Глаша взглянула на плясунов и сразу узнала Петруху и Кузьку; они были пьяные и, не обращая никакого внимания на подъехавший тарантас, продолжали выплясывать разные коленца.
– Ребята, вот разбойники, что напали на нас в лесу! Вяжите их скорее! А если не сладите, позовите народ! – крикнула молодая девушка своим провожатым, показывая на плясунов.
– Вона, не сладим!
Княжеские дворовые ловко сшибли с ног Петруху и Кузьку и, прежде чем те успели опомниться, крепко их скрутили. Игравший на гармони парень и собравшиеся посмотреть на плясунов мужики протестовали было против этого, но когда они узнали, что были за люди плясуны, сами ещё помогали крутить разбойников. Произошло это верстах в двадцати от Каменков.
Петруху и Кузьку силою ввалили в тарантас; Глаша поспешила в княжескую усадьбу. Бродяги почти в продолжение всего пути крепко и беззаботно спали. По приезде в усадьбу их растолкали и заставили выйти из тарантаса; связанные оборванцы с удивлением посматривали на себя; они забыли происшедшее с ними.
– Петруха, а ведь нас скрутили! – толкая товарища, опомнился первый Кузька.
– Чай, видишь, чёрт, чего спрашиваешь? – огрызнулся рыжеволосый.
– Как это нас угораздило попасться?
– Не знаю, не помню.
– И я ничего не помню.
– Дай срок, под палкою вспомнишь, – вмешался кто-то из дворовых.
Оборванцев ввели в людскую.
– Разбойники, вы похитили мою дочь? – крикнул на них князь Владимир Иванович.
– Никак нет, мы ничего не знаем! – как ни в чём не бывало ответил Петруха.
– Врёшь, негодяй, я заставлю тебя сознаться! Я прикажу бить тебя палками!
– Что же, нам не привыкать, – нахально ответил Кузька.
– Успокойтесь, князь, я прикажу заковать их в цепи и отправить в город. Там заставят их говорить правду! – спокойно сказал Прозоров.
– Зачем в город? Что же, пожалуй, повинимся: наш грех, мы напали на княжну.
– Зачем вы это сделали? С какою целью? – спрашивал Леонид Николаевич.
– Подкупил нас барин, – хмуро ответил Кузька.
– Какой барин?
– А кто его знает! Из Москвы нас за этим привёз, похож на военного.
– Куда же девали вы княжну?
– Ему сдали, барину, он на поляне с лошадьми дожидался.
– Ну, а куда он княжну повёз? – совершенно спокойно продолжал расспрашивать Прозоров попавшихся оборванцев.
– Не знаем.
– Говорите правду. Искреннее сознание смягчает наказание.
– Правду, барин, говорю – не знаем.
– Если скажете, где дочь моя, то я прикажу вас отпустить, – сказал князь.
– Сказали бы, ваще сиятельство, да не знаем: барин, что подрядил нас выкрасть княжну, положил её на телегу и от нас уехал.
– И деньги не все, что следовало, заплатил, дьявол! – прибавил Петруха.
– А дорогу, по которой негодяй повёз княжну, вы можете указать?
– Отчего не указать. С нашим удовольствием! Мы сами будем рады, если вы его изловите! Но только поймать его трудно: хитёр, анафема! – откровенничал черномазый Кузька.
В лес, не мешкая, отправились старый князь, Прозоров, Глаша и два оборванца под строгим караулом, состоящим из нескольких дворовых, вооружённых ружьями.
– Барин, а барин! Вели маленько отпустить верёвку, страсть больно! Не убежим, – обратился Петруха с просьбой к Прозорову; тот приказал совсем развязать им руки и вести их на верёвке.
– При первой попытке бежать вы будете расстреляны! – погрозил князь оборванцам.
– Уж куда бежать! Попали – теперь не убежишь, – проговорил хмуро Петруха.
Оборванцы показали ему поляну, на которой их дожидался Цыганов, а также и дорогу, по которой он поехал.
– Князь, я сейчас же поеду по этой дороге; возьму с собою человека три дворовых. Может быть, и нападу на след разбойника, который похитил у меня невесту, – вызвался Леонид Николаевич.
– Поезжайте! Храни вас Бог! – обнимая Прозорова, промолвил старый князь.
– А этих разбойников отправьте в город, в острог, – показывая на Петруху и Кузьму, посоветовал Прозоров.
– Да, да, я сейчас же пошлю.
Прозоров простился с князем и поехал по показанной ему дороге в сопровождении трёх дворовых; они не забыли захватить с собою и ружья.
В тот же день связанные Петруха и Кузька отправлены были в город.
