– Неправда, неправда… ты всё путаешь, – не совсем уверенно оправдывалась мать.
– Как – неправда? Видно вы, мамаша, чем-то были заняты, если забыли, как присылали приказ, чтоб не ходила.
– Карл был у вас утром… его даже в переднюю не пустили к вам, – прибавила Анна Петровна.
– Я не могла его принять… нездоровилось и спать хотелось… просила после предложить пожаловать…
– Так вы были нездоровы? И как скоро выздоровели, слава Богу… Не успела я к Аннушке с отказом прийти, как глядим, вы едете мимо…
Лицо матери вдруг страшно изменилось. Гнев мгновенно исказил черты, готовые было успокоиться и принять обычное доброе выражение.
– Ты слишком много позволяешь себе, Лиза! Кто тебя научил так ко мне обращаться?! – закричала императрица, и глаза её сверкнули.
Анна Петровна в слезах бросилась на колени, хватая руку рассерженной матери; но Елизавета Петровна, сама горячая, не думала проявлять покорность.
– Я не смела бы вам это высказывать, если бы дело шло обо мне одной. Запретить мне приходить к вам вы властны, но зачем приказывать обманывать сестру и выставлять меня перед нею лгуньей? За то, что я говорю теперь, я готова подвергнуться вашей немилости. Не может быть, чтобы вы сами это сделали! Это вы приняли на себя дело окружающих вас. Гневаясь на нас и приближая их к себе, вы делаете меня невольно виноватою. Обращаюсь к вашему собственному суду! Вы любите правду и учили нас прежде всего говорить правду, без изворотов… Зачем же теперь, желая скрыть, что вас провели приближённые, вы отступаете от своего правила? Я за свою вину готова на коленях просить у вас прощенья, но дайте и вы слово: не дозволять нас обманывать вашим именем… – И она упала на колени перед матерью и схватила её руки, уже получившие обычную теплоту и мягкость.
Очевидно, смелая цесаревна одержала победу. Рук от неё не отнимали и не отталкивали от себя… Склонённая покорно голова пылкой цесаревны мало-помалу поднялась. Вот она взглядывает на лицо матери. Видит по щекам её струйки слёз и бросается целовать плачущую. Поцелуи без слов уладили дело, которое снова растолковывать оказалось ненужным для обеих.
Вот уже сидят все трое на канапе, в объятиях друг друга.
– Так вы очень встосковались, не видев меня долго? – спрашивает сияющая мать.
– Да, мама, пожалуйста, не гневайся так вперёд! – снова начинает свою жалобу Елизавета Петровна. – Тебе самой это нездорово. Я и теперь не берусь тебе пересказать своего испуга, когда, схватив твою ручку, я почувствовала её холод – словно она была неживая… Вот что значит нас не видеть и ехать больной… с… – Она слегка погрозила пальчиком, что вызвало у всех троих улыбку.
Очередь ласки переходит к старшей цесаревне.
– Мамаша, мы с сестрой решили просить вас позволить нам приходить к вам непременно утром и вечером, как было при отце и как мы привыкли с детства. Уделите нам немножко времени и побольше вашего прежнего расположения и… мы будем вполне счастливы.
– Хорошо, хорошо… Аннушка, милая… приходи…
– И вы примете?
– Непременно!
– И запретите нам отказывать?
– Сделаю… сделаю…
– Докладывать о нас не нужно… ведь мы не кто другой…
– Да отчего же? Пусть доложат. Это вас не задержит… вы идите себе…
– Ещё я хотела просить у вас…
– Чего?
– Вас окружают люди, которые, конечно, любят вас меньше, чем я! – заявляет Анна Петровна.
– Как и я, – вставляет Елизавета. – Поэтому нам необходимо, наблюдая общую выгоду, в отсутствие ваше всегда быть в совете. Мы – будьте покойны – ничего не пропустим без внимания… Войти в дело не трудно, если хочешь узнать самое важное… и спросить можно чего не поймём…
– Но нам нужно быть с вашими министрами в совете, потому что они друг против друга коварствуют и враждуют, а от этого страдает дело… При нас они мало-помалу отучатся вмешиваться в дела своих личных счётов и начнут судить более беспристрастно, чем было…
– Согласна! Да я уже вас и сама назначила в совет. Тем лучше, если вы хотите входить в дела и судить. Мне приятно убедиться, что вы строго относитесь к своим обязанностям, к народу и государству и к нашему дому. Пока племянник и племянница ваши не вышли из детства, вы хорошо сделаете, входя в дела. За одно это намерение вы стоите примерной награды. Я вас украшу моим орденом.
И, говоря эти слова, государыня встала с места, подошла к комоду, отворила верхний ящик, в котором хранились алмазные знаки ордена св. Екатерины, достала две звезды и по очереди, сперва старшей, потом младшей дочери, возложила сама ленты и звёзды, сопровождая награды родственным поцелуем. Новые кавалерственные дамы тут же получили и поздравления.
Во время сцены поначалу почти драматической в комнате её величества не было никого, кроме трёх героинь. Но в мгновение, когда августейшие руки возлагали знаки ордена на удостоенных, – весь штат комнаты её величества оказался в полном сборе, и все поочерёдно приветствовали их высочества. Явилась и баронесса Клементьева.
Узнав в чём дело, Авдотья Ильинична присоединилась к толпе поздравляющих и, произнеся обычные заученные благожелания, подошла к государыне, поцеловала ручку и стала на колени с возгласом:
– Помилуй, государыня, меня бесталанную!..
– Чего же ты хочешь?
– Повели Ивану Балакиреву жениться на моей Дуньке!
– Я не могу принуждать ни его, ни твою племянницу…
– Не о принуждении прошу, а о разрешении…
– Охотно разрешаю, если моё разрешение поможет твоему желанию, но без принуждения с моей стороны.
– Матушка-государыня, повели только призвать перед себя Дуньку и вымолвить соизволь, что разрешаешь…
– Изволь… Позвать Дуню!
Никто не вызвался, а только все глядят одна на другую.
– Сходи же, Авдотья Ильинична, за ней сама…
– Позволь, ваше величество, Ивану меня заменить.
– Пусть.
– Ваня, ты здесь, батюшка? – запрашивает Ильинична и выходит в переднюю, в коридорчик, на крыльцо – нигде его нет.
Бежит наверх – и там его нет. Идёт на половину внучат государыниных – и там нет. Зато откуда-то мелькнула племянница.
– Тебя-то и надо, голубушка! Подь-ко сюда… тебя к государыне требуют.
Племянница, мрачная и расстроенная, недовольно повинуется. Приходят.
– Вот она, матушка… ваше величество!..
– Ты слышала, что тётка просит, чтобы я разрешила тебе выйти за Ивана? Согласна ты?!
Нет ответа.
– Что же ты молчишь? Говори!
– Наш союз не принесёт счастья ни мне, ни ему…
– Слышишь, Ильинична!
– Беспутная ты! Что выдумала? Давно ли мне говорила, что не позволяют… Зачем же ты меня обманывала?
– Я не властна теперь в себе… – И она упала без чувств.
Иван Балакирев, входя в приёмную, услышал последние слова и остановился посреди комнаты, ошеломлённый.
Государыня увидела, что верный слуга не в себе, и, раздвинув своих приближённых, подошла к нему, положила руку ему на голову и тихо произнесла:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229