллиантами».
Данилыч рассыпал улыбки, смотрел на приезжих ободряюще.
– Мы рады видеть…
Заговорила Екатерина. Она подняла руку, розовую, благоухающую.
– …рады принять достойнейших мужей науки… Великий император, взирающий с небес…
Обе руки устремились ввысь. Она вытягивала их, пальцы шевелились, как бы ловя, впитывая некую благодать, даруемую с неба. Солнце обливало руки, пронзительно голые, вздымалась грудь, распирая лёгкие ткани.
Втайне и как бы со стороны она любовалась собой. Что в этих гречанках, римлянках, что за сласть? В кругу близких, за чаркой, она уничтожала их, общепризнанных. Разве случайно Пётр – величайший монарх и мужчина – выбрал её? Сделал её самодержицей. Презрения заслуживает мужчина – магистр, вельможа или тот купец, остолбеневший за забором шиповника, – который видит в ней только воплощение власти. Нет, она женщина прежде всего, женщина в её совершеннейшем естестве.
– …завещавший мне свой труд, желал, чтобы его город, его обожаемый парадиз стал обителью муз, благотворным источником знаний.
Её средненемецкий говор, звучащий бархатисто, интимно, понятен почти всем – перевод не нужен. Она могла бы подробно доказывать важность наук, сослаться на древних. Ягужинский, латинщик, питомец иезуитской коллегии, кое-что подсказывал ей, да она и сама не круглая невежда – помнит рассуждения пастора, перелистала нетерпеливо и бегло много книг. Но почтенные магистры чего доброго прыснут, не сдержав иронии, вздумай она поразить собрание учёностью. Нет, не её это женское предназначение.
Слушают стоя, никто не притронулся к угощению, хотя она подала знак Александру, зятю, они жестами предлагают. Устала говорить. Устали её руки, особенно правая, простёртая указующе.
Пала тишина, магистры, тесно сбившиеся, зашевелились; встал высокий, поджарый, щеголеватый, с закрученными усами, тряхнул чёрной шевелюрой. Крашеные, – подумала царица. Молодится, а хлипок мужик.
– Ваше величество! Свет на севере, зажжённый вами, привлёк нас, искавших истинное покровительство наукам. Вы, затмившая Семирамиду…
Французским владеет бойко, мастером политесов оказался Герман, знаток законов физических и математических. Блументрост переводил.
– …насадившая прекрасные сады просвещения, кои небывалым цветением украсят мир.
Медвежевато, сипло поблагодарил императрицу Бильфингер, сопровождая речь лёгкими жестами. Этот для придворных плезиров не годится. Пора звать обедать. Гвардейцы принялись было убирать со стола – Екатерина ласковым мановением запретила. Пусть полакомятся простолюдины. Она и убогим сим должна быть матерью.
Летний царский дом на торжества не рассчитан – голландский особнячок, говорят о нём иностранцы, жильё коммерсанта, к тому же среднего достатка. В столовой и в двух гостиных расселось общество, дам пришлось от кавалеров отделить. Магистров Екатерина поместила визави, справа Карла Фридриха, слева Меншикова.
– Господин магистр, – обратилась она к Герману, – правда ли, что на других планетах есть живые существа?
– Весьма вероятно, – откликнулся любезный франкофил. – Количество миров бесконечно, и кто знает…
– Существа вроде нас?
– Не исключено, ваше величество. Мсье Фонтенель… Читают ли его в России? Если нет, я осмелюсь советовать. «Разговоры о множестве миров» – книга замечательная. Велите опубликовать!
– Да, непременно.
Наслышана, рассказывал Кантемир, сын молдавского господаря, юный красавец, увлекающийся наряду с танцами и амурами астрономией, философией и стихами.
– Жаль, магистр… у вас нет достаточно сильных стёкол. А может быть, есть? Прячете?
Искорки тёмно-карих глаз, почти чёрных, покалывали, дразнили. Двуглавый орёл на бокале близился к нему, распластав крылья.
– Тост, господа… За далёких жителей, ожидающих нас. Прошу вас, до дна!
Осушила первая царскую порцию. Внесли жаркое. Крепкая мальвазия – Пётр наливал её в штрафную чару, высотой с его пядь – смывала робость. Бильфингер пыхтел, бурчал, собираясь с духом.
– Униженно молю простить меня… Академия в России, не имеющей гимназии, университета… Мой друг Вольф уподоблял таковую дереву7 Крона его имеет под собой корень и ствол. О, в России всё необыкновенно!
– Он прав, чёрт побери! – крикнул герцог и пьяно захохотал.
– Вольф писал нам, – сказала Екатерина и лукаво прищурилась. Ответ у неё готов.
Некий старик строил мельницу, и соседи крайне дивились, ибо воды на том месте не было. Сперва провёл бы канал, – судили они. Он же объяснял – копать начну, а если не успею, сыновья докончат, мельница понудит воду добыть.
Притча Петра, одна из его любимых, – умел он жить в будущем, приучал и других. Созидая новую Россию, притом с великим своим поспешанием, полагал неизбежными лишения, всякие тяготы ради грядущего.
– А гимназию, господа, я велю открыть нынче же. И. конечно, публичные лекции. Радуйте нас, господа, поднимайте к звёздам! За вас, господа!
Чокается с каждым, излучая милость, щедрость. Бокал держит твёрдо, с укоризной глянула на зятя – он пьёт лишь водку, осоловел, рюмку затиснул в кулак.
Вошли скрипачи, встав за креслами, играли самоновейшее, менуэты, мадригалы. Разумейте, европейцы мы, стряхнули с себя варварство! Но Россия ещё не исчерпала своих сюрпризов. Приезжие не застали в живых царя, увы! Да благоволят проследовать в Зелёный кабинет.
Аудиенция с восковой фигурой протекла в безмолвии. Магистры изображали благоговение, внутренне огорчённые дешёвым эффектом. Однако вздрогнули, когда кукла с финифтяными глазами вдруг поднялась, выбросила вперёд мёртвенно белую длань, словно благословляющую из гроба.
Данилыч проснулся с головной болью. Хватил вчера лишнего. Препоручил всё царице и Лаврентию, а себя почувствовал отстранённым – потому и не удержался. Слава Богу, стоял на ногах. Кажется, внятно представил профессорам царевича и Сашку – вот, господа, сии нежные сосуды чают быть наполненными вашей мудростью. Отроки не глядели друг на друга, дичились. Хотелось о себе сказать – не лыком, мол, шит, член Академии британской, Ньютоном подписано. Забоялся – узнают и, спаси Бог, залопочут по-латыни! Восковая фигура немного отрезвила, но надо же было царице, отправив гостей, снова позвать к столу…
Кто подговорил? Опять Ягужинский… Ох, Пашка, дьявол-искуситель, обувшись в рот влезет!
Расшалилась Катрин. Почала класть дамам червонцы в вино – выпьёшь до дна, так вот награда. А отказываться не смей! Экую манеру несносную заимела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229