ГЛАВА XXVI
Император Александр находился близ Юрбурга, где делал осмотр 17-й дивизии, пришедшей из Москвы; здесь он получил донесение от Беннигсена о Фридландском сражении. Кратко излагая ход битвы, Беннигсен доносил, что «он отступает за Прегель, где будет держаться оборонительно до прихода ожидаемых им подкреплений». Главнокомандующий считал далее необходимым вступить в переговоры с Наполеоном, чтобы этим выиграть время для вознаграждения потерь, понесённых армией.
Нашему государю не хотелось вступать в переговоры с Наполеоном; несмотря на советы приближённых, он хотел продолжать войну. Министр иностранных дел барон Будберг считал если не мир, то перемирие необходимым; он представил императору письмо, полученное им от главного дипломатического чиновника Цизмера, находившегося при нашей армии: «С душою, растерзанною бедственным зрелищем, коего я имел несчастие быть свидетелем, доношу о постигшем нас злополучии, ибо генерал Беннигсен, не желая огорчить императора, пишет ему не всё». Описав сражение, Цизмер заканчивает своё письмо такими словами: «Если подчинённый смеет откровенно говорить начальнику, то доложу, что нам остаётся одно средство: как можно скорее предложить перемирие или вступить в переговоры о мире, пока армия и идущие к ней подкрепления станут за Прегелем и можно будет получить выгоднейшие условия мира. Наша потеря в людях и артиллерии несметна. Беннигсен изобразил императору Фридландскую битву в несравненно меньшем мрачном виде, нежели как была на самом деле». Прочтя это письмо, государь с грустью проговорил:
– К чему было скрывать? Мне нужно знать правду.
– Беннигсен не хотел опечалить вас, государь, – сказал барон Будберг.
– Не хотел опечалить! Слабая отговорка. Скажу вам, мне очень-очень не хотелось начинать переговоры с Бонапартом. Но если это необходимо…
– Необходимо, ваше величество!
– Ну, тогда надо покориться необходимости.
Вскоре после этого государь послал на имя Беннигсена рескрипт следующего содержания:
«Вверив вам армию, прекрасную, явившую столь много опытов храбрости, весьма удалён я был ожидать известий, какие вы мне ныне сообщили. Если у вас кроме перемирия нет другого средства выйти из затруднительного положения, то разрешаю вам сие, но с условием, чтобы вы договаривались от имени вашего. Отправлю к вам князя Лобанова-Ростовского, находя его во всех отношениях способным для скользких переговоров. Он донесёт вам словесно о данных ему мною повелениях. Переговоря с ним и с Поповым, отправьте его к Бонапарту. Вы можете посудить, сколь тяжко мне решиться на такой поступок».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230
– Ребята, вот разбойники, что напали на нас в лесу! Вяжите их скорее! А если не сладите, позовите народ! – крикнула молодая девушка своим провожатым, показывая на плясунов.
– Вона, не сладим!
Княжеские дворовые ловко сшибли с ног Петруху и Кузьку и, прежде чем те успели опомниться, крепко их скрутили. Игравший на гармони парень и собравшиеся посмотреть на плясунов мужики протестовали было против этого, но когда они узнали, что были за люди плясуны, сами ещё помогали крутить разбойников. Произошло это верстах в двадцати от Каменков.
Петруху и Кузьку силою ввалили в тарантас; Глаша поспешила в княжескую усадьбу. Бродяги почти в продолжение всего пути крепко и беззаботно спали. По приезде в усадьбу их растолкали и заставили выйти из тарантаса; связанные оборванцы с удивлением посматривали на себя; они забыли происшедшее с ними.
– Петруха, а ведь нас скрутили! – толкая товарища, опомнился первый Кузька.
– Чай, видишь, чёрт, чего спрашиваешь? – огрызнулся рыжеволосый.
– Как это нас угораздило попасться?
– Не знаю, не помню.
– И я ничего не помню.
– Дай срок, под палкою вспомнишь, – вмешался кто-то из дворовых.
Оборванцев ввели в людскую.
– Разбойники, вы похитили мою дочь? – крикнул на них князь Владимир Иванович.
– Никак нет, мы ничего не знаем! – как ни в чём не бывало ответил Петруха.
– Врёшь, негодяй, я заставлю тебя сознаться! Я прикажу бить тебя палками!
– Что же, нам не привыкать, – нахально ответил Кузька.
– Успокойтесь, князь, я прикажу заковать их в цепи и отправить в город. Там заставят их говорить правду! – спокойно сказал Прозоров.
– Зачем в город? Что же, пожалуй, повинимся: наш грех, мы напали на княжну.
– Зачем вы это сделали? С какою целью? – спрашивал Леонид Николаевич.
– Подкупил нас барин, – хмуро ответил Кузька.
– Какой барин?
– А кто его знает! Из Москвы нас за этим привёз, похож на военного.
– Куда же девали вы княжну?
– Ему сдали, барину, он на поляне с лошадьми дожидался.
– Ну, а куда он княжну повёз? – совершенно спокойно продолжал расспрашивать Прозоров попавшихся оборванцев.
– Не знаем.
– Говорите правду. Искреннее сознание смягчает наказание.
– Правду, барин, говорю – не знаем.
– Если скажете, где дочь моя, то я прикажу вас отпустить, – сказал князь.
– Сказали бы, ваще сиятельство, да не знаем: барин, что подрядил нас выкрасть княжну, положил её на телегу и от нас уехал.
– И деньги не все, что следовало, заплатил, дьявол! – прибавил Петруха.
– А дорогу, по которой негодяй повёз княжну, вы можете указать?
– Отчего не указать. С нашим удовольствием! Мы сами будем рады, если вы его изловите! Но только поймать его трудно: хитёр, анафема! – откровенничал черномазый Кузька.
В лес, не мешкая, отправились старый князь, Прозоров, Глаша и два оборванца под строгим караулом, состоящим из нескольких дворовых, вооружённых ружьями.
– Барин, а барин! Вели маленько отпустить верёвку, страсть больно! Не убежим, – обратился Петруха с просьбой к Прозорову; тот приказал совсем развязать им руки и вести их на верёвке.
– При первой попытке бежать вы будете расстреляны! – погрозил князь оборванцам.
– Уж куда бежать! Попали – теперь не убежишь, – проговорил хмуро Петруха.
Оборванцы показали ему поляну, на которой их дожидался Цыганов, а также и дорогу, по которой он поехал.
– Князь, я сейчас же поеду по этой дороге; возьму с собою человека три дворовых. Может быть, и нападу на след разбойника, который похитил у меня невесту, – вызвался Леонид Николаевич.
– Поезжайте! Храни вас Бог! – обнимая Прозорова, промолвил старый князь.
– А этих разбойников отправьте в город, в острог, – показывая на Петруху и Кузьму, посоветовал Прозоров.
– Да, да, я сейчас же пошлю.
Прозоров простился с князем и поехал по показанной ему дороге в сопровождении трёх дворовых; они не забыли захватить с собою и ружья.
В тот же день связанные Петруха и Кузька отправлены были в город.
ГЛАВА XXVI
Император Александр находился близ Юрбурга, где делал осмотр 17-й дивизии, пришедшей из Москвы; здесь он получил донесение от Беннигсена о Фридландском сражении. Кратко излагая ход битвы, Беннигсен доносил, что «он отступает за Прегель, где будет держаться оборонительно до прихода ожидаемых им подкреплений». Главнокомандующий считал далее необходимым вступить в переговоры с Наполеоном, чтобы этим выиграть время для вознаграждения потерь, понесённых армией.
Нашему государю не хотелось вступать в переговоры с Наполеоном; несмотря на советы приближённых, он хотел продолжать войну. Министр иностранных дел барон Будберг считал если не мир, то перемирие необходимым; он представил императору письмо, полученное им от главного дипломатического чиновника Цизмера, находившегося при нашей армии: «С душою, растерзанною бедственным зрелищем, коего я имел несчастие быть свидетелем, доношу о постигшем нас злополучии, ибо генерал Беннигсен, не желая огорчить императора, пишет ему не всё». Описав сражение, Цизмер заканчивает своё письмо такими словами: «Если подчинённый смеет откровенно говорить начальнику, то доложу, что нам остаётся одно средство: как можно скорее предложить перемирие или вступить в переговоры о мире, пока армия и идущие к ней подкрепления станут за Прегелем и можно будет получить выгоднейшие условия мира. Наша потеря в людях и артиллерии несметна. Беннигсен изобразил императору Фридландскую битву в несравненно меньшем мрачном виде, нежели как была на самом деле». Прочтя это письмо, государь с грустью проговорил:
– К чему было скрывать? Мне нужно знать правду.
– Беннигсен не хотел опечалить вас, государь, – сказал барон Будберг.
– Не хотел опечалить! Слабая отговорка. Скажу вам, мне очень-очень не хотелось начинать переговоры с Бонапартом. Но если это необходимо…
– Необходимо, ваше величество!
– Ну, тогда надо покориться необходимости.
Вскоре после этого государь послал на имя Беннигсена рескрипт следующего содержания:
«Вверив вам армию, прекрасную, явившую столь много опытов храбрости, весьма удалён я был ожидать известий, какие вы мне ныне сообщили. Если у вас кроме перемирия нет другого средства выйти из затруднительного положения, то разрешаю вам сие, но с условием, чтобы вы договаривались от имени вашего. Отправлю к вам князя Лобанова-Ростовского, находя его во всех отношениях способным для скользких переговоров. Он донесёт вам словесно о данных ему мною повелениях. Переговоря с ним и с Поповым, отправьте его к Бонапарту. Вы можете посудить, сколь тяжко мне решиться на такой поступок».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230